Вместо ответа мальчик лишь покачал головой и отчего-то побледнел. Правда, на лице, покрытом густым румянцем, это было не очень заметно.

— Эй, факиры[52]!

Бродяги разом обернулись. Неподалёку от них стоял человек в богатом шёлковом с золотом халате и белой чалме.

Не отвечать было бы неучтиво, хотя Луи очень опасался заговаривать с сарацинами — легко выдавать себя за перса, не произнося почти ни слова, но во время разговора человек более или менее опытный сразу отличит французский акцент от персидского. Тем не менее, молодой рыцарь учтиво поклонился незнакомцу и проговорил по-арабски:

— Здравствуйте, господин! Что вам угодно?

Сарацин подошёл ближе. Его лицо показалось Луи неуловимо знакомым, но где и когда они виделись, француз вспомнить не мог. Между тем магометанин покосился на Ксавье и вдруг спросил на неплохом французском:

— Ты доверяешь этому мальчику?

У Луи хватило присутствия духа не вздрогнуть и не отшатнуться. Вместе с тем он понимал, что глупо будет притворяться, будто он не понимает слов незнакомца. Поблизости явно никого не было, и рыцарь, не раздумывая, одним стремительным движением выхватил привешенный к поясу кинжал (один из тех, что недавно так ловко кидал в цель) и в мгновение ока приставил его к горлу сарацина.

— Мальчику я доверяю! А вот какого дьявола я должен доверять тебе? — воскликнул он, перейдя на родной язык. — Говори, кто ты, и кто послал тебя ко мне?

Казалось, незнакомца не смутило стальное лезвие, упёршееся ему в кадык. Он прямо посмотрел в глаза крестоносцу и сказал:

— Меня никто не посылал. Но я пришёл сюда по просьбе моего сына. Я — эмир Фаррух-Аббас-аль-Малик. Ты и твой названный брат спасли в Акре моего наследника Рамиза-Гаджи. Я был уверен, что он погиб.

— Вот так штука! — ахнул поражённый Луи. — Но мы все были уверены... Да что там, мы твёрдо знали, что это как раз ты погиб в Акре, во время штурма Мушиной башни!

Сарацин улыбнулся:

— Я должен был погибнуть. Меня, раненного в грудь и в ногу, вынес из развалин башни и укрыл в хижине на окраине города один преданный воин. Но за меня приняли моего младшего брата, он попал под копыта коня, его лицо было сильно изуродовано, и потому произошла ошибка... Мне же сказали потом, что Рамиз был на самом верху Проклятой башни, когда она стала рушиться. У меня он — единственный сын, и я долго не мог оправиться от этого несчастья. Но вот час тому назад встретил его здесь, в Яффе!

Луи был уже достаточно искушён, чтобы сразу принять на веру слова эмира, поэтому не проявил бурной радости, но осторожно спросил:

— Отчего же в таком случае он не пришёл сюда вместе с тобой?

Фаррух-Аббас ответил, всё так же глядя в глаза рыцарю:

— Он остался в крепости, чтобы продолжить то, ради чего вы сюда пришли: ему нужно, если удастся, выведать, когда султан собирается покинуть Яффу и думает ли взять с собой пленных христиан. О том, что отважный воин Эдгар жив и находится здесь, я уже сказал ему и теперь говорю тебе.

— Слава Богу! — воскликнул Луи и, вложив кинжал в ножны, перекрестился.

— Слава Богу! — тихим эхом подхватил Ксавье.

— И вы знаете, что Салах-ад-Дин намерен сделать с моим молочным братом? — быстро спросил граф.

И тут сарацин нахмурился:

— Что с ним намерен сделать Салах-ад-Дин, я не знаю, но думаю, могу догадаться: султан, скорее всего, захочет его обменять на нескольких эмиров, которых взяли в плен на берегах Рошеталии. Правда, из-за твоего молочного брата многие правоверные сейчас смеются над своим повелителем: он так ликовал, когда ему сказали, что Ричард Львиное Сердце у него в плену!.. Поэтому он может гневаться...

— Но Эдгар обманул не самого султана, а его воинов, — вдруг решился вмешаться Ксавье. — Это они оказались глупцами, так за что же смеются над Салах-ад-Дином? И если смеются те, кто даже не были на поле сражения, то почему султан может гневаться на Эдгара, а не на них?

Луи лишь досадливо махнул мальчику рукой:

— Да в этом ли дело, Ксавье! Дело в том, что Салах-ад-Дин должен быть всё же умнее... Вы сказали, достопочтенный Фаррух, что султан намерен обменять пленника?

— Я так думаю, — кивнул эмир. — Но... Есть люди, которые этого не хотят.

— Не хотят? Но кто и почему? — спросил рыцарь.

В глазах Фарруха промелькнуло смущение. Казалось, он раздумывает, отвечать ли откровенно. Но, как видно, врать ему не захотелось.

— У Салах-ад-Дин а всё больше и больше врагов, — сказал эмир. — Покуда он побеждал, его слушались. Сейчас готовы нарушить повиновение... И те, кто хотели бы свержения султана, пользуются каждой его ошибкой. После того, как наша армия была разбита под Арсуром, Салах-ад-Дин у ничего не остаётся, как предложить христианам мир. Если он сумеет заключить договор с королём Ричардом, ему удастся сохранить свою власть. Поэтому ему хотят помешать.

— Кто хочет? — вновь, уже почти резко спросил Луи.

— Прежде всего, его брат, мулюк Малик-Адил.

И, помолчав, эмир добавил:

— Я сейчас в его армии и в его свите. После Акры я мечтал только об одном: отомстить убийцам моего сына. Малик-Адил сказал, что будет сражаться с неверными, даже если султан захочет мира с ними, поэтому я пошёл на службу к Малику. Теперь я знаю, что на смерть Рамиза послал шейх аль-Фазир, комендант Акрской крепости, мой враг... А ты и твой брат спасли моего сына. Сейчас Малик-Адил замышляет убить рыцаря Эдгара.

— Чтобы султан не вернул его Ричарду, и Ричард не согласился заключить мир с султаном? — в гневе воскликнул Луи. — Хороший способ! И что же эмир? Ты, как я понимаю, пришёл, чтобы помочь нам? Ты не хочешь смерти Эдгара?

Глаза Фаррух-Аббаса сверкнули.

— Человеку, который сохранил жизнь Рамиза, я готов отдать свою!

— Так помогите ему бежать! — проговорил Ксавье.

Но сарацин покачал головой:

— Это невозможно. Христианин заключён в угловой башне дворца эмира Эффы, и охрана там подчиняется Малик-Адилу. Меня они знают и пропустят туда, но не дадут вывести пленника. Кроме брата султана им может приказывать лишь сам султан.

— Но ты ведь можешь рассказать Салах-ад-Дин у, какую гнусность затеял его братец! — заметил Луи.

— Не могу. Я поклялся Малик-Адилу, что ни один правоверный не узнает о его планах.

— А мы? Ах да! Мы же не правоверные! — рыцарь рассмеялся. — Но тогда я могу рассказать обо всём Саладину. Впрочем, это уже бред! Меня к нему никто не пустит... И что же в таком случае ты собираешься делать, эмир?

Фаррух-Аббас положил руку на плечо крестоносца и понизил голос, будто боялся, что и в этом уединённом месте их кто-нибудь может подслушать:

— Один план у меня есть. Но для исполнения его нужна женщина.

— Женщина? — поднял брови Луи.

— Да. Султан благоволит к пленнику, он приказал привести к нему в башню одну из своих невольниц. Я условился со стражей, что сам приведу её.

При этих словах в душу рыцаря вновь закралось подозрение.

— Ты сказал, что лишь час назад встретился с сыном. До того ты, вероятно, готов был помочь Малик-Адилу расправиться с Эдгаром. Почему же вдруг решил привести ему наложницу?

В чёрных, чуть суженных глазах сарацина на мгновение блеснул хищный огонёк:

— Это как раз был замысел Малика... Дать девушке кувшин с шербетом, а в него подмешать отраву. Она не знала бы об этом и стала бы пить вместе с христианином.

— И тогда в его смерти обвинили бы Саладина! — Луи даже не пытался скрыть своей ярости. — Какие нежные братские чувства живут в душе Малик-Адила... Но теперь, как я понимаю, ты передумал, эмир Фаррух? Так для чего женщина?

Эмир улыбнулся:

— Если она может принести яд, то может принести и спасение. Только тут пришлось бы посвятить её в мой замысел. А доверяться женщине — значит обречь себя на погибель! Но мы должны поспешить: если этой ночью пленника не убьёт отравленный шербет, то утром Малик-Адил может подослать к нему убийцу с кинжалом или удавкой. Всё равно это припишут Салах-ад-Дину.