И от осознания этого Лавр был готов взвыть от чувства безысходности, распространившегося в теле.

«Он просто гулял в лесу и нашел этот куст. Решил сорвать цветы, потому что они красивые», — убеждал себя Лавр, но сам не верил в собственные доводы.

Да и проблема была вовсе не в мальчишке, а в его воспитателях. Ведь столь юным магам было запрещено покидать территорию Министерства. Лавр, будучи ответственным магом, обязан был рассказать воспитателям послушников, что один из их воспитанников этим утром тайно сбежал из Министерства и находился в опасном для него месте — лесу, где полным-полно дикого зверья. И если бы Лавр встретил его в этом самом лесу, то обязательно бы все рассказал старшим. Но в нынешней ситуации делать этого было нельзя. Ведь мальчишка сразу же расскажет о красивых синих цветах, и покажет старшим свою находку. Воспитатели, почувствовав в цветах магию, поймут, что с ними что-то не так и заставят ребенка отвести их к тому месту, где растет гортензия. И повезет, если мальчишка не найдет туда дорогу. А если все же найдет?

«Тогда они найдут госпожу Марию», — подумал Лавр, отгоняя от себя подобные мысли.

Ему бы очень хотелось поговорить об этом с Яром, спросить его совета. Но Яр покинут территорию Министерства глубокой ночью, скрываясь в темноте от посторонних глаз. И был уже далеко.

Некстати пришла мысль о том, что права была Камилла, когда говорила, что Яр стал для континентальных магов изгоем. Пятном на их безупречно чистой, излишне блистательной репутации. Никто не был ему здесь рад. Впрочем, и сам Яр не горел желанием здесь появляться, и радости от редких возвращений не испытывал.

Яр был умным, талантливым и самодостаточным магом, ему не нужно было признание других, он и так знал обо всех своих сильных и слабых качествах. Слабые он умело скрывал, а сильные оттачивал, ставя перед собой цель превзойти лишь прошлого себя. Да, ему не было дела ни до кого, кроме Марии. И с завершением ее цикла — Лавр был этому свидетелем — завершился и цикл Яра. Будто его душа исчезла у того погребального костра, уносясь к ярким звездам вместе с искрами полыхающего огня. Туда, где душа Марии ждала своего перерождения.

«Да переродятся наши души в одно время», — повторил про себя Лавр, как и прежде, вспоминая об ушедших днях подростковой наивности.

Он искренне желал, чтобы боги услышали его молитвы и исполнили столь простое, как ему казалось, желание. Что им стоило вновь свести в новом цикле тех, кто в прежних был близок и счастлив друг с другом? Или же боги считают, что столь высокую награду нужно заслужить? Раз так, то зачем нужны такие боги?

От таких мыслей Лавр тоже поспешил избавиться, махнув головой.

Возможно, мальчишка, как и любой другой ребенок его возраста, уже и думать забыл о красивых синих цветах, и веточка гортензии, никем не замеченной, лежит где-нибудь на земле, в ожидании, когда цветы завянут и метлы сметут засохшее растение, как какой-то мусор.

«Я слишком много об этом думаю».

В конце концов, Лавр решил, что куда важнее в этот час думать о грядущем экзамене, а не о каком-то послушнике.

Ему следовало подтянуть свои знания по некоторым вопросам, которые ему обязательно зададут, а также попрактиковаться в контроле над своим переходом в астральную проекцию.

Лавр лично знал нескольких магов, способных в этой форме касаться предметов и творить магию, правда таких, как они, были единицы, а все остальные — и Лавр к этим «остальным» также относился — могли лишь отделять от тела свою душу и видимыми для всех призраками блуждать неподалеку от своих тел, боясь разорвать связь между физическим воплощением и духовным.

Когда колокол на министерской часовне гулким грохотом пробил несколько раз, разгоняя сидевших на крышах ворон, Лавр осознал, что так и просидел на полу в секции «неинтересных книг» несколько часов, ничего не делая. Все это время он продолжал размышлять о том, что происходило и все еще происходит в его жизни, и пришел к неутешительному для себя выводу, что все пошло кувырком после того, как он встретил Марию.

В Академию восточного колдовства он попал, честно говоря, случайно. Большую часть своей подростково-магической жизни обучаясь премудростям колдовства в кругу семьи. Но когда ему стукнуло двенадцать лет, к ним на порог заявился академический писарь. Кто-то сообщил в Министерство об ошибке в реестрах поступающих на обучение в Академию колдунов. Где-то в неразборчивых письменах, хранившихся в регистрационных палатах континентального Министерства, обнаружили, что Лавр Лаурус, проживающий на отдаленном от континента острове Змеином, у северных берегов в Холодном море, не явился в Академию по исполнению ему десяти лет для прохождения обучения.

Рута, насколько Лавр мог помнить, такому заявлению удивилась чересчур наигранно, но клятвенно пообещала отправить правнука в Академию в ближайшие несколько дней, раз того требовало Министерство. Попросив лишь немного времени на сборы. Однако писарь, сомневавшийся в необходимости долгих проводов, дать несколько дней согласился, но остался в поселении и, в конце концов, лично доставил его на континент, а оттуда уже и в Академию.

Перед тем, как покинуть дом, Лавру строго-настрого запретили хоть кому-нибудь говорить о своем даре. Рута и вовсе пригрозила, что в противном случае она лично выколет ему оба глаза, если Лавр не будет слушаться. А Рута слов на ветер никогда не бросала.

Поэтому попав в Академию, Лавр всеми правдами и неправдами старался держаться обособленно от других колдунов и колдуний, отсчитывая дни до своего возвращения к родным.

И тут, три года спустя, в Академию заявилась Мария и объявила, что его приглашают на обучение в само континентальное Министерство.

Об этом, разумеется, не могли не сообщить его семье. Лавр был готов поклясться, что когда Рута об этом узнала, она чуть не завершила свой цикл. А после, оправившись от шока, была готова брать Министерство штурмом и вызволять Лавра из лап верховных магов. Благо ей, или кому-то другому, хватило благоразумия ничего не предпринимать. Возможно, кто-то решил, что Лавру просто стоит быть осторожнее, продолжать обучение, не привлекая к себе внимания, а после всего вернуться домой. Или же постараться находиться от Министерства настолько далеко, насколько получится.

Именно этому совету Лавр и следовал последние годы.

«Я должен стать исследователем, — уверенно заявил он сам себе, повторяя эти слова как мантру. — Только так я смогу вырваться отсюда».

Лавр не был глуп, прекрасно понимая, какая опасность над ним нависла. И кто за этим стоит. Но сил бороться в открытую против Его Превосходительства, за эти годы заметно охладевшего к нему, у Лавра не было. Так же, как и не было верных союзников, которым можно было бы открыть душу и все рассказать.

Рассказать так, как оно есть.

Как оно было на самом деле.

О том, что семь лет назад он был приглашен в Министерство для одной лишь цели — стать сосудом для чужой души. Первородной души.

О том, что Мария никого не предавала, а Золотой зал был разрушен лишь для того, чтобы спасти его, Лавра, прервав проводимый над ним обряд.

О том, что ни Мария, ни Яр никогда не применяли черную магию, и все обвинения в этом абсолютно беспочвенны.

Он бы рассказал о том, как сильно они любили друг друга.

Их поцелуй в беседке, который Лавр увидел, прячась вместе с профессором Рапоса от проливного дождя в саду с синими гортензиями, его уже нисколько не смущал. Теперь, познав, какого это любить и быть любимым в ответ, он понимал, как жестоки были его слова у того костра, сказанные Яру в порыве подросткового гнева от творившейся вокруг несправедливости. Стыд за то, что свою скорбь он посмел поставить выше скорби Яра, в силу возраста, не понимая разницы между тем, чего лишился он, а чего Яр, снедал его до сих пор.

Лавр все еще считал несправедливым то, что с ними случилось. И злился, когда слышал какими чертами наделяли Марию те, кто ничего о ней не знал. И что приписывали Яру те, кто многие годы ел с ним за одним столом, пересекался с ним в министерских коридорах, восседал рядом на общих собраниях. Гниль их душ ощущалась Лавром физически, и раз за разом Лавр думал о том, почему у таких магов душа есть, а у фамильяров Марии ее не было.