Классные занятия попеременно чередовались с физическими упражнениями: гимнастикой, фехтованием, верховой ездой в манеже, прогулками пешком или в санях, катаньем с ледяных гор в саду Аничкова дворца.
В воскресные и праздничные дни, кроме воспитанников, приглашались сверстники из высших аристократических семей — молодые Адлерберги, Фредериксы, Барановы, Нессельроде, Шуваловы, Карамзины, сыновья Мердера. Играли в «бары» в жмурки, в «хромоногого черта», придумывали шарады, иногда устраивали представления живых картин, в которых участвовали и великие княжны с их подругами.
Самою любимой забавой наследника и его товарищей была военная игра, которой они развлекались едва ли не каждый вечер.
Изредка в ней участвовал и Николай I. Тогда Александра Федоровна бросала жребий: у кого из юношей быть «начальником штаба» государю, который в этом качестве руководил игрой и приводил все молодое общество в неописуемый восторг121.
Более всего на первых порах беспокоило воспитателей умение наследника владеть собой. Удача, счастливый исход его сильно радовали, а затруднения, неудача — заставляли падать духом, вызывали уныние, слезы, приводили к бездействию. Воспитатели настойчиво боролись с этим важным недостатком в будущем монархе, что было непросто при его впечатлительной и экспансивной натуре.
Весною 1829 г. император предпринял со своим семейством двухмесячное путешествие, сначала в Варшаву, где он решил короноваться царем польским, а потом в Берлин, на свидание с прусским королем.
В этом путешествии с наследником следовали оба его товарища, Жуковский, Мердер, Юрьевич и Жилль. Мердер пишет в своем дневнике, что великий князь с особенным вниманием относился к путевым впечатлениям и, замечая бедность крестьянских хижин, выражал сожаление. Впервые Александр познакомился со своей многочисленной западной родней, блестящим обществом принцев и принцесс, герцогов и князей.
Дед его, прусский король Фридрих-Вильгельм III назначил его шефом Третьего прусского уланского полка и подарил ему полный парадный мундир этого полка. В Берлине состоялось несколько военных парадов, в которых блеснул своей выучкой и Александр.
Несмотря на иностранное окружение, на все эти пышные приемы в Варшаве и Берлине, Александр чувствовал себя русским и ощущал Россию своей родиной, своим отечеством, к которому он был глубоко привязан.
При приближении к Царскому Селу 23 июня, — фиксирует Мердер в своем дневнике, — великим князем овладело сильное волнение. Он весь горел нетерпением... Уже въезжая в Царское Село, при виде белеющего лагеря, он не мог спокойно сидеть в экипаже, беспрестанно обнимал и целовал меня, а при въезде в царскосельский парк воскликнул: «Наконец я дома! Боже мой! Здесь все — каждый кустик, каждая дорожка напоминает мне о каком-нибудь удовольствии. Какое счастье видеть места и людей, сердцу милых, бывших свидетелей наших радостей!»122
Вскоре в июле 1829 г. Александр участвовал в лагерном сборе военно-учебных заведений столицы в Петергофе, где император стремился приучать его к преодолению всех трудностей и лишений ратной службы.
Постель его была жесткой, пища простой; отдых должен был заключаться в военных играх, тело окрепнуть в гимнастических упражнениях. Всем начальникам он должен был оказывать военное повиновение, царь сам наказывал за отступление от этого правила.
Александру наиболее запомнилось учение, проведенное самим императором. После обеда 28 июля Николай I велел всем кадетам спуститься с ним к низу большого фонтана Самсона. По его сигналу все они с криком «Ура!» бросились вверх на штурм петергофских каскадов. Первые, входившие на верхнюю площадку, получали из рук императрицы призы. Наследник барахтался в воде, как и все, и был наверху одним из первых123.
Небезынтересно заметить, что 30 августа того же года в Царском Селе был учрежден под покровительством императрицы Александры Федоровны Александровский малолетний кадетский корпус. Об этом корпусе М. Ф. Каменская писала: «Помню, что в 1831 г. в Александровском корпусе были кадетами даже грудные дети, которых мамки в форменных красных кокошниках носили на руках, а сами ребяточки отличались только красными погончиками на белых рубашечках; места офицеров при корпусе занимали женщины, классные дамы»124.
В 1830 г. к прежним занятиям добавились уроки Арсеньева по географии и статистике, лекции по русской словесности Плетнева. Кроме того, вплоть до 1833 г. наследнику начал преподавать артиллерию и фортификацию Юрьевич. Александр проявлял все большее прилежание и интерес к предметам, что подтверждается одобрительными отзывами его воспитателя. Представляет интерес запись Мердера в своем дневнике 13 июня 1830 г.: «Я предложил Александру Николаевичу придумать свой девиз для флага, который он желал иметь на Детском острове. Он сел к своему столу, сказал мне: «Хорошо, я вам мой девиз сейчас нарисую». В самом деле, через несколько времени принес ко мне рисунок, на коем представил водою промытую скалу, муравья и якорь, написав вокруг: постоянство, деятельность, и надежда. Я крайне был обрадован сею прекрасною мыслью и советовал только рисунок отделать получше»125.
Между прочим, все члены царской семьи любили живопись и имели страсть к рисованию. Эту страсть развивал в наследнике художник, издавна принадлежавший к приближенным императору, знаменитый батальный живописец А. И. Зауервейд, замечательный столько же своим талантом, сколько и прекрасным характером. Он был сыном немецкого актера, родился в Петербурге, но образование получил за границей. О нем узнал Александр I во время Венского конгресса. По возвращении в Россию Зауервейд был определен на службу в Главный штаб и, служа там, был вместе с тем профессором батальной живописи в Императорской академии художеств до самой кончины126. Человек простой в обращении, со стоическим хладнокровием, со свободною самостоятельностью в воззрениях, Зауервейд умел сохранить в отношении к царской семье самостоятельность философа. В своих замечаниях он был так остроумен, говорил с такою иронией, с таким юмором, что рассеивал даже гнев всемогущего царя.
До нашего времени сохранились два неплохих рисунка: «линейный казак» и «улан», выполненные пятнадцатилетним наследником127. Известно, что, будучи уже императором, Александр нередко вечерами садился к особому столику, на котором были приготовлены карандаши, кисти, краски и тушь, и занимался рисованием «новых форм мундиров, панталонов, киверов, касок»128 и других вещей.
Царевич проявлял такое же расположение к музыке, как и к живописи. Императрица следила за тем, чтобы Александр со своими товарищами бывал на концертах, слушал музыку, русскую и итальянскую оперы, бывал на драматических спектаклях. Временами она просила ставить оперы, которые соответствовали юношеским вкусам, нередко приглашались знаменитые музыканты и актеры: композиторы М. И. Глинка, А. Ф. Львов, певица Генриетта Зонтаг, реформатор русского театра М. С. Щепкин129.
Следует заметить, что русско-турецкая война 1828—1829 гг., так же как и Польское восстание 1831 г., не повлияли на ход занятий наследника. Учеба была прервана только на три месяца, с июня по сентябрь 1831 г., из-за повального заболевания холерой в Петербурге. В том же году после кончины цесаревича Константина Павловича Николай I манифестом от 30 августа пожаловал этот титул Александру.
Для поощрения к практическим занятиям русским языком по предложению Жуковского и под его редакцией начал выходить небольшой детский журнал «Муравейник», в котором деятельно участвовал наследник, его августейшие сестры Мария и Ольга, а также совоспитанники — Иосиф Виельгорский и Александр Паткуль130. Во время летних каникул великий князь усердно охотился на зайцев и диких уток. Осенью Александр с сестрами побывал в Москве на открытой там промышленной выставке и ознакомился с древностями первопрестольной столицы.
Современники подметили многие детали его посещений, писали, что он очаровал московское общество своей стройностью и красотой в щегольском красном кавалергардском мундире. Но более всего он привлек симпатии москвичей необыкновенной приветливостью, редкими в его годы обходительностью и вниманием ко всем людям, с которыми ему приходилось общаться. Мердер не мог налюбоваться своим питомцем, однако в то же время выражал свое беспокойство по поводу его недостатков, главным образом его апатии в борьбе с трудностями. По возвращении из Москвы воспитатель тем не менее отлично аттестовал наследника царю, который выразил полное свое удовольствие сыну, заметив: «...Ты не можешь сделать меня довольным иначе, как всегда учась с тем же прилежанием»131. Вместе с тем Николай I интересовался изъянами сына и особенно строго взыскивал с него за ослушание воспитателю.
