Вода в реке была на удивление прохладная и действительно чистая — весна только началась, но дожди уже закончились, и грязные ручьи с равнины не замутняли стремительных струй потока. Правда, даже на середине речки было мелко — рослым молодым людям вода доходила только до груди.

Неожиданное исчезновение сусликов первым заметил Эдгар. Монотонный свист зверьков сливался с окружавшей их тишиной, и без него словно бы ничего не изменилось.

— Луи! — шепнул кузнец, хватая друга за руку. — Суслики замолчали!..

— Вниз! — крикнул рыцарь и толкнул Эдгара в спину, вместе с ним падая лицом в холодный поток.

Привычный слух Луи успел уловить новый звук, страшно знакомый: тройной звон спускаемой тетивы... Три стрелы пронеслись над самой водой и задрожали, вонзившись в песок берега.

— Ах вы собаки! — взревел Луи, вихрем вылетая на берег и вновь кидаясь в реку, но уже с мечом в руке.

Эдгар последовал его примеру. Трое сарацинов, спрятавшихся за камнями по ту сторону реки, успели перезарядить луки и вновь выстрелить, однако юноши разом рванулись в стороны, и стрелы их не задели, одна из них лишь прошила густое облако светлых волос Эдгара.

— Мерзавцы! Ослы обрезанные! Морды сальные! — орал Луи, размахивая мечом. — Да я ваши куриные мозги псам скормлю!

— Гуси темнорожие! — вторил Эдгар, успевший набраться от друга всяких бранных слов, придуманных специально для сарацинов. — Мы из вас сейчас сделаем по два сарацинчика из каждого!

Нападавших было не трое, а пятеро, просто двое были не с луками, а с мечами и, видимо, должны были пробираться дальше, к лагерю. То были разведчики, высланные впереди небольшого конного отряда. Никак не думая, что двое рыцарей, в которых они стреляли, тут же на них набросятся, сарацины бросились наутёк. Луи и Эдгар преследовали их, изрыгая ту же брань и так же свирепо размахивая один мечом, другой топором. Будь на них по-прежнему кольчуги и шлемы, юноши, вероятно, не повели бы себя так опрометчиво. Но оказавшись в чём мать родила (безлюдность места побудила их снять даже рубашки), оба друга вдруг ощутили себя дикарями, неспособными рассуждать в мгновения гнева.

Миновав вслед за убегающими небольшой холмик, рыцари выскочили прямо на группу всадников. Тех было человек семь. Несколько мгновений они ошеломлённо взирали на двух громадных совершенно голых громил, уже почти настигших бедняг-лучников, неистово орущих, мокрых и разъярённых. Головы обоих пламенели в лучах солнца — то развевались светлые гривы их волос.

— Шайтанлар! Шайтанлар![36] — завопил один из всадников и что есть силы ударил лошадь хлыстом.

Остальные тоже поспешно развернулись и ринулись прочь, в то время как те, что бежали, в панике прыгали на своих лошадок, роняя луки и теряя тюрбаны.

Только поняв, что им уже нипочём не догнать сарацинов, Луи и Эдгар остановились. Оба задыхались и от бега, и от ещё не остывшей ярости, но постепенно до них стало доходить, чем могло закончиться это донельзя нелепое приключение. Они поняли, что избежали смерти чудом, именно чудом, а чудеса бывают не каждый день. Но понимая это, молодые люди, тем не менее, тут же представили себе, как всё это могло выглядеть со стороны, и их тотчас разобрал неудержимый хохот. Они смотрели один на другого и хохотали всё громче.

— Слушай, а... а... ха-ха-ха! А почему... Почему же эти олухи так удирали от нас?! — наконец сумел выдохнуть Эдгар. — Они что же... что же... никогда не видели голых рыцарей?

— На невольничьих базарах сколько угодно! — с трудом давя свой смех, отозвался Луи. — Но не с топорами и мечами, и не с такими, как у нас были, сумасшедшими рожами! Ты посмотри на себя, посмотри! Ха-ха-ха!

— Что мне на себя смотреть, я лучше на тебя посмотрю — ты точно такой же! Ну и... ну и... ну и вид! Белый, громадный, всклокоченный, глаза, как тарелки! Испугаешься! Да и кто поверит, что люди в здравом уме будут бегать нагишом и гоняться за десятком вооружённых воинов? Значит, точно, шайтаны! Ха-ха-ха!

Они уже дошли до реки и вошли в воду, чтобы перебраться на тот берег, где оставили свою одежду, шлемы и кольчуги. И, дойдя до середины реки, вдруг увидели, что рядом с их разбросанными по траве вещами стоит юный Ксавье и с ужасом разглядывает эти вещи.

— Ксавье! Ты что это, а?

Эдгар вышел из воды и направился к мальчику.

Ксавье вскинул голову и, тихо ахнув, не сел, а рухнул прямо на хозяйскую кольчугу.

— Мессир... Мессир Эдгар?! А... А я подумал, что вы, что вас...

— Подумал, что нас тут утопили проклятые сарацины! Да ведь так едва и не случилось, честное слово! Ну успокойся, в самом деле...

— Мы спугнули целый отряд разбойников! — со смехом сообщил Луи, тоже выходя из воды и потрепав юного оруженосца по плечу. — Будут знать, как мешать нам купаться!

— Слава Богу! — прошептал мальчик.

И вдруг залился краской, да так, что покраснела даже шея.

Он опустил глаза и не поднимал их, пока молодые люди не оделись. Но те были слишком возбуждены, чтобы обратить внимание на странное поведение Ксавье.

— А меня за вами послали! — произнёс наконец оруженосец. — Вас зовёт король.

— Который? — почти хором спросили оба друга.

Ксавье смутился.

— Простите! Я, наверное, поступил неучтиво... Нужно было, наверное, сказать, что вас зовут короли, потому что, по правде сказать, их величества, и Филипп-Август, и Ричард сейчас находятся вместе, в шатре короля Франции. Но мне передал приказ идти и искать вас французский воин. А ему-то, скорее всего, приказал наш король. Вот я и...

— О, сколько лишних слов! — воскликнул Эдгар. — Прямо не похоже на тебя, малыш. Что это с тобой? Не от того же ты так смутился, что увидал нас с мессиром Луи голышом? Скажи лучше, кого из нас зовёт король или короли?

— Вас обоих! — не раздумывая, сказал мальчик. — Солдат говорил: «Отыщи мессира Эдгара Лионского и графа Шато-Крайона!»

— А короли, значит, ждут нас вместе, да ещё в шатре Филиппа-Августа! — проговорил задумчиво Луи. — Выходит, они помирились. А неделю назад, когда Ричард приехал сюда, наш Филипп не желал даже пойти его встретить... Разобиделся, узнав, что тот женился на Беренгарии.

Эдгар рассмеялся, живо вспомнив рассказы французских и английских воинов пересказывали, как неистовствовал французский король, услыхав о женитьбе Ричарда, и как, в свою очередь, бранился Ричард, уверяя, что давным-давно объявил сюзерену о своём намерении отказаться от брака с принцессой Алисой.

— А мне кажется, — заметил кузнец, — что куда больше король Франции негодует из-за того, что теперь в лагере куда громче славят не его, а английского короля. И всё потому, что он сумел завоевать Кипр, взять большую дань и за три дня создать новое государство под властью английской короны. Филипп-Август никак не может пережить, что у него не получаются такие победы... Но ставлю половинку моего седла, что и на примирение первым пошёл наш король — он слишком хитёр и ловок и понимает, что без союза с Ричардом нечего и думать ни о взятии Сен-Жан д’Акры, ни о походе на Иерусалим.

— Ах, мессир Луи, ездить вам на половинке седла! — подал голос Ксавье, — Именно Ричард пришёл нынче утром к королю Филиппу и, говорят, попросил у того прощения за то, что не рассказывал о своей невесте. Даже, говорят, предложил найти достойного жениха в Англии для принцессы Алисы.

— Почему в Англии? — вдруг разозлился Луи. — Во Франции нет женихов что ли? Ну ладно, вижу, Ричард тоже понимает, что врозь они ничего не смогут добиться. А для чего ему... Для чего им мы с Эдгаром?

— Не знаю, мессиры! — пожал плечами мальчик. — Кто же станет мне это рассказывать?

Ведя такие разговоры, все трое приближались к лагерю, и уже видели впереди стены, обносившие временный город крестоносцев, и знамёна, веявшие в разных его частях над шатрами вождей разных армий. И выше всех трепетали на ветру два знамени — английского и французского королей. Причём оба стана располагались ближе всего к крепостным стенам осаждённого города. Дерзко и надменно тот и другой короли поставили свои шатры на расстоянии выстрела из арбалета от боевых укреплений врага.