Для начала и это было неплохо. И когда мадам Шабри удалилась, мы с матушкой едва не расплакались от радости. Доволен был и Ален — теперь и он мог вносить свой вклад в семейный бюджет.

А потом мы со Стефани, взяв корзину, отправились на берег, где, должно быть, уже занимался своими этюдами маркиз Абеляр.

Его сиятельство нас уже ждал. На мольберте был установлен девственно-чистый холст.

— Рад приветствовать вас, мадемуазель Лорейн! — поклонился он. — А как зовут эту юную особу?

— Это моя племянница Стефани, — сказала я.

А Стефа изобразила что-то вроде книксена.

— Приятно познакомиться, мадемуазель! — учтиво улыбнулся Абеляр. — Может быть, вы тоже желаете попозировать мне?

— А мне вы тоже заплатите, сударь? — спросила она. — Если так, то я согласна!

Мы с маркизом одновременно рассмеялись.

Его сиятельство указал, куда нам следует встать, и попросил нас постоять спокойно хотя бы полчаса. Не знаю, как Стефани, но мне это далось отнюдь не легко. Мне то хотелось поправить съехавшую на лоб прядку волос, то отмахнуться от докучливой мухи, то расправить складку на платье.

И всё-таки мы выдержали не меньше часа. Маркиз поблагодарил нас за терпение и вручил каждой по серебряной монете.

Стефани подбежала к холсту и разочарованно вздохнула. Должно быть, она ожидала увидеть там уже готовую картину. А увидела только контуры наших фигур и некоторые черты лиц.

— Я медленно рисую, мадемуазель, — чуть покраснел его сиятельство. — Нам потребуется провести еще как минимум два сеанса.

— И за каждый вы заплатите нам по монете? — ахнула девочка.

Я легонько ущипнула ее за руку, призывая к молчанию. Такое поведение могло показаться нашему временному работодателю слишком корыстным. Но на самом деле я была даже рада, что она задала этот вопрос и получила на него утвердительный ответ. Будет совсем неплохо, если мы заработаем еще четыре серебряные монеты.

Тут его сиятельство обратил внимание на нашу корзину.

— Неужели вы снова пришли за огурцами? — удивился он. — Что вы собираетесь с ними делать? Они же страшно горькие и не годятся в пищу.

— А вот и нет! — торжествующе воскликнула Стефани. — Лора умеет готовить их так, что они становятся очень вкусными! Вчера мы ели их со сметаной. А сегодня мы угостили ими мадам Шабри — экономку герцога Клермона. И даже она признала, что у них превосходный вкус. Правда, — тут Стефа вздохнула, — она сказала, что всё равно не решится подать их на стол своему хозяину. Зато купила их для себя!

— Вот как? — заинтересовался маркиз. — В таком случае я бы тоже не отказался их попробовать. И если они в самом деле окажутся так вкусны, как вы говорите, то я с удовольствием составлю вам протекцию и потребую, чтобы в поместье их купили лично для меня. А там, возможно, и другим господам захочется их отведать.

Стефани захлопала в ладоши. А его сиятельство велел слуге помочь нам собрать огурцы с тех плетей, что заползли на самые высокие ветви деревьев. И это тоже было весьма кстати. А потом слуга еще и помог нам донести корзину до дома.

— Я ведь хорошо всё сказала, Лора? — спросила меня Стефани, когда мы занялись замачиванием огурцов.

— Просто замечательно! — ответила я, и она расцвела от похвалы.

А потом я похвалила и вернувшегося с реки Алена. Он был мокрым насквозь, а его рубашка и брюки были испачканы тиной, но это ничуть его не смущало. На губах его играла торжествующая улыбка. Он принес домой почти целое ведро рыбы. Мелкую рыбу мы оставили себе, а крупных карпов и сигов я велела ему отнести месье Булону, который поставлял к столу герцога продовольствие со всей деревни.

На обед Табита приготовила рыбу в молоке, и это тоже было безумно вкусно. Матушка теперь чаще стала улыбаться, но иногда на нее находила какая-то странная грусть, и она садилась у окна и словно отключалась от всего, что ее окружало, погружаясь в свои думы и переживания. Наверно, ее беспокоило отсутствие вестей от Гертруды. Я и сама хотела бы, чтобы сестра послала хоть какую-то весточку. Нам достаточно было бы хоть нескольких строчек в письме без обратного адреса. Об этом время от времени спрашивали и дети, а мы всякий раз придумывали какие-то отговорки — что почта от столицы до Шатель идет очень долго, и что доставка письма стоит очень дорого.

А наше хозяйство, тем временем, потихоньку налаживалось. В колодце появилась чистая вода, а дыра в крыше была заделана. Месье Меридо сделала особую раму для комнаты мальчиков на чердаке — такую, в которую можно было вставить стекла совсем небольшого размера. И теперь их спальня тоже была с застекленным окном.

А месье Булон пообещал вспахать наш огород на следующей неделе. Конечно, одной вспашки будет мало, но следовало хотя бы начать. А потом, уже по весне, он вспашет его еще раз, а мы уберем все сорняки и засеем грядки семенами, которыми с нами поделилась мадам Булон.

Не забыла я и о семенах огурцов. Я отобрала самые крупные, уже пожелтевшие или даже ставшие коричневыми плоды, отрезала у них ту часть, которая примыкала к плодоножке (из находившихся в этой части семян выросли бы, скорее всего, горькие овощи). Потом разрезала огурцы напополам, достала семена и положила их в глиняную миску вместе с мезгой. Накрыла миску тряпочкой и оставила на пару дней — для брожения,

А через два дня, когда мезга расслоилась, и на поверхности появились пузырьки, я налила в миску воду. Мякоть и пустые семена поднялись на поверхность, и я слила их вместе с водой. А осевшие на дне хорошие семена промыла водой и разложила на деревянный лист для просушки.

Если мы будем выращивать огурцы на своем огороде и вдоволь их поливать не холодной водой, то плоды будут иметь совсем другой вкус. И уж тогда-то и жители деревни Шатель, и обитатели имения герцога Клермона уж точно не смогут перед ними устоять!

Сначала на это обратила внимание матушка и сказала об этом мне. А потом и я стала замечать, что то Ален, то Стефани, то Сэмми то и дело наведывались на кухню, чтобы прихватить оттуда кусочек хлеба, косточку из супа или корочку сыра.

Прежде к вечеру у нас всегда оставалось что-то из приготовленных за день блюд, и на ночь мы выносили съестное на холод. Теперь же тарелки и чугунки были девственно-чисты, словно у наших деток вдруг проснулся зверский аппетит.

И когда я увидела однажды, как Сэм выходит из кухни с большим ломтем ржаного хлеба, я спросила:

— Ты голоден? Садись за стол, я положу тебе еще и каши.

Но он замотал головой и засунул хлеб в карман.

— Сейчас я не хочу есть. Я на потом, на ночь. Мне вчера захотелось есть, когда мы уже легли спать.

Я не стала настаивать и позволила ему удалиться. Но не поверила ему ни на миг. А потом, когда он уже ушел с кухни, приоткрыла дверь и стала прислушиваться.

Сэмми был еще слишком мал, чтобы просчитывать на несколько шагов вперед. Я знала, что долго таиться он не сможет. Не выдержит, захочет поделиться этим хлебом с тем, для кого он его припас.

Признаться, я думала, что это какой-то мальчишка из деревни. В Шатель было немало бедных семей, которые перебивались с хлеба на воду. Я бы не удивилась, вздумай Сэмюэль подкармливать кого-то из своих новых приятелей. И ничуть не осудила бы его за это. Да, у нас и у самих пока не было того достатка, который позволял бы нам чувствовать себя спокойно, но если бы Сэм решил поделиться с тем, кому было куда хуже, я даже похвалила бы его.

Но дело оказалось вовсе не в соседском мальчишке. Сэм вышел из дома и пошел в сторону кустов боярышника, что росли на заднем дворе. Он нырнул в них, а спустя пару минут оттуда раздался его заливистый смех. И кто-то вторил ему — кажется, Стефани.

А между тем, на двор уже спускались сумерки, и детям в такое время уже стоило быть дома.

— Что вы здесь делаете? — строго спросила я, тоже подойдя к кустам.

Сэмюэль испуганно пискнул, а Стефани вмиг оказалась рядом со мной и замотала головой.