— Проклятие! — прошептал Седрик, понукая и понукая покрытого пеной коня. — А вот по скалам так лететь уж и вовсе немыслимо... Что это за лошадь, миледи? Откуда король взял её?

— Подарок! — не сбавляя хода, бросила Элеонора. — От греческого купца. Но он не грек! Мне доносили, что у Ожера Рафлуа есть шпион, который рядится купцом, то мусульманином, то византийцем... На самом деле он — дамасский еврей, связанный и с тамплиерами, и с Саладином! Клянусь Богом, если с Ричардом случилась беда, я отыщу эту иудейскую змею!

Они одолели скат холма и на всём скаку влетели в рощу. Но здесь пришлось сдержать коней: густые заросли кизила и граната, росшие меж отдельных невысоких тополей и дикой сливы, в иных местах казались совершенно непроходимыми. Однако, судя по следам, а также изломанным веткам и примятым кустам, взбесившегося коня эта преграда не задержала. На некоторых веточках остались прядки конской гривы, а в одном месте Седрик снял с куста клочок светлой ткани.

— Ещё и в рубашке, без кольчуги!.. — прошептал он так, чтобы не услыхала Элеонора. — Вот сумасшедший!

— Смотрите, мессир! Кровь! — крикнула королева, указывая на следующий куст.

Он тоже был измят, и на тёмных продолговатых листьях тут и там темнели багровые брызги и пятна.

— Разбиться здесь не обо что! — воскликнул старый рыцарь. — Или всадник, или конь могли, конечно, рассадить себе тело ветками, но... Ого, смотрите: вот здесь жеребец осел на задние ноги, похоже, почти упал. И снова много крови.

— Целая лужа! — выдохнула королева. — Что это значит? Что это значит, мессир?!

— Значит, что это кровь лошади, миледи. Человек, потеряв столько крови, уже свалился бы с седла. Вперёд, вперёд! Мы, кажется, уже близко...

Заросли раздвинулись, и всадники вынеслись на прогалину, отделявшую рощу от первых ребристых уступов начинавшихся за нею скал. И здесь Седрик и Элеонора разом осадили коней. Посреди прогалины, на чахлой траве, лежало, распластавшись, тело чёрного, как уголь, коня. И прямо на нём, устало согнувшись, свесив руки меж коленей, сидел человек.

— Ричард! — звонким, как у молодой девушки голосом вскрикнула Элеонора и не соскочила, а рухнула с седла.

Однако Седрик успел спешиться мгновением раньше и подхватил её почти на руки.

— Мама? — Ричард Львиное Сердце поднял голову и, увидав, как обессиленно поникла Элеонора в могучих объятиях Седого Волка, вскочил на ноги. — Мама, ты что?!

Рубашка на нём была в клочья изорвана о ветви, кровавые ссадины алели на руках и на плечах, одна длинная царапина наискось пересекала лоб.

— Мама, я не верю, что ты можешь упасть в обморок! И с чего падать? Всё хорошо!

— Да? — она утвердилась на ногах, медленно отняла свою руку у старого рыцаря. — Это вот называется «всё хорошо»? — она указала на простёртое тело коня, от которого в разные стороны расползались ручейки густой, почти чёрной крови. — Это — обычное дело, скакать на взбесившейся лошади?!

Ричард обменялся быстрым взглядом с Седриком, и в этом взгляде была такая бесконечная благодарность, что сердце Седого Волка впервые за много лет дрогнуло. Он вдруг понял, что случись с этим человеком несчастье, ему было бы от этого почти так же больно, как Элеоноре...

— Конь взбесился внезапно, — устало сказал король. — Уж не знаю, кто приказал купцу сделать мне такой «подарок»? Может, это затея Саладина, но скорее кого-то другого...

— Кого — мы, пожалуй, уже знаем! — сердито хмурясь, отрезал Седрик. — И Саладин тут ни при чём. А вот, как вам, ваше величество, удалось прирезать лошадку так, чтобы она не рухнула на всём скаку?

— Да я просто надрезал коню сонную артерию, и он истёк кровью на ходу, — Ричард взял Элеонору за руку и с какой-то испуганной нежностью привлёк её к себе. — Конечно, была опасность, что бедняга рухнет на всём скаку, но этого не случилось. А ведь ещё немного, и он бы помчался по скалам... Фу-у! Как только поднимается рука у этих негодяев травить таких красивых лошадей?

— Вот лошадь ему жалко! — вскрикнула королева. — Да что ты, и вправду сумасшедший? Даже если бы конь не взбесился... Ты же ранен? А если бы рана открылась?

— Что вы, матушка! — махнул рукой король. — Скорее моё тело треснет в каком-то другом месте — эту рану маленький Ксавье зашил так, что теперь её нипочём не разбередить.

Часа полтора спустя они вернулись в лагерь, застав там необычайное оживление. И вызвано оно было вовсе не долгим отсутствием короля — к его верховым прогулкам все успели привыкнуть. Лагерь гудел, как улей, из-за того, что перед самым возвращением Ричарда и Элеоноры в стане крестоносцев появились Луи, Эдгар и Ксавье.

И Ричард Львиное Сердце вместе с целой толпой рыцарей выслушал удивительную историю бегства из плена бесстрашного воина, накануне принёсшего себя в жертву ради спасения жизни короля.

— А самое удивительное, — закончил свой рассказ Эдгар, — это то, ваше величество, что мне удалось встретить в Яффе прекрасную сарацинскую принцессу, которая пленила меня на турнире под Акрой.

Услыхав это, Ричард разразился хохотом, искоса бросая взгляды на залившегося густой краской маленького оруженосца.

— И как? — с трудом подавляя смех, спросил король. — Саладин согласен отдать вам в жёны свою дочь, сир Эдгар?

Окружавшие их рыцари изумлённо переглянулись, а бывший кузнец, ничуть не смутившись, ответил:

— Саладин сказал, что если у него есть дочь, то он отдаст её мне! Но коль скоро её у него нет, то я прошу об этом вас: отдайте мне в жёны Марию!

— ЕГО зовут Мария? — король посмотрел на свою мать, потом на Седрика, который тоже смеялся — кто-кто, а он, как и Элеонора, с самого начала разгадал тайну «малыша Ксавье». — Мария так Мария. Но отчего ты просишь её у меня? Я ей не отец. Правда, она меня зашивала пару дней назад, но никаких прав на неё это мне не даёт.

— Но разве не вы — предводитель армии и Крестового похода? — вместо Эдгара нашёлся Луи. — И разве не вам мы все поклялись повиноваться? Если вы прикажете, Мария пойдёт замуж за сира Эдгара.

Ричард захохотал ещё громче.

— А если не прикажу, пойдёт всё равно! — воскликнул он. — Будь по-твоему, Эдгар Лионский. После того, что ты сделал, я отдал бы тебе и родную дочь, но у меня её нет. Пока нет. А что ты будешь делать без оруженосца! Рамиз, как я понимаю, остался с отцом в Яффе...

— Я буду по-прежнему его оруженосцем! — решилась вмешаться Мария, — Ведь это же не такой ужасный грех — носить мужское платье? Раз уж я это делала полгода, то всё равно придётся каяться...

Вот тут до окруживших спасённого пленника рыцарей и воинов дошло наконец, что к чему, и толпа разразилась таким шумом и гоготом, что Ричарду пришлось рыкнуть на крестоносцев, чтобы они унялись. Впрочем, Эдгара их смех и шутки нимало не смутили — он выглядел спокойным, будто пережитое испытание совершенно избавило его от былой неуверенности в себе. И когда Львиное Сердце вложил дрожащую руку Марии в его жёсткую от мозолей ладонь, рыцарь благодарно улыбнулся, склонившись перед королём:

— Клянусь, мы и впредь не посрамим вас, ваше величество, и будем сражаться во славу Креста, пока не победим! — произнёс он. — Да, не пристало рыцарю брать жену в боевой поход, но что ж тут поделать — так пришлось. И я благодарю судьбу и вместе с нею моего молочного брата Луи, что всё вышло как вышло!

— А я думал, ты вернулся на Афон!

Этими словами Ричард Львиное Сердце встретил подошедшего к нему монаха, облачённого в запылённый подрясник, с небольшой дорожной сумкой за плечами.

То был монах Григорий, тот самый Григорий, которого освободили из темницы под Проклятой башней во время штурма Птолемиады. Вопреки ожиданиям лекаря, чернец не умер. Около двух недель он пролежал в одной из палаток походного госпиталя и благодаря хорошему уходу постепенно выздоровел. Когда и куда он ушёл из лагеря крестоносцев, никто потом не мог вспомнить.