— Ладно, Ксавье, — вздохнул наконец лже-рыцарь, — поедем по солнцу. Направление я более или менее помню. Думаю, к ночи мы доберёмся до Кентербери.
Однако они, видимо, всё же сбились с пути. День клонился к закату, места, по которым путники проезжали, становились всё безлюднее, и ничто не указывало на то, что они приближаются к большому городу.
— Делать нечего! — вздохнул Эдгар. — Придётся остановиться на ночлег, а уж утром постараться вытянуть из этих любителей махать руками и посылать добрых людей неведомо куда, как нам добираться.
— Я не вижу никакого жилья, — оглядываясь, отозвался Ксавье. — Не то что постоялого двора, даже какой-нибудь лачуги не видно.
— Значит, нужно свернуть вон в ту рощу, что на скате холма. Посреди дороги ночевать небезопасно, а там деревья нас укроют, и мы по очереди поспим на своих плащах. К счастью, сейчас не холодно, небо ясное, значит, и ночь будет лунная, луна ведь едва-едва начала уменьшаться после полнолуния.
Путники въехали в тисовую рощицу, когда солнце уже зависло над самым горизонтом, но, к счастью, ещё не стемнело. Едва французы проехали немного меж мощными стволами деревьев, как склон холма неожиданно оборвался чуть не под их ногами. Оба юноши невольно резко натянули поводья.
— Святая Дева! — воскликнул Эдгар, не без дрожи поглядев вниз. — Да ведь ещё пара шагов, и мы бы сломали себе шеи!
Обрыв оказался почти совершенно вертикальным, и высота его была не менее сотни туаз[16], так что падение с него действительно закончилось бы, скорее всего, гибелью обоих путников. Правда даже на такой крутизне росли, цепляясь корнями за каждый выступ земли, редкие кусты и небольшие деревца, но едва ли падающие успели бы уцепиться за эту чахлую поросль, да и могла ли она их удержать?
Меж тем вид, открывшийся с высоты, был достаточно живописен. Внизу открывалась долина, частью заросшая лесом, частью открытая, с редкими кущами кустов, с небольшими оврагами, с быстрой, неширокой речкой. Дальше вновь тянулся лес и начинался пригорок, а уже за ним, на самом горизонте, вырисовывались башни с острыми шпилями, и вились дымки над невидимыми крышами города.
— Вот он, Кентербери! — с досадой произнёс Эдгар, на всякий случай заставив своего Брандиса сделать несколько шагов назад, подальше от страшной крутизны. — Это мы, выходит, свернули от него на восток и вон куда уехали! Придётся вернуться к последней развилке дорог, а это часа четыре езды. Да ещё потом день ехать до города. По прямой-то недалеко, но с этой стены не спуститься, по крайней мере, лошади точно не спустятся, даже если обрыв не везде так крут.
— Да и лес за долиной, — заметил благоразумный Ксавье. — Кто знает, можно ли через него ехать?
— Да нет, повернём, тут и обсуждать нечего! — досаде Эдгара не было предела: мечтать о великих подвигах и не суметь правильно найти дорогу в населённых местах (а ведь англичане лопотали что-то о том, что не надо сворачивать влево, но поворотов тут и до и после хватало, и левых, и правых!)... — А сейчас, малыш, нам придётся прямо тут и заночевать, не то ещё час, и станет темно.
В это время внизу, в долине, послышался звук рога, и оба юноши невольно подались вперёд в своих сёдлах, понимая, что сейчас увидят чью-то охоту. И увидели, но только охоту совершенно необычную. Из густых зарослей отдалённого леса выскочил крупный олень и изо всех сил помчался через прогалину к реке, за которой темнела небольшая рощица. Должно быть, зверь рассчитывал пересечь реку и успеть исчезнуть среди деревьев, покуда его преследователи минуют быстрый поток. К удивлению смотревших сверху путешественников, за оленем не устремились в погоню собаки. Из леса показался всадник, но всего один. Именно он и трубил в рог, как подобает охотнику, загоняющему дичь, но только то был не призыв к остальным охотникам, потому что остальных не было. Всадник трубил для самого себя, то ли из озорства, то ли следуя традиции, хотя в ней на сей раз не было никакого прока. Он тут же и оставил рог, прицепив его к поясу, и взялся за лук.
— Смотри-ка, Ксавье! — вскричал Эдгар, сильно удивлённый происходящим: чего-чего, а охот он перевидал в жизни немало, будучи сыном самого знаменитого в окрестностях Лиона охотника. — Смотри-ка, вот это лук! Большущий и тяжёлый, как копьё... Говорят, с такими луками норманны высадились в Ирландии[17]. Их делают из вяза. Стрела такого лука может пробить толстую доску, самую крепкую кольчугу и даже щит! Но стрелять из него на скаку... Это ведь тебе не арбалет! Силищу-то какую иметь надо... И как держаться в седле! А этот охотник, кажется, ещё и не молод — мне отсюда видно, как его голова блестит серебром, точно начищенная монета...
Действительно, даже издали было видно, что голова всадника совершенно седая. При этом, несмотря на расстояние, было заметно, что это человек необычайно крупный и мощный — его конь казался маленьким, хотя то был явно здоровенный английский жеребец, из тех, что в последние годы стали разводить в здешних местах. Этих коней предназначали для сражений, и они должны были без устали таскать на себе всадников в кольчугах, шлемах, поножах, с мечами, копьями и щитами.
Эдгар ожидал, что всадник всё же спешится, чтобы послать стрелу вдогонку стремительно убегающему оленю. Однако охотник, видимо, понял, что если промедлит, великолепное животное успеет исчезнуть в лесу. Олень и в самом деле уже вбежал в неглубокую реку и почти одолел её сильное течение. Его копыта скользили по камням, но он прыжок за прыжком приближался к спасительному берегу, за которым темнела роща.
Не останавливая скакуна, почти не переменив положения в седле, охотник поднял громадный лук, расположив его горизонтально, и без видимого усилия натянул тетиву. Стрела сорвалась, помчалась вдогонку оленю и вонзилась ему в шею. Зверь вскинулся на задние ноги, сильно взбрыкнул передними и рухнул в воду чуть не посредине реки. Там, куда он упал, было мелко, однако туша почти целиком погрузилась в быстрые струи — торчали только рога и передние ноги животного.
— И как же теперь охотник его достанет? — недоумённо спросил Ксавье. — Я бы туда не полез.
— Да и я бы, — согласился кузнец. — А ведь мы с тобой умеем плавать! Однако, смотри — этот старый громила не боится реки.
Охотник в это время спешился, положил на землю лук, скинул с плеч широкий плащ, стащил сапоги и преспокойно шагнул босиком в студёную воду. Он погрузился по пояс, потом по плечи, но течению было не справиться с ним. Шаг за шагом упрямец продвигался к оленьей туше, и вот уже вода оказалась ему по колена, а его добыча возле самых ног охотника. Тогда тот наклонился, одним движением подхватил и взвалил на плечи оленя, весившего по меньшей мере кантар[18], а то и больше, и двинулся обратно, к берегу, на котором оставались его конь и одежда.
— Прямо какой-то богатырь из старинной баллады! — прошептал Ксавье, понижая голос не из страха, что неведомый охотник сможет его услыхать — тот был слишком далеко, а просто от изумления и восхищения. — Но, думается мне, вы, господин Эдгар, через десяток лет станете таким же. Или почти таким.
Кузнец добродушно расхохотался:
— Хотелось бы, но очень сомневаюсь. Силу мне Господь дал тоже немаленькую, но таких, как этот седой охотник, я вообще не встречал... Сдаётся мне, он и своего коня бы поднял, случись в том нужда. Вон, смотри, несёт себе оленя, словно это коза! Ну вот, положил на седло. А сам не садится — жалеет коня. Так в поводу и повёл... Значит, его жильё не так далеко.
Ксавье кивнул:
— Так и есть, наверное. Но нам-то от этого не легче. Вниз же мы не спустимся. Да и боязно что-то проситься на ночлег к такому странному малому!
— Ну, я бы не побоялся! — усмехнулся Эдгар. — Каков бы он ни был, это явно человек мирный: разбойники редко охотятся на оленей — чаще на людей. Ладно, малыш, давай-ка мы с тобой устроимся на ночлег, а для этого отъедем от обрыва: страшно привязывать коней прямо над кромкой.
