— О, Боже! — вырвалось у Марии, а ещё более впечатлительная Эльза заплакала.

— Святой отец! — не выдержал Седрик. — И у меня-то мороз по коже, ну а женщин вы так до обморока доведёте. Ну, правда, «малыша Ксавье» едва ли — это одно из самых отважных сердец, какие я видывал. Но всё же хватит про этих сумасшедших! Для меня ясно одно: они выбрали Ричарда Львиное Сердце потому, что это — великий король и великий герой, который в наше время более всего послужил делу Креста. Ведь не будь его подвигов в Палестине, наши христианские страны и впрямь могли скоро заполонить сарацины, как саранча, чтоб им, как саранче, пойти на корм скотине![115]

О Парсифале говорить нечего — видел я его штучки с волками, и лучшего доказательства не нужно. Но неужели с ними заодно император Генрих?

Тут у епископа Доминика вырвался глубокий вздох, и он отвернулся. Доброму священнику явно не хотелось отвечать на вопрос сира Сеймура, однако промолчать тоже было невозможно.

— Думаю, виной всему его слабость, — проговорил наконец преосвященный. — Он не унаследовал ни отважного и благородного сердца, ни сурового разума своего отца. Всю жизнь прожил, завидуя славе Фридриха Барбароссы и мечтая о такой же великой славе и о великой власти. Вот, должно быть, и попался в ловушку Парсифаля! Если он участвует в заговоре колдуна и если это подтвердится, я не буду молчать и Папа Римский — тоже. А пока посмотрим, в чём Генрих собирается обвинить Ричарда на сейме. Тогда и будем думать, в чём нам обвинить Генриха.

Пожалуй, ещё никогда германский сейм не собирал такого количества людей. В огромном зале городской ратуши, который обычно бывал наполовину пуст, в этот день сделалось тесно. Кроме присутствующих обычно герцогов, маркграфов[116], баронов и предводителей городских гильдий, епископов и знатных рыцарей со всей Германии, на этот раз сюда приехали немалым числом герцоги и бароны из Франции, Шотландии, Италии, — те, кто принимал участие в Третьем Крестовом походе, либо те, кто давал деньги на его осуществление.

Однако более всего в просторном амфитеатре ратуши собралось всякого люда среднего и низкого званий: безземельные рыцари-наёмники, воины из ландскнехтов, ремесленники, монахи, купцы и корабельщики. В верхних рядах уселись, тесно набившись, женщины и пришедшие с ними слуги — те, кого обычно на заседаниях сейма не бывало. Император Генрих, имевший в Вормсе особенно сильных сторонников[117] и потому возлагавший на нынешнее заседание большие надежды, приказал допускать в зал всех, кто пожелает.

Правда, всех допустить не получилось: весть о том, что сейм будет решать судьбу знаменитого английского пленника, за два месяца самым непостижимым образом облетела всю Германию, достигла Франции и Англии, дошла до Италии. В Вормс ринулись десятки людей, знавших Ричарда Львиное Сердце либо слышавших о нём. А уж из жителей самого Вормса не пожелали прийти в ратушу разве что самые нищие, которым стыдно было показаться на людях в своей жалкой одежде, беременные женщины да дряхлые старики.

Кончилось тем, что за два часа до объявленного открытия заседания страже пришлось оградить часть площади и прекратить допуск людей к зданию. Теперь пропускали лишь тех, кто явился по приглашению императора либо самых уважаемых и известных рыцарей или священников.

Все эти два месяца множество людей, специально нанятых посредниками Генриха, распускали повсюду известия о жутких преступлениях пленённого короля. Более всего, конечно, было сочинено сказок о крестовом походе, в котором Ричард якобы показал себя тираном и злодеем, убивая воинов и даже рыцарей за малейшее неповиновение, отнимая у отважных крестоносцев их законную боевую добычу, то и дело верша неправедный суд. Говорили и о его непомерной жестокости с пленными, но поскольку сарацины ни в ком из добрых христиан особого сочувствия не вызывали, эти разговоры велись как бы между прочим. Ещё Ричарда называли предателем, оставившим поле битвы, предавшим дело Креста и чуть ли не заключившим с Саладином тайный союз против христиан. Припоминали убийство герцога Конрада Монферратского, которого на глазах у всех зарезали двое ассасинов, однако уверяли, будто их нанял король Ричард, враждовавший с Конрадом и не желавший видеть того на Иерусалимском престоле.

Эти россказни звучали в церквах, на постоялых дворах и в лавках ремесленников, куда наёмные болтуны заглядывали якобы что-то заказать или купить, звучали в богатых домах из уст «миннезингеров», приходивших развлечь знатных дам, но не умевших извлечь из лютни двух складных нот.

— Ах, мало этого, мало! — вздохнул Парсифаль, посетивший императора незадолго до сейма. — Конечно, они внушают твоим подданным нужные мысли, но ведь хватает и тех, кто может внушить мысли обратные... Сколь немного всё-таки может моё колдовство! Вот если бы я мог сделать так, чтобы мой голос каждое утро и каждый вечер звучал в любом доме, давая добрым христианам советы и объясняя, как им думать и как поступать, — тогда бы я добился неограниченной власти над ними!

— Ну ты и замахнулся! — поморщился в ответ Генрих. — Такого, насколько я мыслю, даже Бог не может.

— Бог-то, положим, мог бы! — вырвалось в досаде у магистра. — Да только Он-то как раз и не станет — Он ведь дал людишкам свободу воли: нате, мол, выбирайте сами! А мне бы у них эту самую свободу отнять и заменить моей волей! Вот это была бы власть!

Император тогда ничего не ответил: в такие моменты ему искренне казалось, что Парсифаль спятил...

Сейм открылся не в двенадцать, как намечалось, а почти на полчаса позже. В зале стоял шум и гвалт, и покуда страже и глашатаям удалось всех урезонить, покуда с первых рядов выгнали незаконно усевшихся там горожан, чтобы освободить места для опоздавших рыцарей, пока все вновь расселись, а оставшиеся без мест втиснулись в проходы между рядами — прошло немало времени.

Императорский герольд объявил о цели собрания, едва не позабыв про земельные споры. Да о них никто и не услышал: как только прозвучало имя Ричарда Львиное Сердце, зал снова взорвался шумом.

Этот шум перерос в настоящий рёв, едва ряды воинов расступились, и появился герцог Леопольд Австрийский, вслед за которым в окружении стражи вошёл английский король.

И тут императора Генриха, восседавшего на своём почётном месте, под вырезанным на спинке высокого кресла гербом и короной, поджидала первая неприятная неожиданность. Он знал, что несколько десятков опять же заранее нанятых крикунов при появлении пленника должны заорать во всю глотку: «Будь проклят предатель Креста! Смерть злодею!» Но с одного из центральных рядов, перекрывая рёв толпы, прогремел вдруг могучий голос:

— Слава герою, победителю сарацин, сокрушителю армии Саладина, королю Ричарду! Слава!

И несколько таких же сильных голосов подхватили:

— Да здравствует великий король и великий воин! Ричард! Ричард!

Теперь уже из разных концов, с разных сторон по залу прокатилось волной, загремело, зазвенело:

— Слава герою! Ричард! Ричард! Ричард!

Это было невероятно! Конечно, нетрудно предположить, что, заранее зная о суде над королём, в Вормс приедут и его сторонники, но кто же мог подумать, что их окажется так много? Первый из прозвучавших голосов Генрих даже узнал — это определённо крикнул тот громадный рыцарь, что сумел поймать на лету брошенный в герцога Австрийского боевой топор. Его друзья, разумеется, подхватили клич. Но откуда взялись остальные, да ещё — в таком количестве?

Нанятые крикуны, испуганные таким началом, уже не посмели выкрикнуть свои проклятия. Лишь один выпустил петушиный вопль: «Позор предателю Креста!», но прозвучало это скорее жалобно, чем гневно. К тому же крикун, на своё несчастье, оказался рядом к Эдгаром, занявшим место неподалёку от Седрика. Молодой рыцарь повернулся к «обличителю» и, взяв того за плечо, медленно и внятно проговорил: