Мэнсфилд поклонился и ушел. А я торопливо заперла дверь сначала на ключ, а потом еще и на засов. И убедилась, что потайная дверь, находившаяся за отодвигаемым специальным механизмом книжным шкафом, тоже заперта.

Хватиться меня в моей спальне могла разве что горничная, но ее я уже отправила отдыхать. А если кто-то и обнаружит, что я не спала в своей постели, то я скажу, что засиделась за письмами до полуночи и заснула прямо за столом.

Если утром Абеляр и Шортер просто уедут из поместья, значит, в краже письма они не виновны. А вот если останутся… Но думать о таком варианте сейчас мне совсем не хотелось.

Я достала из шкафа какую-то скучную книгу по истории Арвитании и, не раздеваясь, легла на диван. И задремала после прочтения первых же страниц, хотя до этого была уверена, что из-за страха не сомкну глаз всю ночь.

На случай, если кто-то всё-таки попытается открыть одну из дверей, у меня была Дельфина — она спала куда более чутко, чем я. Но нас никто не потревожил до самого утра. И когда я проснулась, солнце уже поднялось над макушками деревьев, стоявших по другую сторону озера.

День был ясный, за окном щебетали птицы, и всё, что случилось накануне, показалось мне дурным сном. Дельфина уже нетерпеливо поскуливала, требуя прогулки, и я, убедившись, что платье не сильно помялось, открыла дверь. На всякий случай я держала при себе нож. Но по ту сторону дверей, в коридоре, никого не было.

Мне и самой очень хотелось погулять в парке, но прежде, чем сделать это, я подошла к окну. И оказалось, что сделала это не зря. Потому что первым человеком, которого я увидела на грушевой аллее, был граф Шортер.

Я зазвонила в колокольчик так настойчиво, что Мэнсфил появился на пороге комнаты уже через несколько секунд. Он с трудом переводил дыхание.

— Ваша светлость!

— Разве гости еще не уехали? — спросила я, и голос мой дрогнул.

— Еще нет, ваша светлость, — ответил он, всё еще тяжело дыша. — Выяснилось, что лошадь господина Абеляра потеряла подкову. Я уже послал за кузнецом.

Значит, они остались. Я ничуть не сомневалась, что лошадь потеряла подкову отнюдь не случайно. Пока прибудет кузнец, пока он выполнит свою работу, наступит вечер, и гости не захотят отправляться в дорогу на ночь глядя.

— И где сейчас господин маркиз?

— На конюшне, ваша светлость. Позвольте, я отправлю слугу выгулять Дельфину.

Я отдала ему поводок и отправилась в свою комнату. Мне следовало переодеться.

Сменив платье, я отправилась к матушке, и мы с детьми позавтракали у нее в комнате. Я попросила их пока не покидать это крыло. Сэм попытался возразить, и мне пришлось на него прикрикнуть. Я редко повышала голос, и сейчас не только племянник, но и Стефани, и Табита посмотрели на меня с испугом.

Я могла провести в кабинете и весь этот день, но что бы это изменило? Если преступником являлся Абеляр, и он решил во что бы то ни стало заполучить украденное письмо, то он найдет способ задержаться в поместье. Или уедет отсюда вместе с Шортером, а потом, когда их пути разойдутся, воспользуется каким-нибудь предлогом и вернется сюда. Невозможно было прятаться от него постоянно.

Да и эта игра в кошки-мышки мне уже порядком надоело. Страх сводил меня с ума, и я вздрагивала от каждого шороха. Я уже почти хотела, чтобы Абеляр, наконец, начал действовать.

Попытается ли он заставить меня вынести письмо из дома хитростью или силой? Ах, как мне хотелось бы сейчас, чтобы Клермон был здесь! Рядом с ним я чувствовала бы себя в безопасности. Пусть даже он был бы привычно хмур и молчалив — лишь бы был рядом!

Сердилась ли я на него за то, что он втянул меня в это? Нет, ничуть. Я вступила в этот брак добровольно. И он предупреждал меня, что я должна была уехать из поместья как можно скорей. А я промедлила и теперь расплачивалась за эту ошибку.

Я снова подошла к окну. Маркиз Абеляр неторопливо, поигрывая сорванной с куста веточкой, шел к дому. Он совсем не выглядел как преступник. А возможно, и вовсе им не был. И что он может сделать, чтобы заставить меня выйти с письмом за пределы особняка?

Будет угрожать детям или мне самой? Но в доме полно слуг. И переступив черту, он лишит себя возможности сохранить свое положение в свете. Он станет изгоем, а если его арестуют, то попадет в тюрьму или даже будет казнен. Речь идет о государственных интересах! И оступившись однажды, он уже не сможет всё исправить. Готов ли он будет на это пойти? Если им двигала только жажда наживы, то вряд ли что-то его остановит. Чтобы обезопасить себя, ему достаточно будет перейти границу с Терезией.

Мне хотелось взвыть от бессилия, но я понимала, что не смогу его остановить. Я была всего лишь слабой женщиной, и Клермон вряд стал бы требовать от меня, чтобы я защищала письмо с оружием в руках.

Разве что обратиться за помощью к графу Шортеру… Эта мысль сначала не показалась мне достойной внимания, но чем дольше я размышляла, тем больше она нравилась мне. Удерживало от этого меня только одно — я не была уверена, что эти двое не были сообщниками.

Учитывая, что я проигнорировала прошлый ужин, не выйти к обеду я не могла. И я спустилась в столовую залу и долго выслушивала извинения маркиза по поводу потерянной подковы. Его сиятельство выглядел как обычно — много разговаривал и казался искренне смущенным из-за того, что их отъезд пришлось перенести.

Я обратила внимание на его руки — белые, тонкие, куда больше привыкшие держать кисть, чем кинжал или шпагу. И это подействовало на меня успокаивающе.

После обеда Мэнсфилд доложил, что кузнец прибыл и уже приступил к работе. Гости заверили меня, что тронутся в путь, как только это будет возможно, и отправились в свои комнаты, чтобы отдохнуть перед дорогой.

— Ваша светлость, могу ли я обратиться к вам с просьбой? — маркиз вернулся в столовую прежде, чем я оттуда ушла.

Я вздрогнула. Но были в комнате не одни. Вокруг стола сновали слуги, унося остатки блюд и грязную посуду.

— Разумеется, ваше сиятельство, — я попыталась улыбнуться. — Что вам угодно?

— Я хотел поговорить с вами о портрете мадемуазель Эванс. Прости, что завел разговор на эту тему, но, если вы не будете возражать, то я хотел бы отвезти его в столицу. Не думаю, что вы хотите, чтобы картина, на которой изображена бывшая невеста его светлости, оставалась у вас дома. К тому же портрет не дописан, а в Валье-де-Браво я сумел бы его завершить. Мадемуазель Эванс уже спрашивала меня про него, а я не люблю оставаться должным. Уверен, она будет признательна вам за такой благородный жест.

Точно! Картина! Так вот почему недописанный еще портрет уже был вставлен в раму!

Но как маркиз рассчитывал вынести этот портрет из дома? И как надеется сделать это сейчас? Даже если я соглашусь на отправку картины в Валье-де-Браво, осуществить это на практике будет очень сложно. Будь это миниатюра, он мог бы под каким-то предлогом попросить меня сделать это лично. Но не думает же он, что я соглашусь тащить на улицу картину в тяжелой раме?! А если ее понесет кто-то другой, кроме меня и Клермона, то столкнется с той же проблемой, с которой столкнулся и сам Абеляр — сработает магия!

Все эти мысли пронеслись у меня в голове, но я не смогла найти ответы на свои вопросы. Да и не хотела сейчас их искать.

— Почему бы и нет, ваше сиятельство? — я нарочито небрежно пожала плечами. — Этот портрет принадлежит вам, и я не вижу причин, по которым мне следовало бы вам отказать. Наше знакомство с мадемуазель Эванс трудно назвать приятным, и я действительно не хотела бы оставлять в своем доме хоть какое-то напоминание о наших с ней встречах.

— Благодарю вас, ваша светлость! — маркиз с улыбкой поклонился. — Вы очень добры. А сейчас позвольте мне удалиться — мне нужно отправиться на конюшню, дабы убедиться, что кузнец всё сделал как надо.

Он вышел из столовой залы, а через минуту я услышала его голос на крыльце, где он просил лакея проводить его до конюшни.