Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

В воспоминаниях и дневниках современников зафиксированы многие события из жизни будущего императора Александра II. Не обойдены вниманием и его амурные дела.

Еще не достигнув 15 лет, юный Александр увлекся молодой фрейлиной Наташей Бороздиной160, которая была на два года старше его. Сестра Александра великая княгиня Мария Николаевна забавлялась этим и сделалась поверенной его детских и невинных чувств. «К счастью, — отмечает Смирнова-Россет, — Наташа была благоразумная девочка и смеялась над его вздохами. Наташа всегда была в большой дружбе с великим князем и пользовалась милостями государя»161.

Мы можем только догадываться, с каким волнением отец и мать еще весьма юного Саши смотрели на эту его первую привязанность. Благодаря протекции императора молодая небогатая девушка была вскоре выдана замуж за чиновника министерства финансов Г. П. Каменского, получившего назначение в Лондон. Вскоре не без тревоги родители узнали о втором, но уже куда более серьезном увлечении Александра.

Цесаревичу шел тогда уже двадцатый год, и современники описывают его необыкновенно привлекательным блондином, статным, высоким, кудрявым, с прекрасными добрыми синими глазами, приветливым и внимательным ко всем и весьма романтичным.

Теперь внимание Александра привлекла красивая девушка одних с ним лет — полька Ольга Калиновская, также фрейлина императрицы. Императрица особо проявляла заботу о судьбе этой девушки-сироты.

В польском восстании 1830 г. отец ее Осип Калиновский отказался участвовать, за что заслужил симпатию императора Николая, который приблизил его к себе и назначил его дочь фрейлиной своей супруги. Эта весьма интересная девушка, конечно, сразу понравилась Александру. Известно, что и цесаревич встревожил ее сердце.

Лишь только при дворе приметили их взаимные симпатии, тут же донесли об этом императрице. Ольга — полька, католического вероисповедания, по своему происхождению, естественно, не могла рассматриваться в качестве невесты царского сына162.

«...Мы говорили про Сашу, — пишет Николай I супруге, имея в виду, вероятно, генерал-адъютанта графа (позднее князя) X. А. Ливена, недавно назначенного попечителя наследника. — Надо ему иметь более силы характера, иначе он погибнет... Слишком он влюбчивый и слабовольный и легко подпадает под влияние. Надо его непременно удалить из Санкт-Петербурга... Будем молить Бога, чтобы Ольга К. скоро вышла замуж...»163

17 апреля 1838 г. Александру исполнилось 20 лет. Пылкое увлечение Ольгой Калиновской заставляло его родителей спешить с женитьбой сына в надежде, что брак успокоит его страстный, влюбчивый характер.

Женитьба наследника русского престола была всегда сопряжена с большими трудностями: нельзя было и думать о его браке с какой-нибудь католической принцессой, дочерью европейского государя: даже из-за русского престола не согласилась бы она перейти в православие. Отказ от католической религии мог вызвать на ее родине весьма опасные, порой неразрешимые трудности. Впрочем, это всегда было практически невозможно для Романовых — подыскать супругу в какой-либо католической династии Запада. Не случайно они всегда женились на протестантках, преимущественно германских принцессах, для которых переход в православие был несравненно более легким и безболезненным.

Маршрут, составленный Николаем I для цесаревича, включал почти все страны Западной Европы, за исключением католических: Франции и государств Пиренейского полуострова. Вначале наследник совместно с Николаем I побывал в Берлине и Стокгольме, затем по предписанию отца посетил Данию, Ганновер, Баварию, Милан, Венецию, Флоренцию, Ватикан, Неаполь и др.

Как в калейдоскопе перед его взором проходили достопримечательности больших и малых дворов Европы, великолепные дворцы, величественные соборы с богатейшими древними росписями, несравненные образцы древнего и нового зодчества, шедевры итальянской, голландской и немецкой живописи. Как известно, Александр всю свою жизнь был восторженным почитателем искусства, поэтому с живейшим интересом и любопытством знакомился с различными коллекциями скульптур и картин.

Для нас небезынтересен и сам облик наследника в этот период. Известный французский писатель маркиз де Кюстин164, встречавшийся с ним в Эмсе в июле—августе 1838 г., противопоставляя его отцу, отмечает: «Русскому великому князю двадцать лет, он высокого роста и прекрасно сложен по своим годам... У него, очевидно, какая-то тайная грусть, написанная на лице165. Ресницы его опущены и свидетельствуют о зрелости юноши. Выражение его взгляда — доброта. Это в полном смысле слова — государь. Вид его скромен без робости. Он прежде всего производит впечатление человека, превосходно воспитанного. Все движения его полны грации. Он прекраснейший образец государя, из всех, когда-либо мною виденных»166.

...Возвращаясь из Италии, цесаревич посетил австрийский, вюртембергский и баденский дворы и 13 марта 1839 г. прибыл в Дармштадт. Свидание с великим герцогом Людвигом II не было условлено заранее, и Александр посетил этот город только по настоянию Кавелина167. По приезде его незамедлительно посетил Людвиг II и пригласил ехать в театр, а оттуда на вечер в замок. «Этот импровизированный праздник дармштадтский, — повествует Жуковский, — казался всем одним лишним эпизодом, который должен был только надоесть и наскучить»168. Однако он имел жизненно важное значение для Александра: здесь он встретился с младшей дочерью герцога, пятнадцатилетней принцессой Марией169, которая произвела на него особенное впечатление, и он сейчас же подумал о возможности связать с нею свою судьбу. О своих чувствах Александр написал родителям. Однако на предложение чуткого Жуковского притвориться больным, чтобы отложить отъезд из Дармштадта, наследник не согласился. Путь его дальше проходил по живописным городам северной Германии и Голландии. Несмотря на доходившие до него слухи о замышляемом эмигрантами-поляками покушении на его жизнь, Александр целый месяц посвятил изучению Великобритании.

Пока Александр пребывал в туманном Альбионе, Николай I занялся присланными из Дармштадта депешами. В письме, датированном 25 марта 1839 г., цесаревич пишет: «Здесь, в Дармштадте, встретил я дочь царствующего великого герцога, принцессу Марию. Она страшно мне понравилась с самого первого момента, когда я ее увидел... Теперь ехать в Копенгаген совсем не нужно, и если ты позволишь, дорогой папа, после моего посещения Англии я снова возвращусь в Дармштадт»170.

Назначенный попечителем цесаревича после смерти Ливена граф А. Ф. Орлов171, сдержанно докладывает императору, что «принцесса Мария сделала его высочеству сильное впечатление», но тут же в весьма осторожных выражениях добавляет, что он «огорчен распространенными здесь слухами о ее родителях».

Из секретной записки Николая I Орлову, найденной советскими историками в металлической шкатулке в Зимнем Дворце в 1923 г., мы узнаем, что царь не придавал этим слухам (касавшимся незаконного происхождения Марии) никакого значения. Он выражал весьма терпимое отношение к этому деликатному обстоятельству: «Сомнения относительно законности ее происхождения более действительны, чем ты полагаешь. Известно, что из-за этого ее едва терпят в семье, но она официально признана дочерью своего отца и носит его фамилию, следовательно, никто не может ничего сказать против нее в этом смысле...»172

Из бумаг той же шкатулки явствует: русский посол в Лондоне граф Поццо ди Борго173, разумеется, по указанию самого царя, тогда же негласно запросил у русского посланника во Франкфурте информацию о принцессе Марии: сколько ей сейчас лет? ее рост? как она выглядит? кто занимался ее образованием и воспитанием после смерти ее матери? насколько строги ее моральные принципы?

Попутно укажем, что в другом своем письме Орлов сообщает Николаю из Гааги (очевидно, чтобы царь не заподозрил его в несогласии с ним): «Не думайте, Государь, что я скрыл от Великого Князя эти слухи относительно происхождения принцессы. Он узнал об них в самый день своего прибытия в Дармштадт, однако реагировал он на них точно, как Вы... Он думает, что, конечно, лучше было бы, если бы было иначе (т. е. если б она была дочерью великого герцога. — Авт.), однако она носит имя своего отца и, следовательно, никто не может, с точки зрения закона, упрекнуть ее»174.

28
{"b":"893717","o":1}