Но всё это осталось в прошлом. Вторгаясь в богатые европейские земли, морские разбойники всё больше узнавали их обычаи и постепенно решили, что жить так, как живут не только короли христиан, но и их селяне, лучше и спокойнее. Ярлы, а следом и все викинги стали принимать христианство, основывать свои поселения и города. К этому времени уже существовали целые государства бывших викингов — Швеция, Дания, Норвегия, и датчане даже приняли участие уже в двух крестовых походах.
Драккары больше не хозяйничали на морях, наводя ужас на торговцев и путешественников. Однако на смену им появилось немало других любителей кровавой морской охоты — купеческих судов становилось всё больше, а значит, прибавлялось и пиратов. Правда, они уже не нападали на города: те превратились в хорошо укреплённые крепости с сильными гарнизонами. Да и объединяться в большие флотилии морским разбойникам стало невыгодно — зачем выдавать своё присутствие, когда нападать удобнее внезапно? Небольшим прибрежным поселениям иной раз по-прежнему доставалось от набегов с моря. Впрочем, береговое право[75] сделало жителей многих рыбачьих посёлков разбойниками почище пиратов: эти прибрежные грабители были вооружены и воинственны.
На Средиземном море пиратов развелось не меньше, чем в северных водах. Правда иной раз разбойники, вместо нагруженного дорогим маслом, вином или тканями когга, натыкались на судно, везущее паломников к берегам Святой Земли. Этих захватывали и отвозили на невольничьи рынки Дамаска или Багдада: чем же плох заработок работорговца?
Однако в последние два-три года между французским побережьем, Сицилией и Палестиной часто плавали суда крестоносцев, и потому разбойники здесь стали появляться реже. Хотя рыцари Креста и увозили после Крестового похода немало ценностей, но нападать на них считалось опасным: десятки опытных арбалетчиков готовы были встретить стрелами непрошенное судно. Так что пираты предпочитали обходить их стороной — купцов мало, что ли?
Впрочем, собирая рыцарей в путь, король Анри не мог не подумать и об этой опасности, да и о любых неожиданностях на берегу. Вместе с Эдгаром (которого Фридрих решительно признал начальником в этом походе и не желал слушать возражений) плыли двадцать воинов, вооружённых, кроме всего прочего, и мощными арбалетами А на носовой и кормовой надстройках когга сделаны были на этот случай высокие борта со специальными прорезями-бойницами. Имелось оружие и у матросов Вилли Морского, которому случалось уже не раз, пользуясь быстроходностью своего корабля, уходить от подозрительных судов, но случалось пару раз и отбиваться от нападений пиратов.
Поэтому само появление галеры, которая была скорее всего пиратской, не могло особенно устрашить путешественников. Опасения внушали лишь два обстоятельства: очень слабый ветер, который замедлял движение когга и не оставлял ему возможности уйти под парусом от быстроходного гребного судна, а также присутствие на борту полугодовалого Анри, мысль о котором сразу вызвала трепет в душе Эдгара. Лучше всего, конечно, было бы избежать схватки, но что, если это окажется невозможным?
Фридрих Тельрамунд, видимо, почувствовал смятение молодого рыцаря и, слегка улыбнувшись, кивнул ему, не выпуская руля:
— Не беспокойтесь, мессир Эдгар, у нас не так мало сил! Только мы двое, вы да я, стоим двух-трёх десятков трусливых головорезов. Воинов нам король дал отличных, я с каждым поговорил. Ну а за Вилли ручаюсь честью — немец не посрамит немца, да ещё при французе. Верно, Вилли?
— Да я и сам не будет срамиться перед какой-то медузий потроха, перед какой-то поганий пират! — воскликнул кормчий, прибавив затем короткое словцо, которого Эдгар не понял, но по ухмылке Фридриха догадался, что оно вряд ли поддаётся точному переводу. — Пусть меня будет глотайт морской черепах, если я когда-то боялься эти разбойник! Раньше мой парус будет прогнуться против ветер, чем я сдам мой корапль стае взбесившийся акуль!
— Прекрасно! — рыцарь Лионский ещё раз взглянув в сторону галеры, прикинул: ей понадобится никак не меньше часа, чтобы подойти к ним на расстояние арбалетного выстрела. — В таком случае я прикажу воинам надеть доспехи и вооружиться и сам влезу в кольчугу и шлем. А ведь думал отдохнуть от всего этого железа хотя бы на время морского пути.
Он сбежал по лесенке с кормового возвышения и почти налетел на Марию, всё так же стоявшую возле борта и тоже смотревшую на приближающийся корабль. Она, конечно, слышала всё, что они говорили, однако, когда молодой рыцарь заглянул в её лицо, он не заметил на нём никакой тревоги...
— Ступай в каюту, жена! — Эдгар поймал себя на том, что говорит с какой-то деланной суровостью. — Оставайся там и вели Луизе тоже не высовываться на палубу. Возможно, будет сражение.
— Я поняла, — кивнула головой Мария. — Но коли так, то почему же ты гонишь своего оруженосца? Я тоже надену шлем, кольчугу и возьму арбалет. Ты же знаешь, как хорошо я стреляю. Правда, прежде только луком, но когда мы стояли лагерем под Птолемиадой, королева Элеонора научила меня обращаться с арбалетом.
— Я очень этому рад, — едва скрывая напряжение, проговорил Эдгар. — Но не забывай, малыш Ксавье, что у нас с тобой сын, за которым надо будет присмотреть.
— Так Луиза и присмотрит! Ведь для нас главное — защитить его, да?
— Это главное для меня! А для тебя главное — повиноваться мужу.
Теперь его голос прозвучал уже гневно, и Мария не стала спорить. Они вместе вошли в каюту, где молодая кормилица, ещё ничего не подозревавшая, спокойно кормила проснувшегося малыша.
В это время Вилли Рыжий снова встал к рулю и, отдав несколько приказаний матросам, немного изменил направление движения корабля.
Фридрих тоже оставался на корме, не спеша идти за своими доспехами — он умел надевать их очень быстро. Кроме того, действия Вильгельма подсказали Тельрамунду, что у кормчего возник какой-то план.
— Что ты затеял? — спросил он, переходя на немецкий.
— Хочу попробовать обмануть этих уродов, чтоб их Левиафан слопал! — ответил кормчий, усмехаясь. — Было бы чуть-чуть побольше ветра — я бы не сомневался в успехе. Вскоре, думаю, ветер усилится, но до этого времени уже нужно управиться. Будь я проклят! Эти медузы рогатые плывут очень быстро!
— Галера-то сарацинская, — спокойно заметил барон, из-под ладони рассматривая догоняющее их судно. — Теперь я это ясно вижу: и форма кормы, и вёсла, всё их выдаёт. Странно! Сарацинские пираты — народ опытный. По осадке нашего когга они бы должны понять, что он не нагружен товарами — идёт налегке. Для чего же мы им сдались? Рабов заполучить? Так ведь корабль, набравший на борт паломников, тоже сидел бы глубоко. Нас тут раза в три меньше, чем бывает, когда едут пилигримы. Ты как думаешь?
Вильгельм сердито сплюнул себе под ноги, что делал только в самом крайнем раздражении.
— Откуда же мне знать, что на уме у пиратов, а тем более — у нехристей? Моё дело — постараться накормить ими акул.
— И как ты собираешься это сделать? — сощурившись, спросил рыцарь. — От ветра пока и впрямь толку мало, не то твой когг легко ушёл бы от этой гребной лохани. По-моему, драки не избежать.
— Поглядим! — пожал плечами бывалый мореход. — Я никогда не против подраться. Но пиратов наверняка не меньше восьмидесяти задниц, а нас, считая воинов, матросов, вашу милость, господина Эдгара и меня, всего тридцать пять. Оно бы и немало, поскольку морские головорезы горазды только орать, а дерутся так себе. Тем более сарацины. Но вот малыш нашего рыцаря... Не хотелось бы, чтоб ему грозила опасность, а в драке ведь всякое бывает.
Фридрих усмехнулся:
— Ишь расчувствовался! Раз уж они потащили младенца в такое путешествие, то знали, на что идут. С другой стороны, я бы тоже не оставил его в Акре — кто знает, что там будет через год, два, три?
— А у меня там двое остались, господин барон, — спокойно напомнил Вилли.
— Сравнил! — махнул рукой Тельрамунд. — Дети кормчего — и сын рыцаря, да ещё рыцаря, прославившегося в войне с мусульманами! Эти бестии никогда не прощают тех, кто их посрамил. А мстят они (может, ты слышал) до седьмого колена. Так что сын их врага для них — тоже враг. Однако ты мне скажешь наконец, что затеял, селёдка ты белобрысая? Тьфу! Из-за тебя и я стал сыпать всякими мокрыми словами...
