Раздался стук в дверь, и на пороге появился герцог Клермон. Он посмотрел на меня, и в его взгляде я увидела изумление. Впрочем, он довольно быстро пришел в себя и протянул мне бархатную подушку, на которой лежал самый восхитительный гарнитур, который только можно было себе представить!

В серьгах, колье и украшении для волос были такие огромные голубые камни, что я готова была счесть их бижутерией. Но нет, судя по всему, это были настоящие драгоценные камни. Вот только какие, я не знала. Сапфир? Аквамарин? Топаз? Я плохо в этом разбиралась. У меня никогда не было дорогих украшений.

— Это синие алмазы, — сказал его светлость, заметив мои сомнения. — И они прекрасно оттенят блеск ваших глаз.

И они как нельзя лучше подходили к моему наряду. Должно быть, его светлость еще накануне узнал у модистки цвет моего платья.

Украшение в прическу мне добавила матушка. Серьги я надела сама. А вот колье на моей шее застегнул сам Клермон.

Мы стояли перед большим зеркалом, и наши взгляды соприкоснулись в отражении. И в его взгляде я снова увидела то, чего никогда не видела прежде — уже не просто удивление, а восхищение и… страсть?

Она была так восхитительно-прекрасна в этом платье, что у меня на миг мелькнула мысль, а что было бы, если бы наш брак вовсе не был фиктивным? Тогда сейчас, в этой самой комнате я мог бы позволить себе не просто надеть колье ей на шею, но и… Я поспешил отогнать от себя эту фантазию, потому что почувствовал жар во всём теле.

Нет, мне не следовало так увлекаться! Мы заключили соглашение и должны неукоснительно его придерживаться. И я, поцеловав руку своей жене, вышел из комнаты.

Чтобы отвлечься, я прошел по особняку в сопровождении Бастьена. Мой мажордом прекрасно знал свое дело, и мне не к чему было придраться. Повсюду были расставлены вазы с цветами, а в люстрах и канделябрах горели свечи, отчего в залах было светло словно днем. И угощений в столовой зале было ровно столько, чтобы восхитить гостей роскошью и разнообразием стола, но не позволить им питаться тут до утра.

— Музыканты уже прибыли, ваша светлость! — сообщил Бастьен. — И полагаю, гости тоже вот-вот начнут прибывать.

Я одобрительно кинул.

— Сообщите нам, как только ко крыльцу подъедет первая карета!

— Непременно, ваша светлость! — он поклонился и удалился, чтобы дать еще какие-то указания слугам.

У лестницы я увидел и Мэнсфилда. Он выглядел как побитая собака. У меня даже дрогнуло сердце, когда я на него посмотрел. И я решил, что он заслуживает хотя бы нескольких доброжелательных слов. Он и без моих укоров чувствовал себя виноватым. Тем более, что в той ситуации, в которой мы оказались, не меньшая вина была и за мной.

— Прошу вас, Мэнсфилд, позаботьтесь, чтобы этим вечером у мадам Ревиаль и ее внуков ни в чем не было нужды. Они предпочли не спускаться к гостям, поэтому подайте им ужин в их комнаты. И проследите, чтобы Дельфина тоже оставалась подле них.

Моя любимая собака столь радовалась моему возвращению, что готова была крутиться рядом со мной целый день. Но сейчас я боялся, что она может напугать кого-то из гостей.

Я уже выразил свою признательность Лорейн за то, что они позаботились о Дельфине тогда, когда и сами во многом нуждались. А она сказала, что благодарить следовало не ее, а ее племянников, которые нашли собаку в лесу и привели ее к ним домой. И я немедленно повторил слова признательности Алену, Стефани и Сэмюэлю.

Видеть в доме детей мне было непривычно, но, как ни странно, их присутствие совсем не напрягало меня. Они были хорошо воспитаны, а если им хотелось поиграть и пошалить, то они убегали в парк. Я заметил, что младшие еще побаивались меня, но со старшим мы вполне поладили. Однажды он спросил у меня разрешения взять лошадь для верховой прогулки в конюшне. Оказалось, что он любил ездить верхом, но с тех пор, как они оказались в Шатель, у него не было возможности практиковаться в этом занятии.

Разумеется, я разрешил ему брать в конюшне любую лошадь и весьма одобрил его стремление в дальнейшем стать офицером. Я понимал, сколь сложно ему будет добиться положения в обществе, и решил хоть сколько-то ему в этом поспособствовать. Начальник военной академии в Лас-Варас доводился родственником графу Бланшару, и я надеялся, что он не откажет Алену в протекции.

— Не беспокойтесь, ваша светлость, всё будет сделано как вы желаете! — просиял в ответ Мэнсфилд.

А Бастьен уже спешил ко мне с докладом, что первая карета въехала в ворота.

Я вернулся в комнату Лорейн и спросил, готова ли она отправиться приветствовать гостей. Я подал ей руку, и она вложила в нее свою. Мы спустились по лестнице и остановились на нижней ступеньке. Слуги уже распахнули дверь, впуская первых гостей, а Бастьен громких, хорошо поставленным голосом доложил:

— Шевалье Ревиаль с супругой!

Я почувствовал, как вздрогнула опиравшаяся на мою руку Лорейн. Я знал, что для нее это станет сюрпризом. А вот было ли это сюрпризом и для ее старшего брата, я мог только догадываться. Но судя по тому, как вытянулось его одутловатое лицо, а щеки его жены покрылись красными пятнами, до этого момента он тоже не знал, на ком именно женился герцог Клермон. И теперь он судорожно пытался понять, как ему следует себя вести.

— Прошу вас, шевалье, не стесняйтесь! — усмехнулся я и незаметно пожал руку своей жены.

— Ваша светлость! — мужчина низко поклонился, а его спутница сделала реверанс.

— Надеюсь, вы не забыли, как выглядит ваша сестра, сударь? Мне показалось, вы ее не узнали!

Он окончательно стушевался, но всё-таки пробормотал:

— Дорогая Лорейн! Ваша светлость! Мы и представить себе не могли, что…

Договорить он не успел, потому что входные двери снова распахнулись. Нашего внимания уже ждали другие гости.

Появление старшего брата стало для меня неожиданностью. Но нет, я не расстроилась, что он приехал. Напротив, было необычайно приятно видеть, как вытянулось от изумления его лицо. И как же долго он подбирал слова, чтобы обратиться ко мне!

Я надеялась, что в этот вечер и он, и Чарис наконец-то поняли, почему не следует плевать в колодец. И пусть я понимала, что титул герцогини Клермон для меня временный, и скоро Даррен снова получит возможность смотреть на меня свысока, этим мигом торжества я хотела насладиться сполна.

Кареты гостей подъезжали ко крыльцу непрерывно на протяжении двух часов, и всё это время мы с его светлостью стояли у лестницы и каждого прибывшего приветствовали так, как это полагалось по этикету. И если в начале вечера я еще пыталась запомнить титулы и имена всевозможных графов, баронов и шевалье, то уже к середине этого действа все они для меня словно слились воедино, превратившись в длинную и плохо различимую галерею лиц.

— И это всего лишь небольшой прием, — шепнул мне на ухо Клермон. — Представьте, что бывает, когда устраиваются торжества с размахом.

Я представила это с содроганием. Должно быть, бедные хозяева в таких случаях весь бал как раз и проводят в холле, так и успевая попасть в бальную залу и насладиться танцами.

А когда я подумала о том, что большинство гостей сейчас наверняка тусуются в столовой у заставленных угощениями столов, мне пришлось сглотнуть слюну. Я уже была голодна, а если мы простоим здесь еще хотя бы полчаса, то со мной случится голодный обморок.

Должно быть, слюну сглотнула я слишком громко, потому что его светлость снова склонился к моему уху.

— Когда мы объявим о начале танцев, то вы сможете выйти из зала и дойти до комнаты вашей матушки. Мадам Табите вот-вот подадут ужин.

Я благодарно улыбнулась в ответ. Мне следовало хотя бы немного подкрепиться. Но я тут же устыдилась того, что подумала только о себе.

— А как же вы, ваша светлость?

— Бернард, — тихо поправил он. — Будет лучше, если вы хотя бы иногда станете называть меня по имени.