— Спокойной ночи, герцог!

Это было последнее, что я услышал в этот день, потому что как только я опустился в кресло, то тут же заснул.

А когда я проснулся, Лорейн была уже одета. А за окном было уже светло.

Я вскочил и взял в руки нож для разрезания фруктов, который лежал на столе. Графу Бланшару потребуются доказательства того, что мы провели эту ночь в одной постели. Иначе старик будет разочарован.

— Что вы собираетесь делать, сударь? —спросила девушка.

Но я видел по ее взгляду, что она и сама всё поняла.

Я закатал рукав рубашки и полоснул себя по левой руке чуть выше локтя. Рана должна быть в том месте, которое будет скрыто одеждой. Капли крови упали на нужно место на простыни — эти отметки горничная обнаружит, когда будет прибирать постель.

А Лорейн уже отрывала лоскут от своей нижней юбки, чтобы перевязать мне руку. А когда сделала это (и довольно ловко!), принялась тормошить вторую подушку, дабы ни у кого не возникло сомнений, что на ней лежала моя голова. Умная девочка!

Не успели мы справиться с этим, как в дверь постучали, и когда я открыл ее, на пороге появился граф Бланшар.

— Надеюсь, я вас не разбудил? Стол уже накрыт к завтраку.

От его внимательного взгляда щеки Лорейн стали пунцовыми, но это смущение было именно таким, каковое и должна была испытывать новобрачная.

Когда мы закончили завтракать, карета уже стояла у подъемного моста. Мадемуазель Ревиаль явно не терпелось уехать домой, и я поспешил проводить ее к экипажу, прежде чем Бланшару придет в голову еще какая-нибудь затея.

И пока мы шли по двору, я коротко рассказал ей о письме, которое нам нужно было найти.

— Как оно выглядит, вам опишет Мэнсфилд.

— Что я должна буду сделать, если найду его? — спросила она. — Привезти его вам? Ах нет, я же не смогу вынести его из особняка!

Я усмехнулся:

— Именно вы как раз сможете. Брачный обряд был совершен, и теперь вы — одна из Клермонов. Так что действие заклинания, которое наложено на письмо, на вас уже не распространяется. Но несмотря на это, если вы найдете документ, ни в коем случае не выносите его наружу. Это может быть слишком опасно. На вас могут напасть по дороге.

— Но я должна буду хоть как-то сообщить вам о находке! В письме? Но если вы считаете, что кто-то может наблюдать за поместьем, то письмо тоже могут перехватить.

— Да, — подтвердил я. Она оказалась на удивление сообразительной. — К тому же корреспонденцию просматривают и здесь, в Эрдене на вполне законных основаниях. Так что в вашем письме не должно быть и намека на находку. Давайте условимся, что если вы найдете его, то вы напишете мне о каком-то событии. Скажем, о том, что вы полагаете, что находитесь в положении.

При этих словах она снова мило покраснела. Но не стала возражать.

— Я всё пойму, когда прочитаю его, и найду способ оказаться дома.

Мы приблизились к экипажу, и я, ответив на приветствия кучера и Мэнсфилда, обнял супругу и крепко ее поцеловал. За нами наблюдали, и если бы я не сделал этого, то это показалось бы странным.

Ее губы были мягкими и сладкими, а сам поцелуй оказался восхитительно приятным, и он продлился несколько дольше, чем я изначально предполагал. Мы оба были немного ошарашены, и когда я разжал свои объятия, мадемуазель Ревиаль поспешила заскочить в карету.

Я подал кучеру знак, и карета тронулась. И только когда она скрылась из виду, я вспомнил, что не дал дворецкому никаких распоряжений касательно моей супруги. Но понадеялся, что Мэнсфилд и сам поймет, что нужно делать.

— Мы будем жить в доме господина герцога? — глаза Стефани стали круглыми от удивления. — Он пригласил нас в гости?

— Лора вышла замуж за господина герцога, — пояснила Табита с явным неодобрением.

Матушке не понравилось мое решение, и она этого не скрывала. Когда я вернулась из Эрдена и сообщила ей о том, что я стала герцогиней Клермон, она поздравила меня с этим событием весьма сухо.

Я прекрасно понимала, почему она вела себя именно так. Кому, как не ей, было знать о том, сколь больно бывает в одночасье лишиться всего того, к чему ты привыкла. Она боялась, что Клермон быстро пожалеет о таком союзе и поспешит расторгнуть его. И нам снова придется вернуться в свою избушку.

— Думаю, дорогая, тебе следует перебраться в особняк его светлости одной, — сказала она. — А мы останемся здесь. Вряд ли твой муж обрадуется, увидев нас в своем доме.

Я и сама уже думала об этом. Но вовсе не потому, что заботилась о чувствах господина герцога. Нет, я беспокоилась о своих родных. Каково им будет, если через месяц, а то и через пару недель наш с Клермоном брак действительно окажется расторгнутым?

Но и наслаждаться прелестями пребывания в красивом особняке одной мне тоже не хотелось. Я не смогу заснуть в мягкой пуховой постели, если буду знать, что матушка и дети ворочаются на набитых сеном матрасах.

— Об этом не может быть и речи, матушка! — бодро улыбнулась я в ответ. — Его светлость будет просто счастлив, если в его особняке будет звучать детский смех. К тому же он сам еще не скоро вернется домой, так что вы можете чувствовать себя там совершенно свободно.

— Но…, — кажется, Табита снова хотела мне что-то возразить.

Но я не дала ей договорить.

— Ты же не хочешь скомпрометировать его светлость? — нахмурилась я. — Каково ему будет знать, что родственники его супруги живут в старом покосившемся доме в деревне?

Матушка долго думала и, наконец, вздохнула:

— Пожалуй, ты права, дорогая. Я как-то не подумала об этом. Но это значит, что и ты сама должна забросить свои теплицы. Супруга герцога Клермона не может быть огородницей.

А вот этот вопрос доставлял мне немало переживаний. Я понимала, что уже не могу позволить себе вести себя как прежде. В договоре, который я подписала, был пункт о том, что на время брака я обязуюсь заботиться о репутации герцогини Клермон.

Но и бросить свои огурцы я не могла! Возможно, если бы я уже получила от герцога эти пять тысяч монет, я бы чувствовала себя спокойнее. Но денег еще не было, и кто знает, получу ли я их вообще. Если моего неожиданного супруга признают государственным преступником, то он может оказаться в куда более суровой тюрьме, чем замок Эрден. И тогда ему будет уже не до исполнения своих обещаний.

А ведь на летней ярмарке в Альенде месье Корден будет ждать от меня новую партию бочковых огурцов. И он готов хорошо заплатить мне за этот товар. Так могла ли позволить себе отказаться от такого заработка?

— Мы что-нибудь придумаем, — не очень уверенно сказала я.

В особняк мы брали с собой только ту одежду, которая хоть как-то соответствовала нашему новому статусу. А таковой было немного. А Стефани даже не стала брать с собой свою любимицу-куклу.

— Лора, ты не будешь возражать, если я оставлю ее малышке Луизе? — спросила она меня. — У нас там будет красивый парк. А Лу тут будет не с кем играть.

— Конечно, дорогая! — одобрила я.

Когда знакомая мне карета подъехала к нашему дому, мы были уже готовы. Табита была молчалива, а дети были полны радостного предвкушения. Для них это было очередным приключением.

Но я и сама, когда мы приблизились к особняку, испытала странное волнение. Мне еще не доводилось бывать в таких домах, где всё свидетельствовало о высоком статусе и достатке владельца. И мы поднимались по крыльцу осторожно, боясь, что наши башмаки оставят на ступеньках грязные следы.

Мэнсфилд встретил нас лично, но на лице его было ничуть не больше приязни, чем и в нашу предыдущую встречу. Несмотря на то, что я стала герцогиней Клермон, он не стал испытывать ко мне больше почтения. Наверно, если бы он мог позволить себе это, он спустил бы нас с крыльца. Но он не мог, а потому поприветствовал нас сухим поклоном и предложил следовать за ним.

Лепнина на потолке, картины на стенах, ковры на полах — даже мне показалось, что я попала во дворец. Чего уж было говорить о детях?