— А это неважно! Как же я сама не подумала? Луи, дорогой мой!

На этот раз поцелуй оказался настолько бурным, что влюблённые, сплетясь клубком, упали на серого Саладина, задремавшего было между двух подушек. Такого оскорбления котище уже не снёс — завопил самым дурным голосом, какой только может вырваться из кошачьей глотки, а потом, в гневе цапнув Луи за плечо, ринулся в окно. Покои принцессы были на втором этаже, однако Саладо это не смущало. И самое невероятное: он умел не только выскакивать из окна, но и вскакивать обратно, что вызывало у графа неподдельную зависть — для него это было бы прекрасным выходом из положения в дни, когда король упорно торчал в замке.

— Итак? — спросила Алиса, когда влюблённые в изнеможении оторвались друг от друга.

— Итак, завтра нужно отправляться. Но что ты скажешь?

— Кому? Придворным? Так и скажу — еду от имени брата в Вормс, чтобы защитить честь рода Плантагенетов.

— Браво! А если Филипп приедет, разгневается и пожелает нас догнать, чтобы вернуть тебя?

— Ну, он вряд ли догонит нас. И уж точно не явится за мной в Вормс. Кем-кем, а дураком он себя выставить не позволит! Но на всякий случай надо бы нам завтра же утром и повенчаться, чтоб не он имел на меня права, а ты. Ты не передумал?

— Нет. А ты?

— Нет.

И они снова обнялись.

В то время как двое влюблённых, благодаря столь несчастливым обстоятельствам, так счастливо решили свою судьбу, два других, столь же сильно любящих друг друга сердца, по-прежнему были разлучены. Хотя те, кому эти сердца принадлежали, тоже находились рядом друг с другом.

Герцогиня Эльза Брабантская и барон Фридрих Тельрамунд оставались вместе с Ричардом Львиное Сердце, Эдгаром Лионским, его юной женой и старым рыцарем Седриком Сеймуром в Антверпене, за надёжными стенами монастыря Святого Апостола Петра.

Герцог Леопольд Австрийский не пожелал прятаться от «поганых тамплиеров» и покинул монастырь, едва сопроводив туда своего царственного пленника и оставив при нём охрану из двенадцати воинов. Правда, Леопольд объяснял это опасениями: а не попробует ли всё же император Генрих добраться до вырванного из его рук узника, применив силу. В благодарность за столь своевременное появление его отряда Ричард дал герцогу слово не пытаться бежать ранее, чем сейм в Вормсе вынесет своё решение. И австрийский забияка полностью этому слову доверял. Но на всякий случай заставил друзей короля тоже поклясться, что они не попытаются увезти Ричарда, перебив оставленную охрану. По правде сказать, Леопольд не сомневался в способности одного только Седрика легко разделаться с двенадцатью ландскнехтами! А ко времени отъезда в Вормс герцог обещал вернуться с большим и сильным отрядом, чтобы самому сопровождать пленённого короля.

В тот день, когда Алиса Французская приняла своё отчаянное решение и стала вместе с возлюбленным готовиться к отъезду и к венцу, Эльзу Брабантскую тоже ожидало радостное известие: в монастырь приехал из Гента второй сын кожевника Рудольфа, двоюродного брата славной Ингеборг. Аксель, так звали юношу, сообщил герцогине, что обе её девочки и маленький сын живы и здоровы. Отважная кормилица сумела добраться до города, и Рудольф с женой приняли её и детей.

— Девчушки играют с моими сёстрами, а у меня их шесть, — сообщил Аксель, сгружая с запряжённой осликом повозки кожаные фляги и кружки, привезённые вроде бы по заказу монастыря, чтобы его приезд не вызвал подозрений у возможных соглядатаев. — Дом у нас большой, да и у соседей детей много, так что никто из чужих ничего не заподозрит. Двоих соседей, гончара Хуго и бондаря Йохана, отец предупредил, чтоб ни они, ни их жёны не заикались с другими горожанами о нашем прибавлении. Эти-то, само собой, заприметили, что детей стало больше, а мать у нас уже три года как никого не рожала. Да они не болтуны и в крепкой дружбе с отцом. Ингеборг от девочек не отходит, и малыш у неё всегда при себе. А уж до чего он хорош: румяный такой, весёлый! Моя матушка вся так и цветёт, как его видит. Дай Бог здоровья вашим деткам, госпожа!

Эльза одарила Акселя парой золотых монет из своего совсем отощавшего кошеля. И тут же побежала к Марии, с которой за эти дни сдружилась, чтобы всё ей рассказать, а заодно — в который уже раз — перевести разговор на Фридриха.

Мария искренне обрадовалась известию о детях. Хотя ей самой это лишний раз напомнило, что её малыш сейчас так далеко, в Англии, и трудно сказать, когда она сможет его увидеть. Правда, Эдгар получил сообщение от Элеоноры, в котором королева писала и о маленьком Анри. Он был здоровёхонек и жил, окружённый заботами не только кормилицы и самой Элеоноры, но и Беренгарии. Жена Ричарда тоже родила сына, и теперь оба малыша ползали и возились в покоях молодой королевы, вызывая всеобщий восторг. Однако разве это письмо могло быть утешением для юной матери? Она добровольно решилась на разлуку, понимая, что мужу будет сейчас нужна больше. Но сердце болело всё сильнее: как там Анри, хорошо ли ему? Узнает ли он отца и мать, когда вновь их увидит?

Прогнав эти мысли, Мария от души обняла Эльзу и принялась рассказывать ей о приготовлениях к отъезду. Дорога до Вормса не должна была занять более четырёх дней, но предусмотрительный Эдгар собирался выслать вперёд разъезды, чтобы предупредить возможные засады и нападения в пути.

— Завтра ждём герцога Леопольда с его отрядом, а через три дня уже отправимся. Его преосвященство епископ тоже хочет поехать на сейм, и мой муж очень этому обрадовался. Отец Доминик умён и речист, он уж скажет так скажет. Верно?

— Ещё бы! Но отчего мессир Эдгар не хочет, чтобы я тоже поехала? А, Мария?

Та покачала головой:

— Но вы же понимаете — Парсифаль и его люди не должны знать, что вы остались в живых. Пока колдун думает, будто вас разорвали волки, он чувствует себя спокойно. Если же проведает о вас, то надумает какие-то новые пакости.

Эльза невольно содрогнулась:

— Но ведь время, установленное для жертвоприношения, прошло! По крайней мере, Фридрих в этом уверен.

— Он уверен и в том, что есть второй срок — зеркальный, так это у них называется. Иначе Парсифаль не дал бы нам уйти от него так легко. И Эдгар считает, что они опять попытаются...

Герцогиня Брабантская вспомнила чёрный подвал башни, кровавую звезду в его середине и страшные очертания перевёрнутого креста. Ей стало холодно, будто она вновь стояла на том каменном полу в тонких кожаных чулках.

— Мария... — её голос охрип, и она вдруг перешла на шёпот, хотя в уютном монастырском садике, где они беседовали, перебирая собранные к обеду сливы, их никто не мог подслушать. — Отчего же им так непременно нужен для жертвы именно Ричард Львиное Сердце? Да, я помню: их этот... зверь должен получить на съедение сердце героя. Но разве мало других героев?

— Много, — кивнула Мария. — Может, я — хвастливая дурочка, но, по-моему, Эдгар — тоже герой. И Луи. Что сир Седрик — герой, уж никому не надо доказывать. А Фридрих?

— Ах! — Эльза всплеснула руками, и её побелевшее лицо выражало в это мгновение: «Нет, нет! Только не Фридрих!»

Мария засмеялась:

— Ага! Понимаю: кто угодно, но не он пускай станет жертвой, да?

— Я этого не говорила, но...

— Да полно, Эльза! Я ведь думаю то же самое: «Кто угодно, но не Эдгар! Пускай он лучше не будет героем!» Только нам нечего бояться, милая. Зверь требует в жертву не просто героя, а миропомазанного. Царя.

— Зачем?!

— Я не знаю. Но твой... Я хотела сказать — но Фридрих Тельрамунд говорил именно о таком жертвоприношении.

— Для чего им нужно именно такое жертвоприношение, могу объяснить я.

Раздавшийся почти рядом голос доказал молодым женщинам, что их беседу всё же возможно было услышать — открыв небольшую дверь, выходившую в садик из южного крыла длинной монастырской трапезной. Сейчас на её пороге показались двое: шедший первым епископ Доминик и за ним — старый рыцарь Седрик (которому пришлось не только сильно согнуться, но и развернуть плечи боком — дверь была ему отчаянно мала). Марию не удивила эта компания: с первых дней, едва они оказались в монастыре, Седой Волк привлёк внимание доброго епископа, они уже не раз и не два вели долгие беседы. Наблюдательному «малышу Ксавье» даже показалось, что, быть может, эти двое знали друг друга ещё раньше.