— Обязательно, — отозвался Блондель и отвернулся, чтобы тевтонец не заметил слёз на его лице.

Эльзе Брабантской тоже почти нечего было положить на шахматную доску. Сбежав из замка, она отдала припасённую горстку золотых монет кормилице Ингеборг, а с собой прихватила только несколько серебряных марок. Однако на её пальцах поблёскивали два золотых колечка, а в ушах — золотые серьги, и герцогиня, не раздумывая, присоединила их к собранному.

Когда все разошлись, оставив Ричарда в отведённом ему покое, Эльза вышла во двор, кутаясь в наброшенный на плечи тонкий шерстяной плащ. Днём было почти жарко, но вечер дохнул прохладой и сыростью. Тем не менее герцогине не хотелось подниматься в верхнюю комнату донжона, где ей предстояло ночевать вместе с придворными дамами графини Шато-Крайон. Её тянуло выйти в город, но ворота были закрыты, а кроме того, уже сделалось темно. Оглядевшись, молодая женщина заметила лестницу, ведущую на одну из стен. «Пойду, посмотрю сверху на город!» — подумала она, понимая, что скорее всего ровно ничего не увидит: луна на ущербе, а факелы, которые стража зажгла на стенах, освещают лишь кусочек небольшой площади, примыкающей к замку.

Тем не менее герцогиня взобралась по лестнице на стену. Стражник, удивлённо покосившись на неё, даже не стал спрашивать «Кто идёт?», по платью и плащу признав одну из приехавших с епископом дам. Здесь никто не мог узнать её, и Эльза откинула с лица покрывало.

Пройдя по стене совсем немного, она в неверном свете факела увидела ещё одну фигуру, тускло поблёскивающую кольчугой. Не сомневаясь, что это тоже кто-то из стражи, герцогиня почти поравнялась с этим человеком, как вдруг тот обернулся.

— Эльза? — ахнул он.

— Фридрих! — она смешалась, вспыхнула, неловко отступила, едва не запутавшись в широком подоле своего плаща. — А... а я хотела прогуляться. В замке отчего-то сыро.

— Сейчас уже разожгли очаги, а в верхние комнаты принесли жаровни с углями. Хотите, я вас провожу?

— Нет, — Эльза смутилась ещё больше. — Я не хочу спать. Фридрих, скажите: когда это всё закончится?

— Что? — спросил он, глядя ей в лицо тёмными, усталыми глазами. — Что закончится?

— Весь этот ужас с колдовством и убийством, которое готовят тамплиеры. Когда-нибудь ведь этому должен прийти конец!

Рыцарь улыбнулся, но уже не той сияющей улыбкой, которая в последние дни ожила на его лице. Теперь улыбнулись только его губы.

— Мы не дали им совершить жертвоприношения шестого июня. Но есть ещё одно число, тоже связанное со звездой Сириус и с загадочным созвездием Змееносца. Скорее всего — тоже шестое. Только какого месяца? Вторая цифра «шесть» — не месяц, а что-то другое, но что именно, мы не знаем. Да и третья может оказаться уже не часом дня, а чем угодно. Пока мы с этим не разберёмся, король в опасности. И быть может, даже хорошо, что он не принял великодушия Леопольда — не уехал. В Дюренштейне крепкие стены, много воинов, а если бы Ричард вздумал сейчас отправиться в Англию, то его защищали бы только мы — Эдгар, Луи, Седрик, Блондель, я... Можно сосчитать и Марию, вы сами видели — она тоже немало умеет. Итого, вместе с королём нас семеро. А у Парсифаля не менее трёх сотен воинов, не говоря о силах самого ордена.

Эльза содрогнулась:

— Но... тогда как же мы можем быть уверены, что Ричард окажется в безопасности, добравшись до Англии? Ведь тамплиеры могут появиться и там!

— Они там уже есть, герцогиня. Они, увы, есть повсюду. Но если им не удастся принести свою жертву в ближайшие месяцы, в это самое второе число трёх шестёрок, то Змееносец потеряет силу, и жертвоприношение окажется бессмысленным.

Молодая женщина стояла, опустив голову, не говоря более ни слова, и Фридрих вдруг угадал её мысли:

— Я знаю, о чём вы сейчас думаете. О том, когда же вам можно будет не скрывать, что вы остались в живых, да?

— Я бы очень хотела снова увидеть моих детей! — едва слышно прошептала Эльза.

Тельрамунд с трудом удержался от желания взять её за руку, повернуть к себе, обнять. Он даже отступил на пару шагов, словно прогоняя безумное наваждение.

— Вы их увидите, — сказал он, не глядя на Эльзу. — Когда мы разгадаем замысел тамплиеров и убережём от них короля, приготовленное капище станет ненужным. И то, что вы знаете об этом капище, перестанет таить для вас опасность.

Молодая женщина вскинула голову. Её глаза как-то странно сверкали в свете горевшего неподалёку факела. Слёзы? Гнев?

— Я всё равно никогда не вернусь в Брабант! — с неожиданной силой произнесла герцогиня. — Я не буду больше жить с этим человеком! Он — убийца. Они все — убийцы. Фридрих! Боже мой, Боже мой! Почему, ну почему вы тогда отдали меня ему?!

Этот отчаянный возглас прозвучал так резко, что рыцарь отшатнулся, будто от удара.

— Вы ведь любили меня! — задыхаясь, срываясь, захлёбываясь, кричала Эльза. — Отчего вы мне этого не сказали? Отчего не удержали меня, когда я... когда он... Ах, что же вы наделали, Фридрих! Что вы наделали!

Она поперхнулась криком и вдруг, уронив руки, тихо, беспомощно заплакала.

Обида, волной поднявшаяся в душе рыцаря, тотчас и угасла. Он взял её руки в свои и проговорил, заглядывая в залитое слезами лицо:

— Да, я виноват перед вами. Простите меня, ради Бога!

В следующий миг её руки обвились вокруг шеи Тельрамунда, и Эльза прижалась к нему, уткнувшись лицом в плечо, облитое холодным металлом кольчуги.

«Боже Святый, я не выдержу! Спаси меня, удержи!» — в отчаянии подумал Фридрих, понимая, что помимо воли всё сильнее сжимает прильнувшее к нему упругое тело.

— Господин рыцарь, вы здесь?

Спасение пришло в облике пожилого стражника, взобравшегося на стену с факелом в руке.

— Господин Тельрамунд, мне сказали, что вы пошли сюда.

— Да, я здесь! — возвысил голос тевтонец. — Кто меня зовёт?

Эльза поспешно отпрянула, опуская на лицо покрывало. Стражник неспешно подошёл, держа факел на уровне груди:

— Там к воротам подъехал какой-то путник. Мы, как нам и велено, не пускаем — господин епископ сказал не пускать никого. Но этот человек заявляет, что должен поговорить с рыцарем Фридрихом Тельрамундом. У него будто для вас что-то очень важное. Ну я и решил всё же передать. Только вам придётся к нему выйти или спросить разрешения у их милости епископа, чтоб впустить приезжего. Без этого мы перед ним ворота не откроем.

— Путник не назвался? — спросил Фридрих.

— Не назвался. По выговору наш. Немец.

— А каков из себя?

— Да никаков. Не разглядеть ничего. Капюшон до подбородка. Взяли тоже моду носить такие капюшоны! И самим ведь ничего не видать, и другим даже носа не рассмотреть. Конь у него обычный, конь как конь. А стремена дорогие. Так что прикажете? Гнать его отсюда?

Несколько мгновений рыцарь раздумывал.

— Нет. Я к нему выйду. Дай-ка мне факел.

— А вы уверены, что это не опасно? — встрепенулась Эльза. — Что если это — ловушка? Вас уже столько раз пытались убить!

Тевтонец лишь пожал плечами:

— Разве это не обычное дело, когда воина пытаются убить? Их дело пытаться, моё — остаться в живых. А что, если у приезжего действительно важное сообщение? Нам нельзя пренебрегать ничем, что хоть как-то может помочь делу. Послушай, — это относилось уже к стражнику, — проводи даму к донжону.

Однако герцогиня решительно возразила:

— Никуда я не пойду! Я тоже хочу знать, кто приехал и для чего зовёт вас, Тельрамунд.

— Но вас никто не должен видеть, — напомнил Фридрих.

Он почувствовал нечто вроде облегчения, вдруг узнав прежнюю Эльзу: властную, уверенную, непреклонную. В его памяти все эти годы она оставалась именно такой. Такой, какой он её когда-то без памяти полюбил...

— Я не пойду к воротам, — сказала герцогиня. — Я здесь, на стене, подожду. А вы потом вернётесь и всё мне расскажете. Да?