Когда Анри и Луи, вскинув свои мечи и что есть силы понукая коней, одолели ров, к счастью неглубокий и даже в это время года наполовину пересохший, со стены донёсся звук рога, и французские рыцари увидели, как над кромкой стены появилось знамя со львом и короной. В том месте, где они переправились, можно было оставить лошадей. Так они и сделали, поняв по виду крепости и её укреплений, что внутри скорее всего будет неудобно сражаться верхом, а на подступах к этой твердыне делать уже нечего. Английские рыцари большей частью тоже были пешие, те же, кому посчастливилось довезти своих коней живыми, сейчас покидали сёдла. Одни карабкались по осадным лестницам, другие стремились к двум подъёмным мостам, которые штурмующим уже удалось опустить — оставалось одолеть мощные крепостные ворота.

— Виктуар, ты останешься с лошадьми! — скомандовал Анри. — И если кто-нибудь, не важно, грек или англичанин, или, упаси Боже, сарацин, попытаются увести наших только что купленных коней, разрешаю разделить его неумную башку пополам. У нас не так много с собой денег!

И с этими словами он кинулся вслед за Луи, уже успевшим одолеть половину осадной лестницы, хотя при этом он пользовался только одной рукой — взять в зубы меч, как то делали иные из осаждающих, юноша не решился: его молочный брат делал такую заточку лезвия, что был риск увеличить рот вдвое.

На стене, в том месте, куда он поднялся, уже не дрались: защитники крепости, едва выдержав первый натиск, быстро поняли бесцельность сопротивления и устремились вниз по немногим внутренним лестницам. Тех, кто не успевал добраться до этих лестниц, попросту сбрасывали с высоты десяти туаз.

— Ты кто? — крикнул, увидав Луи, какой-то воин. — На чьей стороне ты сражаешься?

— Во славу Святого Креста Господня! — отозвался юноша.

Это был один из девизов крестоносцев, и англичанин приветственно махнул щитом:

— Тогда тебе с нами! Ты француз? Так твой король Филипп, верно, уже в Палестине. Это нас шторм загнал на Кипр, хотя, кажется, от этого будет польза Англии!

Далее они не тратили времени на разговоры. Вновь прогремел рог, и воины кинулись вниз, на узкие улицы Лимасола, где вновь завязалась битва, вернее, возникло беспорядочное сопротивление теснимых от стен защитников города. Первые ворота уже рухнули под напором тарана, и человек пятьдесят английских рыцарей с воплями ринулись на подмогу тем, кто ещё раньше одолел городские стены.

— Ричард и Англия! — гремело со всех сторон.

— Во имя Гроба Господня!

— Не посрамим Святой Крест!

Луи почти сразу потерял из виду графа Анри, но не стал искать его. В конце концов, куда он денется? Правда, обычного азарта битвы крестоносец на этот раз не испытывал: что это за битва, когда от тебя просто бегут?

«Интересно, почему же они не сдаются? — мелькнуло в голове юноши. — Наверное, в панике просто некому скомандовать, чтобы объявили о сдаче. Но этак можно пробежать насквозь весь город...»

Однако, достигнув широкой базарной площади, за которой начинался сад и высились ещё одни стены — стены старинного княжеского замка, Луи наконец увидел настоящую драку. Часть гарнизона крепости укрепилась именно здесь и защищала дворец изо всех сил. Именно там укрылся, не помня себя от страха, злосчастный князь Исаак, которому всё ещё не хватало ума сдаться и таким образом спасти город от разорения, а себя от позорной гибели.

Луи бегом одолел площадь и часть сада и искренне обрадовался, когда навстречу ему выскочил верзила с кривым мечом. Не ожидая нападения, юноша ударил, и меч противника отделился от рукояти. «Ай да Эдгар! Вот это работа!» — мелькнуло в голове крестоносца в то время, как он уже поднял руку для следующего удара.

Грек, пытаясь заслониться обеими руками, отступил, споткнулся и упал навзничь, но тут же привстал и крикнул на очень скверном французском языке:

— Постой! Я же не нападал!

— А меч у тебя для чего был? — юноша остановился, задыхаясь. — Просто так, помахать?

— Просто для защиты... Ты же христианин, как и я! Чем мы виноваты, что у нас глупый князь? Я обычно охраняю склады в порту, потому и хожу с мечом. У меня жена и шесть человек детей. И тебе охота меня убивать?

Луи опустил меч.

— Иди-ка отсюда! И брось этот огрызок... Думаю, никто тебя уже не тронет.

— Спасибо! — удаляясь, грек обернулся: — Моё имя Иммануил. Я живу сразу за улицей Виноградарей, это там, позади площади... Меня все знают. Если хочешь, рыцарь, приходи вечером. У меня лучшее вино в городе — прямо в порту покупаю, у тосканских купцов!

— Приду! — пообещал Луи.

На ступенях замка его атаковали сразу двое облачённых в доспехи воинов, но и он, и они вовремя поняли, что убивать друг друга не стоит — воины были англичане. И лишь в широком коридоре, позади главной лестницы, где всё ещё кипела битва, воинственный пыл французского крестоносца был удовлетворён: на него бросились с разных сторон четверо воинов, должно быть, они пытались вырваться из замка. Луи почти сразу одолел одного из них и удачно отступил в стенное углубление, где его не могли достать ни справа, ни слева, так что нападающим приходилось действовать по одному. Дальше дело решало лишь терпение да умение владеть мечом. Впрочем, свалив первого из оставшихся противников, молодой человек увидел, что двух других уже нет: они не стали продолжать схватку и со всей поспешностью кинулись вон из замка.

Битва в коридоре уже завершилась, и, судя по всему, в замке наконец догадались объявить о сдаче: крестоносцы тут и там собирали брошенное оружие и выводили с разных сторон сдавшихся в плен кипрских воинов. Иные из нападавших уже успели проникнуть во внутренние покои княжеской твердыни, и их, видимо, поразила изысканная восточная роскошь этих покоев. Луи помнил, как обычно изумлялись крестоносцы, впервые оказавшиеся в восточных городах, где за резными решётками и дверями дворцов таилось невиданное ими прежде великолепие, где сверкание золота и камней соперничало с блеском драгоценных тканей. Лишь железная воля Фридриха Барбароссы удерживала германских рыцарей от неистового желания хватать всё это, набивая дорожные сумки, врываться во все подряд более или менее богатые дома и брать оттуда всё лучшее. Гордость и честь крестоносцев император ценил превыше всяких богатств и объявил, что повесит всякого, кто будет мародёрствовать и возьмёт что-либо сверх добычи, положенной победителям при сдаче того или иного города. Так и сказал: «Повешу всякого!» И никто не сомневался — повесит!

— Всякого, кто вздумает заниматься грабежом и тащить добро из домов, повешу без сожаления! Слышите?! Мы возьмём здесь достаточно дани, чтобы не марать рыцарскую честь и не позориться разбоем! Этот остров отныне наш, и я отвечаю перед Богом за безопасность его жителей! Поэтому горе тому, кто нарушит мой приказ!

«Это что же, старый Фридрих воскрес и явился сюда наводить порядок? — мелькнуло в голове рыцаря. — Но только отчего он командует по-французски?»

Юноша обернулся, и ему явилось великолепное зрелище, которое могло возбудить вдохновение любого менестреля и восхитить не только любую даму, но и любого воина.

Прямо по лестнице, ведущей на второй этаж замка, меж разбросанных тут и там щитов, мечей, стрел, плащей, — верхом на коне, да ещё сумасшедшим галопом спускался всадник. Его мощная фигура казалась крупной даже на рослом английском жеребце, а сверкающая серебром кольчуга, надетая поверх гамбезона, ещё усиливала это впечатление. Большой шлем, закрывающий всё лицо, не заглушал могучего голоса всадника, а окровавленный меч в поднятой руке и брызги ещё не засохшей крови на щите с изображением льва внушали страх даже нетрусливым воинам.

Луи тут же узнал его, узнал даже и с закрытым лицом, уже хотя бы потому, что отдавать приказания, так мчаться верхом по крутым ступеням, сидеть в седле мог лишь один человек из тех, кого знал французский крестоносец.

— Слава! Слава королю Ричарду! — закричали кругом английские рыцари и воины.

— Ричард и Англия!