А вот обувь для племянников я выбирала долго. На ярмарке было мало детской обуви, да и та, в основном, предназначалась вовсе не для деревенских дорог. И если Алену ботинки мы всё-таки подобрали, то Стефани и Сэму пришлось купить обувь большего размера, чем требовалась. Но их ножки быстро росли, так что это было даже хорошо.

Когда висевший на плече Алена мешок был уже полон от наших покупок, наступило время обеда, и мы отправились в маленькую уютную таверну на улице Королевских пажей. Мы заказали луковый суп, мясной пирог и по кружке кваса. И всё оказалось сытным и вкусным.

— Наверно, вы уже устали гулять по ярмарке? — спросила я, когда мы вышли на улицу.

Видно было, что младших уже клонило в сон.

Стефа кивнула, а Сэмми ничего не ответил, но глаза его уже были закрыты.

— Тогда идите в гостиницу и отдохните.

Я довела их до Ратушной площади, потому что боялась, что одни они могут заблудиться, а потом отправилась изучать лавочки с товарами для рукоделия на близлежащих улочках. У меня еще оставались две серебряные и несколько медных монет от того золотого, что дала мне Труди, и я решила потратить их на ткани и нитки.

Мы уже привыкли спать на грубом постельном белье и пока могли обойтись без пуховых подушек и тонких простыней. Но нам нужны были полотенца и хотя бы самые простые занавески на окна. Тут я порадовалась тому, что матушка взяла с собой из имения Ревиалей набор для рукоделия, где были иголки, булавки и ножницы. Хотя бы это нам пока не нужно было покупать.

Я купила красивую ситцевую ткань в мелкий цветочек на занавески, а еще простую, но приятную на ощупь белую ткань, которая могла пригодиться для пошива нижнего белья. Всё это заняло у меня не один час, и в гостиницу я вернулась, когда на город уже стали опускаться сумерки.

— Желаете отужинать, мадемуазель? — поприветствовал меня месье Дижо.

Больше, чем есть, мне хотелось отдохнуть, но, возможно, Труди и дети были голодными.

— Я спрошу у сестры, — ответила я.

— Вот как? — лицо хозяина гостиницы отчего-то вытянулось. — Но разве она не сказала вам? Она съехала пару часов назад.

— Что? — не сразу поняла я. — Как съехала? Куда?

— Не знаю, мадемуазель, — месье Дижо развел руками, — она не стала со мной разговаривать. Мне показалось, что она была еще сердита на меня из-за вчерашнего. Но я был уверен, что она предупредила вас об этом.

Наверно, в моем взгляде отразилась растерянность, потому что он обеспокоенно спросил:

— Надеюсь, это не станет для вас проблемой, мадемуазель? И если это вас не затруднит, то я хотел бы нынче же получить от вас плату за номер.

Я торопливо кивнула и бросилась вверх по лестнице. Гертруда не могла уехать, не поговорив со мной! Даже если она посчитала унизительным для себя оставаться в том номере, куда нас переселили, она должна была дождаться меня, чтобы всё обсудить!

Я распахнула дверь. Номер был пуст. Значит, она уехала вместе с детьми? Но куда? И почему она не сочла нужным меня предупредить?

Ответ я обнаружила довольно скоро. На столе у окна лежало письмо. В заклеенном конверте был сложенный вдвое листок, исписанный мелким почерком.

Мои руки дрожали, и строчки прыгали перед глазами, поэтому мне потребовались несколько секунд, чтобы успокоиться и разобрать хоть слово.

«Дорогая Лорейн!

Прости, что я не решилась поговорить с тобой лично, а рассказываю тебе обо всём именно так. Да, я оказалась слишком слаба и труслива, чтобы посмотреть тебе в глаза. Но надеюсь, что рано или поздно ты поймешь меня и простишь. Впрочем, обо всём по порядку.

Я уже говорила тебе, что встретила в Альенде Антуана Уилсона. Но я не говорила, что он признался, что любит меня по-прежнему. Много лет назад отец вынудил его жениться на другой, но этот брак не принес ему счастья. Родные его жены утаили, что в их семье было много случаев безумия, переходящего по наследству. К сожалению, это коснулось и мадам Уилсон. Она лишилась рассудка через несколько лет после свадьбы, и все его усилия хоть как-то ей помочь не увенчались успехом. Теперь она находится в их родовом имении под присмотром доверенных слуг. Он не может с ней развестись — законы Арвитании не позволяют этого сделать.

Думаю, ты уже поняла, к чему я всё это говорю. Да, Антуан предложил мне скрасить его унылые будни. Он остается связанным узами брака с женщиной, которую никогда не любил, но они уже много лет живут раздельно, за сотни лье друг от друга. Он сейчас снимает особняк в одном из предместий столицы. И именно туда он и предложил мне отправиться вместе с ним.

Да, я согласилась стать его любовницей! Понимаю, это ужасно звучит, но прошу тебя, не осуждай меня за это. Я постараюсь, чтобы никто не узнал о том, что я совершила, дабы не опорочить имя Ревиалей. Ты же знаешь, сколь мало у меня знакомых в высшем свете. Никто не будет знать моей настоящей фамилии, и я не буду появляться в обществе вместе с Антуаном. Мне достаточно будет просто быть рядом с ним в его доме. Потому что все эти годы я тоже не забывала о нём.

И даже несмотря на тот позор, которым я себя покрою, это лучший вариант для меня, чем прозябание в грязной деревне, где всё приводит меня в трепет.

Наверно, ты спросишь меня, как я смогла расстаться с детьми? Как могла сама обречь их на то, что вызывает у меня отчаяние? Но думаю, ты понимаешь, что я не могу взять их с собой. Они никогда не должны узнать о том, на что я решилась. Прошу тебя — сохрани это в тайне. Я не хочу, чтобы они стыдились своей матери.

И не говори об этом матушке. А письмо сожги. Скажи ей, что я отправилась в столицу, чтобы найти там место компаньонки у какой-нибудь знатной дамы. Она не усомнится в твоих словах.

А я постараюсь как можно чаще присылать вам деньги. Так я смогу помочь вам куда больше, чем если бы я осталась в Шатель.

Не думай, что это решение далось мне легко. Я обливаюсь слезами, пока пишу это письмо. И мне невыносимо думать, что я оставляю вас там, в грязном холодном доме. Но поступить по-другому я не могу. Надеюсь, однажды ты меня поймешь — тогда, когда полюбишь кого-то сама.

Я не расплатилась с хозяином гостиницы. Мне неприятно даже разговаривать с ним. Но я оставляю тебе золотой — этого как раз хватит, чтобы заплатить за номер и стол. А еще оставляю серебряную монету, чтобы ты купила на нее игрушки для Стефы и Сэмми. Деньги лежат на столе под письмом. А больше у меня и у самой ничего не осталось — я всё потратила на платье и шляпку. Если бы я знала, что всё так случится, то была бы более экономной.

Целую вас всех и крепко обнимаю!»

От злости я скомкала письмо в тугой шарик. Как она могла так поступить?

И только потом я посмотрела на стол, где под письмом, согласно утверждению сестры, должны были лежать деньги. Их там не было!

Может быть, Гертруда забыла оставить деньги? Учитывая, в какой спешке она собиралась, это было бы не удивительно.

Комнаты запирались на ключ, который был у хозяина, а значит, войти сюда, кроме самих постояльцев, мог только он или кто-то из слуг. Но если месье Дижо взял эти деньги, он ни за что не признается. Да и чтобы обвинить его в этом, нужны хоть какие-то доказательства. А что у меня есть, кроме письма сестры?

Само письмо, сложив его вчетверо, я уже сунула в карман платья. Сестра просила сжечь его, но я не стала этого делать. В памяти настоящей Лорейн не сохранилось никаких воспоминаний об Антуане Уилсоне. Когда старшая сестра невестилась, младшая была еще слишком мала. И тот факт, что Труди уехала с совершенно незнакомым мне человеком, меня пугал.

Она доверилась ему, но были ли у нее для этого основания? Наверно, если бы я родилась в Арвитании, меня, в первую очередь, шокировал бы сам факт нарушения приличий, и я оплакивала бы сейчас погубленную репутацию сестры. Но меня больше волновало, чтобы с Труди не случилось чего-то худшего. Возможно, этот Антуан, получив от нее то, чего не смог получить пятнадцать лет назад, просто выкинет ее на улицу.