Луи тотчас шагнул к самому окну и появился перед товарищем, на всякий случай прикладывая палец к губам.

Блондель, к его чести, ничем не выдал волнения, только чуть-чуть сощурил глаза. Вернее — левый глаз, потому что правый совершенно затёк и был полностью скрыт лиловым синяком.

Граф меж тем внимательно наблюдал за действиями немецких воинов. Пятеро из них вошли в дом — наверняка чтобы поесть, двое поили коней, один стоял почти вплотную к пленнику, должно быть получив приказ его охранять. Что-то они узнали! Что-то такое, что заставило их ни с того ни с сего захватить простого трубадура. А ведь Блондель, в отличие от Луи, даже не брал с собой кольчугу и шлем — при нём был только простой меч, который уж никак не мог выдать своего владельца.

Но во всём этом предстояло разобраться после. Сейчас нужно было действовать, и действовать немедленно: если воины тронутся в путь, отбить у них пленника станет куда труднее.

Луи отошёл от окна и проворно оделся. При этом ухитрился заправить кольчугу в штаны (неудобно, зато не видно!) и так ловко надел поверх неё куртку и короткий пилигримский плащ, что откинутым на плечи капюшоном плаща напрочь прикрыл железный капюшон кольчуги. Шлем приходилось оставить, но его в конце концов можно напялить очень быстро. Теперь всунуть ноги в короткие сапоги, сумку на плечо — и всё.

Молодой человек, не таясь, прицепил меч, а вот лютню аккуратно спрятал в сумку — раз эти воины поймали одного бродячего трубадура, то могут заинтересоваться и вторым. Стоп! А чего наговорил им хозяин постоялого двора? Если они уже знают, что бродячий музыкант остановился здесь на ночлег, то не выпустят его, не допросив!

Опасения Луи тотчас подтвердились. Дверь его комнаты без стука распахнулась, и на пороге, пригибаясь под низким косяком, появились двое немцев. Мысленно рыцарь поблагодарил Бога за то, что успел собраться.

— Далеко пошель ехать? — на ужасном французском спросил один из воинов.

— Домой, добрые люди, домой! — радостно улыбаясь, сообщил трубадур и шагнул навстречу.

Эта улыбка и то, что он вовсе не прикоснулся к рукояти меча, даже руки к ней не протянул, ввело кнехтов[84] в заблуждение. Один из них просто выставил вперёд ладонь, жестом приказывая Луи остановиться. И в то же мгновение, не успев ахнуть, и только дико выпучив глаза, начал сползать вдоль косяка на пол. Его товарищ, стремительно обернувшись, так и не понял, что же произошло — он не успел заметить торчащей между петель кольчуги, как раз против сердца, ещё одной петли — головки обыкновенной вязальной спицы. В следующий миг кулак рыцаря обрушился на его голову, и воин рухнул поперёк тела мертвеца. Ему повезло: торопясь, Луи так и не стал обнажать меч.

Граф быстро втащил обоих в комнату, затворил дверь и вновь пожалел, что на ней нет даже простой задвижки — ох уж эти постоялые дворы! Но он не собирался здесь задерживаться.

Опять выглянув в окно, молодой человек увидел почти ту же картину — двое у колодца, один рядом с лошадьми и пленником, которого никто не собирался хотя бы ненадолго отвязать от конского седла.

Теперь времени вовсе не оставалось: старший вот-вот заметит отсутствие тех двоих, что вошли вслед за хозяином в дом. Заметив — позовёт. А не получив ответа, уже не сунется к «странствующему трубадуру» так беспечно.

Быстрым движением Луи вытащил из-за голенища сапога вправленный туда кинжал, прицелился, метнул. Кнехт, стоявший возле Блонделя, всё же успел вскрикнуть. Но в это самое время заржала его лошадь, и тихий крик боли не был услышан ни у колодца, ни в доме. Охранник упал лицом вниз, и рукоять воткнувшегося ему в глаз кинжала, сразу погрузилась в вязкую лужицу крови, смешавшейся с пылью.

Луи выхватил меч, согнувшись, пролез в окно и соскочил во двор. Те, что возле колодца, не заметили его, зато увидел хозяин, как раз выходивший из низких дверей, с корытом помоев в руках. Он застыл на пороге, оторопело разинув рот, но медлил подавать голос: Луи был от него в двух десятках шагов — вроде бы и далеко, но кто ж их знает, этих франков...

Верёвку, стянувшую руки Блонделя, граф разрезал одним движением меча, кажется, как следует порезав товарища, но выхода не было — коли попался, пускай уж терпит.

Краковую кобылку из конюшни не вывести: не успеть. Однако лошади кнехтов, кажется, тоже не плохи. Особенно конь их начальника — рыжий с белым лбом, гривастый крупный жеребец.

— Скорее, Блондель! — прошептал Луи, отцепляя от пояса убитого охранника меч и привешивая его к поясу трубадура. — Давай в седло! Ты как? Не ранен? Сможешь ехать?

— Вполне, — отозвался Блондель, подходя к своему коньку.

Луи тем временем перерезал подпруги у двоих ближних к нему лошадей, жалея, что не достать остальных, и одним движением взлетел в седло рыжего. Под этим седлом болтался арбалет, что было очень неплохо, только вот зарядное устройство у этой штуковины дурное: вместо обычного оттяжного крючка — здоровенная немецкая катушка[85]. Стреляет далеко, но заряжать долго, да и не зарядишь одной рукой. Луи, однако, проверил, на месте ли колчан и есть ли в нём стрелы. На сёдлах остальных воинов тоже висели арбалеты, а раз так, то неуклюжесть зарядного устройства, пожалуй, на руку беглецам — по крайней мере, не получишь стрелу в спину.

— Вперёд! — скомандовал Луи и дал шпоры коню.

Вслед раздались сразу три вопля: закричал, наконец, хозяин, и эхом отозвались двое кнехтов, толкавшихся возле колодца. Покидав вёдра, они бросились к лошадям, по пути пихнули ошалевшего крестьянина, который, шлёпнувшись в дверях, окатил себя всем содержимым корыта и тем самым лишил завтрака своих свиней.

Воины оказались верхом, когда беглецы уже мчались по дороге во весь дух. Правда, Блондель и Луи далеко уехать ещё не успели, но и преследователи не смогли пуститься в погоню: у обоих сразу же съехали набок сёдла. Кнехты, изрыгая крепкую немецкую брань, покатились в пыль, только теперь приметив своего убитого товарища, лежащего головой в луже крови.

Тем временем «трубадуры» неслись к лесу, к тому самому лесу, который вчера проехал граф Шато-Крайон, надеясь, что деревья скроют их от погони.

Оглянувшись, Луи с тревогой заметил, что Блондель всё больше отстаёт. То ли он был слишком измучен, чтобы как следует понукать коня, то ли в предшествовавшей гонке слишком измучился сам конь. Так или иначе, гнедой скакал чересчур медленно.

Граф натянул поводья и подождал, пока Блондель поравняется с ним.

— Скачи вперёд, — ответил он на вопросительный взгляд товарища. — Вон по той тропе.

— А ты? — выдохнул Блондель, в возбуждении забывая о своей куртуазной манере выражаться и запросто переходя с графом на «ты».

— Скачи, я сказал! — рявкнул Луи. — Здесь удобное место, чтобы остановить их. Быстрее, ради Бога!

К счастью, хотя Блондель и был трубадуром более, чем рыцарем, он всё же бывал в сражениях и умел, когда нужно, исполнять приказ.

Луи проводил его взглядом и прислушался. Всадники, — судя по всему, их было трое, — приближались. Из-за деревьев доносились фырканье коней и брань бровастого начальника отряда.

Шато-Крайон ещё раз навострил уши, дабы убедиться, что едут воины именно по той тропе, по которой проскакали сейчас они с Блонделем. И, дёрнув поводья, заставил рыжего жеребца отступить за ствол громадного вяза, наполовину закрывающего тропу. После этого молодой человек снял с седла арбалет и, наложив стрелу, тщательно натянул тетиву, что есть силы закрутив тугую катушку.

Едва он это сделал, в просвете зелени показались силуэты всадников.

Бровастый был, видимо, человеком искушённым. Увидав пустую тропу и громаду дерева, за которым мог притаиться враг, он поднял руку, приказывая двум другим остановиться, и сам тоже осадил коня. Больше всего в этот момент Луи боялся, что рыжий жеребец, почуяв хозяина, заржёт и выдаст присутствие беглеца. Но рыжий молчал, прядая ушами и переступая с ноги на ногу.