Молодой человек растерялся. Он втайне надеялся на снисходительность Ричарда, даже ждал её в глубине души, но этот почти небрежный вопрос показался совершенно диким после такого полного и позорного разоблачения.

— Ваше величество... Я...

— Погоди! — король опустил голову, и когда поднял её, кузнец с изумлением увидел, что глаза монарха смеялись. — Так вот отчего тебя так любит моя матушка!.. Ты чем-то похож на неё, а раз так, то чем-то похож на меня.

Ричард поднялся и обвёл свой шатёр глазами, явно что-то отыскивая. Потом нахмурился и рявкнул, оборачиваясь к проёму:

— Винсент! Винсент, чтоб ты провалился в преисподнюю прямо отсюда! Быстро ко мне!

Младший оруженосец короля, хотя и находился в это время довольно далеко от шатра, влетел туда почти мгновенно.

— Чтоб у тебя нос прирос к подбородку! Сколько раз я тебе говорил: оружие уносить нельзя! Куда ты, урод окаянный, подевал мой меч?!

— Ва... Ваше величество!.. — парень со страху едва мог выдавить из себя слово. — Но... вы были у её величества, а... а я просто хотел наточить ваш меч, вы же сами приказали! А в шатре и другого оружия полно.

— Плевать я хотел на другое оружие! Наточить меч я тебе приказал ещё вчера — думаешь, не помню? Давай его сюда и проваливай, пока я совсем не рассердился!

С этими словами Ричард выхватил у оруженосца меч и, когда испуганный воин исчез за пологом, вновь повернулся к Эдгару:

— Ну и что ты смотришь на меня с таким глупым видом? Прости, но я не хочу, чтобы при этом кто-то был, не то уже завтра Леопольд Австрийский, герцог Бургундский и все эти раззолочённые гуси, нацепившие на себя всё тряпьё, что нашлось в магометанских сундуках, насочиняют куплеты о том, как Ричарда Львиное Сердце вышиб из седла простолюдин! Я не доставлю им такого удовольствия... Да по правилам и не обязательно, чтобы здесь был кто-нибудь, кроме Господа Бога и нас двоих. Преклони колена!

Переставая верить в происходящее, Эдгар не упал, а рухнул на колени перед королём, всё ещё сомневаясь, а не снесёт ли ему тотчас голову длинный королевский меч... Но над его склонённой головой прозвучали слова, произнесённые уже совершенно другим голосом — Ричард говорил, и каждое его слово словно отдавалось ударом колокола:

— Я, Ричард Плантагенет[43], милостью Божией король Англии, герцог Нормандии и Аквитании, граф Анжу, властью и правом, данными мне Богом, произвожу тебя, Эдгар, сын Раймунда Лионского, в рыцари! И да ниспошлёт тебе Господь милость Свою и дарует славу твоему мечу! Встань, сир Эдгар, отныне ты — рыцарь, и твои будущие победы в твоих руках!

Молодой человек едва почувствовал троекратное прикосновение тяжёлого меча к левому, правому и вновь левому плечу. Всё совершилось так быстро, так просто, почти обыкновенно... Но это было именно то, о чём он молился и мечтал до поры только в самых неясных снах, а в последнее время в самых дерзких своих надеждах.

— Ну вот! — Ричард знаком велел Эдгару подняться с колен и указал на кувшин и кубки: — Стоит выпить теперь за нового рыцаря.

— А можно и мне? Я радуюсь этому событию не меньше, чем вы оба!

В проёме шатра стояла Элеонора и со сдержанной улыбкой переводила взгляд с сына на вновь посвящённого.

— Только не подумай, Ричард, что я пришла подсматривать! Просто мне надоело ждать, когда же ты принесёшь обещанное вино. Я откинула полог шатра и увидала сира Эдгара на коленях, тебя с мечом...

— И наверняка этому не удивилась! — воскликнул король, подставляя третий кубок к двум первым. — Думаю, ты куда раньше меня догадалась...

— Я догадалась в тот день, когда Эдгар приехал в Кентербери, — королева подошла и ласково положила руку на плечо рыцаря. — Но не сомневалась, что ты в конце концов восстановишь справедливость, сын мой...

— Могла бы сказать мне, — не обиженно, но с досадой заметил король. — А вдруг этот отважный лгунишка явился бы со своей исповедью в неподходящее время. Что если я был бы в самом мерзком расположении духа? Я же мог его убить!

Королева махнула рукой:

— О, что ты! Неужто я не знаю, в каком случае ты можешь убить, а в каком — нет? Ему это не грозило. На самый худой конец бедняге пришлось бы совершить ещё пару подвигов, чтобы заслужить посвящение.

Через некоторое время Элеонора вышла из шатра своего царственного сына вместе с молодым рыцарем. Эдгар так и не проронил ни слова с того момента, как меч короля трижды коснулся его плеч. С одной стороны, он понимал, что нужно бы поблагодарить Ричарда, поклясться в преданности делу Гроба Господня и пообещать сражаться с ещё большей доблестью, а с другой стороны, никакие слова не казались ему достойными поступка короля и всего того, что только что произошло.

Он опомнился, только заметив, что они с королевой отошли уже довольно далеко и от английского стана, и от самого лагеря. Вокруг них простиралась расплавленная полуденным солнцем Акрская равнина, и воздух тёк и струился вокруг, дрожа, размывая очертания камней, редких кустов, далёкого силуэта городской стены.

— Странно! — проговорила Элеонора, первой нарушив молчание. — До сих пор я умела читать только мысли Ричарда. Но сейчас, мне кажется, я знаю, о чём думаете вы, мессир!

От этих слов юноша вдруг очнулся.

— Его величество говорил мне, что у нас с ним есть что-то общее. Хотя это едва ли так. Я думаю о том, что теперь мне, чтобы оправдать такую милость, видимо, придётся погибнуть в бою...

— О, это лучшая смерть для любого рыцаря! — глаза королевы молодо блеснули, она щёлкнула пальцами, как делала, развеселившись. — Но советую вам умереть в бою лет этак через сорок. А можно и позже: я убедилась, что и в старости можно найти немало радостей жизни... Но вы думали не только об этом. Вы решали, возможно ли вам теперь, став рыцарем, добиться руки принцессы? Ведь так?

Молодой человек вспыхнул. Что, в конце концов, за дело этой невероятной женщине до его сердца?! Однако глаза Элеоноры, её поразительные тёмные глаза смотрели на него с такой лаской, что он смутился и отвёл взгляд в сторону.

— Если вы о сарацинской пленнице...

— Ну конечно! Кроме неё, в лагере есть только одна принцесса — Алиса. Да и та вот-вот уедет во Францию, Филипп уже решил это. Но вы же не встанете на пути своего лучшего друга, как ни прекрасна эта француженка!

— Нет, — Эдгар ответил улыбкой на улыбку Элеоноры. — Да я о ней и не думал. Однако не могу же я просить руки пленницы?

Королева живо схватила его за локоть, снизу вверх засматривая ему в лицо:

— А вы бы попросили? Неужто, повидав её один раз, вы потеряли голову?

— Нет, миледи! Хотя, возможно, да. В этой девушке есть что-то особенное. Я бы даже не сказал, что она поражает красотой, бывают женщины и красивее. Но в ней... в ней... Даже не знаю, как это сказать!

— Как бы это ни говорилось, мессир, но вам придётся долго добиваться её, если только ваше рвение вскоре не исчезнет, как обычно и бывает с мужчинами. Мой сын намерен вернуть Абризу Саладину. Женщину не пристало держать в заложницах, а если придётся говорить с сарацинами о перемирии, то благородство короля, надеюсь, будет оценено. Правда, Саладин едва ли умеет быть благородным, но притворяться благородным, скорее всего, умеет. И, возможно, если мир будет заключён, султан и захочет упрочить его, отдав дочь в жёны христианину.

— Но ведь не простому рыцарю! — воскликнул Эдгар и сам поразился горечи, прозвучавшей в его голосе. («Как странно! Мне даже не хочется спросить у Элеоноры о том, кто говорил с нею ночью, в её шатре... — проступила и погасла почти случайная мысль. — Да и не признаваться же, что я их подслушал! В конце концов, может, это была Клотильда. В таком случае, избави Бог!»)

Элеонора вновь быстро взглянула на него:

— У германцев есть пословица: Аппетит приходит во время еды! Час назад вы были простым кузнецом. Я ведь не ошиблась, верно? А теперь вам мало того, что вы — простой рыцарь? Ну-ну? А что, если бы Абриза была не дочерью султана? Тогда вы бы на неё и не посмотрели?