Гансйорк окинул Сеймура взглядом, явно испытывая колебания:
— Дед! А ты на куски-то не развалишься, ещё до меня не доехав?
— А ты проверь! — рассмеялся Седой Волк.
Львиное Сердце коснулся локтя Седрика:
— Не хочу, чтобы вы дрались за меня, мессир!
Старый рыцарь обернулся и вдруг проговорил с совершенно неожиданной нежностью, глядя прямо в глаза королю:
— Мальчик мой! Не в моих правилах, подняв перчатку, отказываться от боя. Теперь вам меня уже не удержать. Он ведь и мне нанёс оскорбление. Вы за своё, как я понимаю, ему отплатили. Теперь моя очередь!
Противники не стали покидать замка — двор Брабанта был достаточно велик. Они разъехались, и когда Мария ударила в висевший у ворот гонг, пустили коней навстречу друг другу. Могучий жеребец Седрика и не менее мощный дестриер Гансйорка, разбрызгивая пену, мчались, собираясь сшибиться грудь в грудь.
Удар! Кони захрипели, вскинулись на дыбы, сплетясь передними ногами, потом разом осели. И в тот миг, когда конь Гансйорка, фыркая, отступил под напором гнедого жеребца, германец взмахнул руками и рухнул с седла.
— Что с ним? — с трудом скрывая волнение, спросила Элеонора.
— Я убил его, — ответил Седрик. — И впредь убью любого, кто посмеет оскорбить моего короля или напугать мою королеву.
— Я не испугалась, — сказала она, но голос её дрожал.
Они вместе подошли к поверженному рыцарю. Меч Седого Волка вошёл ему прямо в сердце, пробив кольчугу, будто лист бумаги. Однако Гансйорк был ещё жив — на его губах вздулись красные пузыри, и он вытолкнул с кровью:
— Имя... Я... имею право знать... имя рыцаря, который меня убил...
— Имеешь, — ответил победитель. — И умирающему нельзя солгать. Я — Ричард Грей из Аквитании, потомок Дональда Грея, предводителя норманнов. Но последние пятьдесят лет моё имя — Седрик Сеймур.
— Пророчество! — прошептал Львиное Сердце. — Монах Григорий предсказал, что в третий раз, когда мне будет угрожать самая страшная опасность, мою жизнь сохранит человек по имени Ричард. Помнишь, мама? О, Боже! Что с тобой?!
— Что с вами, королева? — вскрикнула и Мария, подхватывая под руку пошатнувшуюся Элеонору.
— Пустите! — она вырвалась и резко отступила. — Со мной ничего не случится. Ни-че-го!
Её лицо пылало, глаза сверкали то ли гневом, то ли слезами, губы дрожали, кривясь.
— Элеонора! — Седой Волк, только что невозмутимо закрывший глаза убитого рыцаря, обернулся и медленно подошёл к королеве. — Прости меня, Элеонора. Но я не мог умереть, так тебе и не открывшись. Это я.
— Мерзавец! Негодяй! — не закричала, а завизжала она. И замахнулась, точно собиралась его ударить, но рука бессильно повисла. — Да как ты мог?! Как ты мог?! Почему ты не пришёл ко мне, раз тогда не умер?
— Постой! Выслушай же! — он схватил её за плечи и встряхнул. — Я ведь действительно был почти мёртв. До вечера так и лежал там, в овраге, где твой дядя и двоюродный братец меня бросили. А вечером меня нашёл мальчик, служка из монастыря — будущий епископ Доминик. Вот откуда он меня знает. Монахи возились со мной полгода. Выходили. Но когда я очнулся и вспомнил своё имя, ты была замужем за королём Франции.
— Но я с ним развелась!
— Да. Через семнадцать лет. И я бы приехал к тебе в Аквитанию, но был в то время в дальнем походе. А когда прослышал про твой развод, ты уже вышла за английского короля. Что делать? Королей много.
— А когда Генрих умер? — всё ещё резко спросила Элеонора.
— Ну... Тогда я был уже совсем стар.
— Это ты-то? Мошенник! Негодяй! Столько лет снишься мне, будто бы с того света, а сам — вот пожалуйста! Что же ты наделал, Ричард?!
— Ничего. Просто любил тебя все эти годы. Хотя целомудрия не соблюдал, но и у тебя ведь были два мужа. Прости меня. Так вышло.
Она разрыдалась, беспомощно всхлипывая и пытаясь рукавом рубашки промокнуть глаза, но лишь выжимая из них ещё больше слёз.
— Всё! Теперь будет и вовсе ужасно: старуха с покрасневшими от слёз глазами — вот гадость-то!
— Мама! — окликнул королеву Ричард Львиное Сердце, сумевший опомниться от изумления. — Мама, не лги. Ты прекрасна! Хоть я и сам не понимаю, как такое может быть в твоём возрасте.
— Не смей про мой возраст, наглый мальчишка!
И, повернувшись, она почти бегом кинулась к донжону, возле которого толклись несколько слуг, издали наблюдавших за происходящим.
— Так вы и есть, значит, тот самый рыцарь Ричард из баллады? — с благоговением глядя на Седого Волка, прошептала Мария.
— Ну да, — он усмехнулся и подмигнул. — Правда, в балладе есть неточности, но в основном всё так. Только убивал меня не отец Элеоноры — он к тому времени уже умер, — а её дядя. И братья у неё были только двоюродные. Но всё это пустое. Ты тогда так пела о нашей любви, девочка, что я не смог отказать твоему будущему мужу — поехал в Палестину. За Элеонорой. За своей дамой сердца! Однако, ваше величество, — обернулся он к Ричарду, — на вас уже просто нет лица: кровь-то течёт. Идёмте наконец в замок.
— Идём! — покорно кивнул король. — Рану и впрямь нужно зашить. Фу! Даже колени подгибаются...
— Позвольте, — встрепенулся старый рыцарь, — я вас отнесу!
Но король покачал головой:
— Раньше нужно было носить меня на руках, мессир, раньше! А теперь я вырос. Но если вы подставите мне плечо, я — так и быть — прощу вам слёзы моей матери и то, что вы пятьдесят пять лет её обманывали!
Глава 11
О пользе ледорубов
— И теперь они неразлучны, как будто всю жизнь так было. И хотя оба уже старые, но могут ещё радоваться и любить друг друга, потому что Господь Бог подарил им любовь, которая старости не знает.
— А они поженятся? — спросила Лорхен, отодвигаясь от начавшего чадить очага и плотнее закутываясь в кроличью накидку.
Ингеборг только развела руками:
— Да откуда же мне знать? Может, и поженятся, если король разрешит. Элеонора ведь королева, ей не всё можно.
— Король разрешит! — уверенно проговорила рассудительная Гретхен. — Он же такой добрый. Он мне о-о-очень понравился! И красивый. Я бы сама за него вышла замуж!
— У него уже есть жена, — засмеялась Ингеборг, поудобней пристраивая на коленях миску, в которой она старательно месила тесто, не забывая ногой покачивать люльку мирно заснувшего Эриха. — А тебе, егоза, нужно ещё сперва вырасти.
— А если Элеонора поженится со своим рыцарем, — не отставала Лорхен, — у них ведь детки родятся, да?
— Нет! — не удержавшись, прыснула кормилица. — Вот уж деток у них никак быть не может. Это не всю жизнь получается.
— А почему?
— А чтобы нам, женщинам, можно было и отдохнуть от вас, от детишек. Лора, ты что там такое ешь?
— Кусочек морковки.
— Это чтобы потом не обедать, да? И кто тебе позволил красть морковь из кладовки? Зима на дворе, овощей и так мало осталось. Сладу нет!
— Опять не слушаются? — герцогиня Эльза вошла в комнату и раскрыла руки, чтобы обнять кинувшихся к ней девочек.
— Слушаемся! Слушаемся! — хором завопили шалуньи и испуганно умолкли, оборачиваясь к люльке, в которой спал их братец.
Эльза засмеялась, шутливо шлёпнув обеих по попкам, и подошла к очагу, расправляя на плечах тёплую зимнюю котту.
— Ну как? — спросила кормилица, снизу вверх заглянув в лицо хозяйки.
— Что «как»? — сделала та вид, что не понимает.
— «Что, что»! — сердито передразнила Ингеборг. — Вы хотя бы с ним поговорили?
Герцогиня чуть заметно мотнула головой.
— Почему? — не отставала нянька.
— А разве я сама могу? Могу подойти и сказать, да?
— Да, можете! — Ингеборг покосилась на девочек, затеявших возню с прокравшейся к очагу кошкой. — Не пойму я вас, благородных! Где так вы смелые, сами себе хозяева, а где — так собственной тени боитесь. Вот десять с лишним лет назад вы были храбрая.
— Дура я была десять лет назад! Полная дура! — вспылила Эльза и прикусила губу, чтобы не зареветь при дочках.