Я снял камзол и, приложив некоторые усилия, оторвал от него широкую полосу, что служила ему оторочкой. Потом снова подошел к маркизу и этой лентой завязал ему глаза. Если он вздумает снова применить ментальную магию, то сделать это ему будет куда трудней.

— Надеюсь, вы обойдетесь без глупостей, ваше сиятельство. Вы были магически истощены уже после поединка с Шортером. И если вы попытаетесь манипулировать нами, то ничего не добьетесь, только еще больше рассердите меня. И думаю, что вы уже поняли, что в отличие от вас, я особенно внимательно изучал совсем не тот раздел ментальной магии, что вы сами. Вы учились управлять сознанием других людей, я же сосредоточился на телекинезе. Я всегда полагал, что физическое воздействие куда надежнее, чем вмешательство в чужие мысли.

Его камзол топорщился, и я без труда достал из его кармана изрядно помятое письмо Жерома Клермона. Его величество будет рад уничтожить его своими руками.

Я посадил Абеляра на лошадь, примотав его стянутые руки в луке седла. А потом вскочил на свою лошадь и помог забраться на нее же Лорейн. Это были совсем новые ощущения — чувствовать ее рядом с собой, почти сжимать ее в объятиях, наслаждаться ее теплом.

Левой рукой мне приходилось держать узду лошади Абеляра, поэтому ехать слишком быстро мы не могли, и обратная дорога заняла куда больше времени. Мы въехали во двор поместья, когда уже сгущались сумерки.

Дом был похож на растревоженный улей. В окнах горел свет, а когда мы подъехали ко крыльцу, то на него выбежали все — начиная от мадам Ревиаль и заканчивая всеми горничными и лакеями.

— Лора! — Табита бросилась к дочери.

Но Мэнсфилд успел подойти к нам раньше, и именно и помог мне спустить Лорейн с седла. А уже после этого она попала в объятия матери и племянников.

— Ваша светлость, с вами всё в порядке?

— Да-да, всё хорошо. Заприте господина маркиза в подвале, оставьте ему еду и воду и ни в коем случае не подходите к дверям. Что с графом Шортером? Прибыл ли врач?

— Да, ваша светлость, доктор прибыл два часа назад. Он сказал, что его сиятельство потерял много крови, но надежда на выздоровление есть.

Я удовлетворенно кивнул и попросил Мэнсфилда передать доктору, чтобы он осмотрел и Лорейн. А потом поднялся к себе, переоделся, навестил Джайлса (но тот был без сознания, и я просто постоял у его постели, прислушиваясь к его неровному дыханию) и прошел в кабинет.

Там я достал из сейфа свой экземпляр договора, что мы заключили с Лорейн. Взглянул на написанные моей рукой строки и усмехнулся. Каким же глупцом я тогда был! А может быть, даже тогда, сам еще этого не осознавая, я уже тянулся к ней? Ведь не случайно я так легко доверил ей свое имя?

Если доктор скажет, что она в порядке, я позову ее сюда, в кабинет и предложу забыть о том, что наш брак когда-то был фиктивным. О, с каким удовольствием я брошу в камин этот договор!

И с какой радостью я, наконец, поцелую ее по-настоящему. А потом возьму ее на руки и отнесу в спальню…

— Ваша светлость, могу я войти?

Ее голос заставил меня вздрогнуть. Лорейн стояла на пороге, всё еще бледная, но, кажется, уже вполне пришедшая в себя.

— Да-да, конечно! — я сделал шаг ей навстречу.

Я всё еще сжимал в руках наш договор, и она, тоже заметив его, чуть покраснела.

— Я вижу, вы подумали о том же, ваша светлость!

И прежде, чем я ответил ей, она сказала:

— Ситуация с письмом разрешилась, и вашему доброму имени теперь ничто не угрожает. Полагаю, вскоре вы отправитесь в столицу, чтобы рассказать обо всём его величеству лично. А значит, нам нужно как можно скорее расторгнуть наш брак, что так тяготит нас обоих.

Мне стало трудно дышать. И как я мог подумать, что она хочет быть моей женой? Для нее наш брак был просто выгодной сделкой!

Сердце ухнуло куда-то вниз.

Магия Абеляра превратила меня в безвольную куклу. В марионетку, которой он управлял. Это было ужасное ощущение. Я всё осознавала, но сделать ничего не могла.

И когда я услышала вдалеке лай Дельфины, я не обрадовалась, а испугалась. Если Дельфи была здесь, в лесу, значит, и его светлость был тут. Он вернулся и теперь пытался догнать маркиза. На мгновение я представила, что Абеляр сделает с ним то же, что сделал с Шортером, и слёзы сами потекли из глаз. А я ничем, ничем не смогу ему помочь!

Следующие полчаса стали для меня кошмаром. Сцена в лесу стала повторением той, что случилась в мастерской. Маркиз отказался от дуэли с оружием и предпочел магический поединок, а сам опять держал нож в рукаве

И когда он достал этот нож, всё во мне перевернулось. И я нашла в себе силы закричать.

К счастью, этот поединок закончился по-другому, и когда я увидела, что Абеляр лежал на земле, а герцог был цел и невредим, то снова дала волю слезам — только на сей раз это были слёзы радости.

Его светлость подошел ко мне, я уткнулась в его плечо, а он провел рукой по моим волосам. Это было одно из самых лучших мгновений в моей жизни. И я впервые назвала его Бернардом без малейшего усилия с моей стороны. Это получилось так легко, что мне хотелось звать его по имени снова и снова.

И когда я ехала с ним на одной лошади и слышала его дыхание, и держалась за его сжимающую узду руку, я забыла обо всём на свете. Словно сейчас существовали только я и он. А всё остальное было уже неважно.

Но когда мы приехали домой, этот романтический флёр рассеялся, и я отругала себя за то, что напридумывала в дороге. Его светлость всего лишь беспокоился обо мне, потому что чувствовал себя ответственным, что втянул меня в это. Точно так же он бросился бы спасать любую другую попавшую в беду деву. И даже если Абеляр не взял меня с собой, герцог всё равно отправился бы за ним в погоню — просто потому, что хотел вернуть письмо.

А теперь письмо возвращено, и у нас нет ни малейших причин сохранять этот брак. И наверняка прямо сегодня его светлость заявит мне об этом. Или, возможно, подождет до завтра, давая мне возможность оправиться от треволнений этого дня.

Я изначально знала, что всё будет именно так. Что наш брак основан на договоренности, которая была выгодна нам обоим, и что как только надобность в нём отпадет, мы подпишем другое соглашение, которое удостоверит наш развод. Так почему же сейчас мне так больно было об этом думать? Почему мне так отчаянно захотелось, чтобы всё закончилось по-другому?

Когда, в какой момент я позволила этому человеку пробраться в мое сердце? Когда разглядела за его холодной маской горячее сердце и ранимую душу? И зачем, зачем вообще я сделала это?

На миг мелькнула надежда, что, быть может, его светлость уже тоже относится ко мне по-другому. Но я тут же покачала головой, отгоняя эту мысль. Даже если он тоже увлекся мною, это вовсе не повод менять изначальные договоренности.

Для него это брак стал мезальянсом. И пусть он мог позволить себе не обращать внимание на осуждение света, мнением самого короля он пренебречь не мог. Его величество ясно дал понять, что не одобряет наш союз, и если Клермон не обратит на это внимание, то вызовет его гнев.

Должно быть, именно с этим и было связано то чудовищное обвинение в отравлении его величества. И продолжая оставаться моим мужем, Клермон рискует не только нанести ущерб своей репутации, но и потерять приязнь монарха.

И если он пожертвует всем ради того, чтобы быть со мной, то как скоро он об этом пожалеет? А в том, что это неминуемо случится, я не сомневалась. Он потеряет уважение друзей, его перестанут приглашать в королевский дворец, и рано или поздно, но он задумается о том, а стоила ли этого его любовь ко мне. И начнет тяготиться нашими отношениями.

Нет, я не могла этого допустить! И чтобы он не чувствовал себя виноватым, я сама должна была поставить точку в наших отношениях.

Это показалось мне настолько правильным, что я решила не откладывать наш разговор. Но прежде, чем отправиться в кабинет его светлости, мне следовало сделать еще кое-что.