Он заметно смутился:

— Разве не должны мы, будучи знакомы столь долго, поддерживать друг друга в трудные минуты? Но раз уж я здесь, то я хотел бы заодно обсудить с вами один весьма щекотливый вопрос…

Он замялся и надолго замолчал.

— Должно быть, вы приехали, чтобы поговорить о моей помолвке с Жасмин, — подсказал я.

— Да, да, признаться, именно так. Дело в том, ваша светлость, что в столице о вас ходят весьма нелестные слухи. И хотя мы, как я вам уже сказал, ни на секунду им не поверили, они всё-таки бросают тень и на репутацию моей дочери. Нас уже перестали приглашать на балы и приемы в некоторые дома, и наверняка это только начало. А ведь моя Жасмин ни в чём не виновата.

— И чего же вы хотите, ваше сиятельство? — спросил я напрямую, устав от его витиеватых фраз.

Он, наконец, посмотрел на меня, но почти сразу же снова отвёл взгляд:

— Я полагаю, что в нынешних обстоятельствах было бы весьма разумно расторгнуть помолвку. Разумеется, лишь на время, до тех пор, пока ситуация не прояснится.

Он говорил это и сам не верил своим словам.

— Ваша дочь уже не хочет стать герцогиней?

Маркиз достал из кармана белоснежный платок и промокнул им вспотевший лоб.

— При дворе поговаривают, что этого титула вы скоро можете лишиться и сами. Простите, ваша светлость, мне не хотелось говорить вам эти жестокие слова, но раз уж они произнесены, то думаю, вы понимаете сами, что моя дочь должна быть избавлена от того, чтобы ее имя произносили в связи с делом о государственной измене.

— Чтобы расторгнуть помолвку, сударь, — холодно откликнулся я, — вам вовсе не нужно было ехать в такую даль. Достаточно было написать мне письмо. Любая сторона может это сделать. Разве не так?

Он взволнованно заерзал в кресле.

— Разумеется, ваша светлость, но мне не хотелось бы, чтобы вы затаили на нас обиду. Разве благородные люди не должны решать вопрос так, чтобы как можно меньше ранить чувства друг друга?

Я прекрасно понимал, что это значило. Они хотели отступить, но не хотели сжигать за собой мосты. Должно быть на случай, если мое имя всё-таки будет очищено от обвинения в предательстве.

— То есть вы расторгаете помолвку сейчас, но готовы будете возобновить ее, если с меня будут сняты все обвинения? — уточнил я.

— Именно так, ваша светлость! — радуясь, что я понял его, подтвердил маркиз. — Как только ваше доброе имя будет восстановлено, мы незамедлительно вернемся к обсуждению этого вопроса!

Я кивнул и поднялся:

— Ну, что же, сударь, если дело только в том, что я должен освободить вас от некогда данного слова, то я освобождаю вас от него. Надеюсь, мадемуазель Эванс, вновь став свободной, прекрасно проведет в Валье-де-Браво остаток сезона.

Он не уловил издевки в моих словах и разразился в ответ цветистой речью со многими словами благодарности. А потом не отказался и от обеда, который предложил ему граф Бланшар.

— Правильно ли я понял, мой мальчик, что его сиятельство приезжал, чтобы расторгнуть помолвку? — хмуро спросил меня граф, когда карета маркиза скрылась за поворотом дороги.

Я подтвердил, что его догадка правильна.

— И что же ты будешь делать теперь? Я надеялся, что этот брак поможет тебе сохранить титул.

— Я всё еще верю, что подлинное письмо Жерома Клермона до сих пор находится в моем поместье. И единственный способ доказать свою невиновность — это его найти.

— Но как ты сможешь это сделать, находясь здесь? — удивился он.

— А вот это, дорогой граф, я и хотел с вами обсудить!

Мое поместье находилось всего в двух десятках о=лье от замка Эрден. Мне нужны были только сутки — чтобы съездить туда и попытаться найти письмо. Я мог выехать ночью и вернуться тоже затемно, и если Бланшар согласится скрыть мое отсутствие от своих подчиненных, то никто и не узнает, что я куда-то отлучался.

Я не был уверен, что найду письмо, но стоило хотя бы попытаться.

Мое предложение изрядно напугало Бланшара. И я прекрасно понимал, в какое неловкое положения я его поставил.

С одной стороны, он относился ко мне почти как к сыну и искренне хотел мне помочь. С другой стороны, он находился на службе, и эта служба кормила его. В скором времени он должен был выйти на пенсию, а любое происшествие во вверенном ему замке могло лишить его заслуженного пособия.

— Я не сомневаюсь, Бернард, что ты сделаешь всё, чтобы сдержать данное слово. Но может случиться всякое. Тебя может увидеть кто-то в пути или в твоем поместье, и тогда огласки не избежать. Если его величеству доложат, что герцог Клермон, который должен находиться в замке Эрден, вдруг оказался за его пределами, то это перечеркнет все годы моей службы. Меня обвинят в халатности или — что еще хуже — в государственной измене. Только, в отличие от тебя, мой мальчик, под арест меня отправят не в какой-нибудь замок, а в самую настоящую тюрьму. Да и тебе на пользу это не пойдет. Никто не поверит, что ты покинул Эрден всего на один день, намереваясь честно сюда вернуться. Сочтут, что это был побег, и это будет подтверждением твоей вины.

Я понимал, что он прав, но безучастно сидеть под арестом и не предпринимать ничего, чтобы доказать свою невиновность, было невыносимо.

Офицеры замка Эрден пытались развлечь меня как могли — мы играли в карты, устраивали фехтовальные поединки и турниры по стрельбе. Но это не могло отвлечь меня от невеселых мыслей.

— Ты должен надеяться на лучшее, мой мальчик! — подбадривал меня граф. — Третейский суд наверняка установит, что письмо твоего предка — фальшивка.

— Возможно, — соглашался я. — Но это вовсе не значит, что с меня будут сняты все обвинения. Подлинное письмо так и не найдено. А значит, оно может объявиться у наших соседей в любой момент. И до тех пор, пока я его не найду, его величество так и будет во мне сомневаться.

Миновали новогодние праздники, но Третейский суд так и не состоялся. Проверку подлинности письма всё откладывали и откладывали. А я всё больше и больше мрачнел.

Наконец, когда наступило лето, и луга и леса вокруг замка Эрден стали цветочно-зелеными, граф Бланшар, пригласив меня на прогулку по окрестностям, сказал:

— В воскресенье в доме местного градоначальника состоится бал по случаю именин его супруги. Я тоже туда приглашен, но уже сказался больным. А вот все мои офицеры изъявили желание потанцевать. Развлечений тут мало, и я не могу им отказать.

Он выразительно посмотрел на меня, и я понял его намек. Такие балы обычно продолжаются всю ночь, а потом еще сутки участники отсыпаются от этого действа. А это значит, что в моем распоряжении будут почти полтора дня. Я надеялся, что этого времени хватит для поисков письма.

— Благодарю вас, ваше сиятельство!

Он похлопал меня по плечу:

— Будь осторожен, мой мальчик! В дороге надень шляпу так, чтобы ее поля скрывали твое лицо. И не заезжай на постоялые дворы и в таверны.

О, в этом не было никакой необходимости! До моего имения было всего несколько часов пути. Нужно было только хорошенько подкрепиться перед выездом из замка.

— Когда офицеры отправятся в город на бал, я поеду покататься верхом. Ты выйдешь из замка через потайной ход, мы встретимся у мельницы, и я отдам тебе лошадь. По возвращении ты оставишь ее там же, я договорюсь с мельником, чтобы он подержал ее у себя до утра.

Так мы и поступили. Офицеры отправились на бал, а простым солдатам не было никакого дела до того, что происходило внутри замка — никто из них уж точно не стал бы интересоваться, нахожусь я в своей комнате или нет.

Ночь была лунной, и я хорошо видел дорогу. Правда, на одной из развилок я всё-таки сбился с пути и проделал лишнее лье. Но быстро сориентировался и повернул в нужном направлении.

До поместья я добрался на рассвете. Дом еще спал, и мне потребовалось долго стучать в дверь, прежде чем сонный лакей отворил мне ее.

— Ваша светлость! — едва увидев меня, он мигом проснулся и побежал докладывать о моем прибытии Мэнсфилду.