— Твое желание?

— В этом доме мое желание — закон! — искривив надменно губы, смотрит мне в лицо.

— Я здорова и у меня ничего не болит, — хотя низ живота сейчас горит, а правый бок после того, как я здесь чуть-чуть посуетилась, о чем-то сильно нудном песню тянуще вопит.

— Значит, гинеколог это подтвердит и напишет справку.

— Содержание которой в полной мере удовлетворит тебя?

Не слушая меня, спокойно продолжает говорить:

— Кроме того, я намерен сегодня сдать материал для установления моего так называемого отцовства.

— Тебя обманывали, что ли? — отворачиваюсь и шиплю, прищуриваясь и скрипя зубами.

— Нет.

— Так что…

— Мне откровенно и очень нагло врали. Говорили одно, а на самом деле было другое. Я научился не доверять, но проверять. Особенно красивым женщинам.

— Я тебе не врала, — неожиданно застываю на последней фразе. — Я… — но он меня перебивает.

— Предосторожность не помешает. Внимательность и сосредоточенность лишними не будут. К тому же я никак не возьму в толк твое внезапное появление в этом доме. Не сходятся концы с концами. Секс на одну ночь, а теперь…

— Зачем…

— Забрал тебя из гостиницы? Только это интересует?

— Да, — вскидываюсь и поворачиваю голову так, что сейчас, скосив глаза, я вижу, как он сзади приближается ко мне. — Что?

— Не поворачивайся, Мальвина…

Звучит так, словно он отдает приказ, которому я не смогу не подчиниться. Поэтому я возвращаюсь в положение «анфас», мгновенно застываю, уставившись в большой фрагмент огромного окна.

— Я не утверждаю и не обвиняю, но у меня нет причин тебе доверять. Твое поведение, как минимум, чрезвычайно странно, а сама ты…

— Не от мира сего?

— Я бы мягче выразился, но ты…

— Сказала сама!

— Будешь заканчивать за меня предложения?

— Да! — расправляю плечи и выставляю грудь вперед, приподнимая подбородок.

— Я пока что в состоянии самостоятельно это делать. Не стоит дергать тигра за усы, синеглазка. Рискуешь остаться без руки.

— У меня есть имя, которое ты специально путаешь, Костя.

— Не буду извиняться, а это мы уже с тобой намедни обсудили. Гордая, да? — его рука змеей проскальзывает поверх моего плеча и, сделав резкий выпад, сжимает щеки, вытягивая сильно и немного больно мои губы. — Иди сюда, — он вынуждает меня прислониться спиной к его груди, почти улечься и раскинуться на крупном, но поджаром теле. — Секс был плох? Что-то не устроило? Или ты на большее рассчитывала? Почему ты ушла тогда? — я слышу шепот возле уха, точнее, в районе правого виска.

— И хорошо! Хорошо, что я ушла. Значит, интуиция не подвела. Ты садист? Доставляет наслаждение мучить женщин? — пытаюсь вывернуться из захвата, но мужские пальцы сильнее сдавливают скулы, проталкиваясь внутрь рта. — Прекратите! Вы…

— А заплатила за что? За…

— За то, что за вещами присмотрели. За то, что…

— За секс? Поблагодарила, да? Сказала мне спасибо, что стала женщиной? И как? Жалеешь, вероятно? Сын и предполагаемый отец-садист? О таком мечтала?

Предпочитаю несколько иное определение, но пусть будет:

— Да! — боднув пространство, все-таки освобождаюсь и сразу отхожу на несколько шагов вперед.

— Если мальчик — мой, то каковы твои планы, Ася Олеговна Ступина, девушка без адреса и розовой странички в соцсети?

— Никаких.

— Повернись ко мне, пожалуйста. Хочу, чтобы то, что я намерен сейчас тебе сказать, ты услышала, глядя мне в глаза.

Я поворачиваюсь, а мужчина, чей образ я зачем-то загадала в эту ночь, приближается ко мне, крадучись, как дикий зверь, который провел большое количество времени в засаде.

— Я дважды был женат, девочка. Дважды — херово, как говорят, из рук вон плохо. Сначала я вдовец, а напоследок — разведенный хрен. Пробный муж, брошенный второй женой. Знаешь, что такое декретное место? — я киваю, он, же усмехнувшись, продолжает. — Декрет продлился недолго. До обязательных трех лет мы с Юлей, к сожалению или счастью, не дотянули. Сейчас она счастлива с другим. У них отличная семья и двое маленьких детей, а у меня дурной характер и этот дом, напичканный по крышу тяжелыми воспоминаниями. Я ничего не хочу менять! Это мой проект, мое детище, мой малыш, но… — разведя по сторонам руки, прочесывает окружающее нас пространство. — Я порченный товар, по возврату вернувшийся на полку маркетплейса…

— Что? — я сильно задыхаюсь и непроизвольно морщусь, а затем плююсь.

— Не питай иллюзий, златовласка, что сможешь с этим что-то сделать. Не думай, что удастся. Не считай, что лучше, красивее, нежнее и добрее. Не надо! Амбиции — это хорошо, когда имеешь дело с чем-то неодушевленным. Например, строишь карьеру. Или даешь зарок. Или участвуешь в каком-нибудь марафоне. Или соревнуешься с собой, потому что не можешь вообще, в принципе, не соревноваться. У нас большая разница в возрасте, а это охренительный барьер и руководство к действию, которое тебе, уверен, не понравится. Через два месяца, Ася, мне будет сорок лет. Тебе… Напомни, пожалуйста…

— Двадцать шесть.

— Когда?

— В феврале.

— Это непреодолимое препятствие. Ты девочка, случайно вляпавшаяся в дурную ситуацию. Я бы порекомендовал тебе бежать! — он нехорошо хихикает и грозно хмурится. — Бежать быстро! Очень-очень! Без оглядки.

— Зачем? — распахнув глаза, смотрю в обезображенное от таких ужасных слов до этого момента красивое мужское гордое лицо.

— Ничего не выйдет.

— Мне ничего не надо.

— Слышал! Запомнил с первого раза, поэтому не стоит повторять.

— Подруга посоветовала разыскать Вас…

— Вас? — он удивленно выгибает бровь.

— Да. Вас! Я не смогу говорить «ты» человеку, который, — бросаю быстрый взгляд на странно присмиревшего сынишку, — умеет только запугивать и о чем-то предупреждать. Хотите анализ — извольте. Вы хозяева жизни. Господа! У таких, как Вы, Костя, куры денег не клюют. Вы следите за мыслью?

— Злишься? — он снова приближается.

— Я в бешенстве.

— Из-за того, что я сказал?

— Я зла на себя. Зачем? — срываю с головы косынку и отбрасываю накрахмаленную тряпку на накрытый стол. — Мне не стоило приезжать сюда. Сидела бы в городе, сняла бы там квартиру, спряталась…

— Это правда, Ася. Я нехороший человек, как муж. Ты выбрала очень неудачный экземпляр. Настолько плохой, что нарочно не придумаешь. Я гожусь исключительно на отношения без обязательств, хотя самоощущение, если честно, задроченно щебечет об ином. Но мне нельзя привязываться. Границы довольно быстро стираются, исчезают и две половинки сливаются в одно е. учее целое, которое на хрен никому не сралось. Меня потом оттуда, из тех отношений, с мясом выдирают, а я жить хочу. Вернее…

— Мне очень жаль, что… — я резко замолкаю, потому что Костя уже рядом. Слишком близко, вплотную, нос к носу и глаза в глаза. Это ведь оно? То ненавистное ему слияние. Не стоило! Он прав, и я права. За что…

— Хороший рост и вес. Мальчик возрастные граммы набирает, но все же медленно, поэтому я рекомендую докорм. Постепенно, но регулярно. Он будущий мужчина. Они любят есть. Да, пупок?

Пупок? Смешное прозвище и не обидное. Женщина-педиатр, навестившая сегодня нас, чересчур внимательна, хорошо воспитана, культурна и профессионально грамотна. Как я это поняла? Мой Тимка был осмотрен, прослушан, нежно измят и даже защекочен со всех сторон. А те приборы, с помощью которых она провела осмотр, заинтересовали не только меня, но и Тимофея. Он вскрикивал, когда она заглядывала сыну в ушки, попискивал, когда женщина раздвигала и без того распахнутые, как птичьи крылья, ноздри. А когда пришло время обмериться, взвеситься и дать себя послушать, мой мальчик проявил себя, как самый несговорчивый ребенок. Однако для специалиста с хорошим опытом работы провести такие манипуляции не составило большого труда, но все-таки потребовало не абы какой шутливо-развлекательной смекалки. Тимоша пристально следил за худыми пальцами женщины, выказывал изумление, дарил ярчайшую улыбку, даже попу подставлял и, подтягивая к пузу ножки, демонстрировал аккуратное хозяйство, не стесняясь наготы и немного влажного подгузника, и при всем при этом искал внимания отца, который в отличие от него не намерен умиляться и выдавать авансом жалкое внимание.