Эдгар бросил свой топор и, переведя дыхание, поклонился:

— Я из Франции. Еду с важным поручением от вашего короля Ричарда в Кентербери. Моё имя Эдгар Лионский.

Он назвался так вовсе не потому, что позабыл о своей роли. Они с Луи долго обсуждали, следует ли лже-рыцарю взять на время имя молочного брата. Однако в письме, написанном королём Ричардом своей матери английской королеве, имя посланца не упоминалось (молодые люди сперва боялись, однако в конце концов решились осторожно стянуть верёвку с печатью и развернуть королевский свиток с тем, чтобы потом столь же осторожно вновь его запечатать). Возможно, Львиное Сердце позабыл, как зовут самонадеянного француза, рискнувшего дважды выйти с ним на поединок, а возможно, не хотел, чтобы имя посланца стало известно, если вдруг письмо каким-то образом попадёт в чужие руки. Поэтому там стояло просто «молодой французский рыцарь, благородный и верный слову». И молочные братья решили, что честнее будет, если Эдгар так и назовётся Эдгаром, а уж право называть себя «Лионским» испросит у отца. И старый барон, понимая, что совершает новую глупость, разрешил сыну присоединить к имени родовое прозвище.

— Я благодарю вас за то, что вы, рискуя собой, спасли мою жизнь, сир рыцарь! Я не одолел бы всех этих людей. Вернее, мы не одолели бы. Мой оруженосец ещё мальчик, но человек отважный. А где же он, а? Эй, Ксавье!

— Я здесь! — отозвался тот. — Привязываю Брандиса, а то этот негодяй-разбойник перерезал уздечку... Сейчас я подойду.

— Я рисковал собой? — продолжая усмехаться, проговорил незнакомец. — Это в схватке с обычным лесным сбродом? Да будет вам! В их руках мечи не опаснее столовой ложки, вы просто ещё к этому не привыкли — по всему было видно, что драться вам в новинку, хотя удар у вас точный и крепкий. Ничего, научитесь, сир Эдгар. И раз вы мне назвали своё имя, мой долг тоже назваться. Я — Седрик Сеймур. Однако в здешних местах меня прозвали Седым Волком. Мой дом — там внизу, в долине, почти под самым обрывом. Сегодня после хорошей охоты я собирался пораньше лечь спать, как вдруг сверху донёсся шум, и я понял, что в моих лесах снова завелась нечисть в человечьем облике, новая разбойничья шайка.

— А как же вы поднялись по совершенно отвесной стене, да ещё верхом, да ещё в темноте? И так быстро... — Эдгар покосился в сторону обрыва. Седрик рассмеялся:

— Да, если смотреть вниз с этого места, нипочём не поверишь, что тут можно спуститься. Однако же в полусотне туаз есть отличный спуск. Вдоль обрыва проходит расщелина, хотя и узкая, но вполне пригодная. Круто, что верно то верно, но моему коню не привыкать. Да и ваши, я думаю, не скувырнутся, — луна уже высоко, всё видно. Приглашаю вас на ночлег, тем более, что поутру смогу показать вам краткий путь до Кентербери. Не ночевать же вам среди груды трупов!

— А как же с ними, сир? — робко спросил, подходя к ним, Ксавье. — Что же, так и оставим мертвецов без погребения?

Седой Волк (эта кличка положительно шла ему нисколько не меньше, чем имя) бросил на мальчика небрежный взгляд, и вдруг его суровое лицо оживилось, а стальные глаза как-то странно блеснули.

— Интересный у вас оруженосец, сир Эдгар! Как там тебя, а? — это уже относилось к мальчику.

— Ксавье, ваша милость! — ответил тот почему-то дрогнувшим голосом.

— Хм! Ну, Ксавье, так Ксавье. Что до этих покойников, то покуда они были живы, то имели возможность выбора, не так ли? И пускай никто мне не говорит, что многих до большой дороги доводит нужда, всякие там поборы баронов да графов, войны, и всё такое... В совершенно одинаковых условиях разные люди по-разному и поступают. И если уж эти господа выбрали такое ремесло, то знали, что их либо зароют за городским кладбищем без отпевания, как всех, кого снимают с виселицы, либо ими позавтракают волки и лисицы. Я их хоронить не стану. Кстати, сир рыцарь: тот мерзавец, которому ваш конь поломал рёбра, мёртвым только прикидывается. Пока мы с вами говорим, он уж раза три пошевелился и явно пришёл в себя, да боится это показать.

— Ах, вот как! — Эдгар покосился на лежавшего в прежней позе, лицом вниз предводителя шайки. — Ну и что с ним делать?

— У меня правило не добивать лежачих, если они не кусаются, — спокойно произнёс Седрик, занося ногу в стремя. — Ну а вы как хотите.

— Хочу забыть эту тварь как можно скорее! — воскликнул молодой человек. — Едва ли у него останется охота разбойничать в этих местах. Ксавье, давай поводья. Спускаться верхом я всё же не рискну.

Спустя совсем короткое время они добрались до дома Седрика. Это было совсем не то, что ожидал увидеть кузнец. Он, правда, и не подумал, что под сенью обрыва скрывается окружённый рвом замок, однако представлял себе всё же нечто мощное, под стать самому Седому Волку. Меж тем они подъехали к освещённому полной луной строению, нижняя часть которого более всего напоминала крестьянскую хижину. Она была сложена из здоровенных плит известняка, явно наломанного из торчащих в разных местах обрыва скал, грубо обтёсанных кайлом с проложенным меж ними дёрном. Крепкая дубовая дверь и одно-единственное закрытое ставнем крохотное окно — вот и всё, что выделялось на фоне этих серых плит. Постройка была невелика и вплотную лепилась к склону. А над нею виднелся как бы второй домик, искусно сплетённый из тонких стволов молодого ивняка, нарубленного по берегам здешней речки. Двери в нём не было — в него вела лестница с нижнего этажа, зато были целых три окошка, прикрытых такими же плетёными ставнями. Крышей, как и большинству хижин, служила сухая трава. Рядом с этой постройкой лепилась почти такая же, но одноэтажная, из всё тех же плит известняка, но то была, всего вероятнее, конюшня, о чём говорила ширина двери и повешенные возле неё на крюк ремни упряжи. И последним сооружением, завершавшим этот необычный ансамбль, оказалась каменная конура, возведённая по другую сторону от конюшни. Это была вне сомнений именно конура для собаки, но её размеры заставляли в этом сомневаться. Однако, когда из здоровенного проёма показался обитатель будки, стало очевидно, что жильё ему под стать. То был пёс ростом с доброго телёнка, почти совершенно белый, одно-единственное тёмное пятно красовалось у него на спине. Он принадлежал к той породе, которую обычно называют сторожевой и которая в каждой местности обретает свои характерные черты. Пёс был на вид грозен, но на деле сдержан: увидав, что незнакомые люди приближаются к дому в обществе хозяина, зверь лишь слегка оскалил громадные волчьи зубы, глухо рыкнул для порядка и, величаво взмахивая пушистым хвостом, подошёл к Седрику.

— Привет тебе, Кайс! — старый рыцарь погладил густой загривок собаки и махнул рукой гостям: — Проходите, проходите. Он знает своё дело и нипочём ни на кого зря не кинется. Заходите в дом.

В нижнем помещении не оказалось ничего, кроме большого очага, из которого тянуло дымом и вкусным запахом тушёного мяса, пары сундуков, стола, нескольких лавок да высокого ларя, вероятно, для оружия.

Зато верхнее оказалось совсем не подстать внешнему виду дома. То была просторная комната, убранная со вкусом и даже богато. Её плетёные стены сплошь покрывали ковры, на которых были прихотливо развешены охотничьи рога, мечи в ножнах, колчаны со стрелами. Пол тоже покрывал ковёр, и посреди него красовался стол с резными ножками, возле которого стояли два таких же резных стула. Высокая кровать в глубине помещения пряталась под шёлковым пологом. Сундуки и ларь были и здесь, но редкой и дорогой работы, с золочёными замками. Всё это напоминало скорее восточный покой, а не жилище английского рыцаря, однако ни Эдгар, ни Ксавье не бывали ещё на Востоке, да и в Англию попали первый раз в жизни.

— Нравится? — Седрик скинул на один из сундуков свою куртку, отстегнул и повесил на стену меч и шагнул к лестнице. — Садитесь, а я покуда вытащу из очага горшок с тушёной олениной.

Горшок оказался объёмом со средних размеров винный бочонок и был доверху полон ещё дымящимся мясом, но хозяин преспокойно тащил его за одну ручку, держа в одной руке, а в другой сжимая горлышко здоровенной тёмной бутыли, тоже, очевидно, полной. Подмышкой у него был зажат солидных размеров каравай.