«А в других мирах мирных жителей нет или они неприкасаемы?» – ерничал кэтас.

«Ты прав. Но план мы будем составлять позже, когда у нас будет полная информация.»

«Вот то-то же, – проворчал Рони. – А то тоже мне, герой выискался. Снова же забьешься в дальний угол и будешь руководить.»

«Рони, мы же договорились уже.»

Кэтас не стал отвечать, только фыркнул презрительно.

– В агатарском хирде от пяти до двадцати солдат, – заметила Естина.

– Я лишь однажды видел их относительно близко. По моим ощущениям их около десяти. Что такое, профессор? – уточнил он, заметив мрачный вид Рувина.

– Я объясню, мальчик мой, это долгий разговор и не на ходу. Собирайся и пойдем.

Профессор ответил спокойно, с намеком на действительно серьезный разговор. Если бы Ксай мог, он бы уже встревожился.

«Что еще произошло? – проворчал Рони. – Ну почему мы не можем просто решить проблему, их обязательно наваливают еще. Всегда было так сложно?»

«Нет, –усмехнулся Ксай. – Только иногда.»

Ксай сидел на кровати в номере гостиницы и смотрел в одну точку. Сердце гулко и больно бухало о ребра, отдавалось в душе пустотой, в мозгу билась только одна мысль: «его больше нет». Память услужливо показывала картины прошлого: совместные игры, занятия, разговоры. И его больше нет… мудрого, сильного, доброго… больше он не улыбнется, не вставит остроумную реплику, не даст совет. Он мертв и превращен в пепел.

Серьезный разговор с профессором закончился, так и не начавшись толком. Рувин успел лишь со скорбью назвать причину, по которой отправился искать Ксайрона – его отец погиб, Дому нужен князь, а Ксантар на эту роль плохо подходит.

После слов «твой отец погиб шесть месяцев назад» Ксай медленно опустился на кровать, обхватил голову руками и ушел в себя. Некоторое время Рувин еще пытался что-то говорить, теребить его, но сдался и тихонько вышел в соседнюю комнату.

Рони тоже притих и дал время своему создателю побыть наедине с горем. Он понимал, что Ксаю плохо, но понять всей глубины горя не мог. Кэтас никогда не имел никого столь близкого, потому никогда и не терял. Впрочем, горе он уже видел, и не только видел, но и причинял.

В памяти всплыл образ женщины из отдаленной деревни на Драгеруне. Было подозрение, что местные сотрудничают с повстанцами, и хозяйка приказала ему выяснить, так ли это. Рони втерся в доверие к жителям, нашел доказательства и начал тихо устранять виновных. Муж той женщины оказался одной из его жертв. И она оплакивала его на плече кэтаса, не зная, что именно он оставил ее вдовой.

Слова, что говорила в тот день женщина, заставили кэтаса задуматься о природе скорби. Позже он слышал подобное не раз, но именно тот, самый первый случай, прочно врезался в память. И вот сейчас, когда горе Ксая начало потихоньку выплескиваться из него тихим шепотом, Рони с удивлением заметил, насколько оно похоже на все слышанное раньше.

– Что ты оплакиваешь, создатель? – спросил он вслух с любопытством.

– Что? – вздрогнул от неожиданности Ксай.

– Я спрашиваю, кого ты оплакиваешь, если уже тогда знал, что больше не увидишь его? – Рони не ехидничал и не издевался, как делал обычно, сейчас это помешало бы его планам.

– Но это не значит… ты можешь просто дать мне побыть одному? – не стал объяснять Ксай.

– Нет, я не могу выйти за дверь, – невозмутимо ответил кэтас. – Но о чем ты сожалеешь? Объясни мне, я правда не понимаю.

– Ты не отвяжешься, да? – тяжело вздохнул Ксай.

– Нет.

– Я сожалею, что больше не увижу его, – после короткого молчания услышал кэтас тихий ответ. – Я скорблю, что больше не смогу поговорить с ним, он не засмеется, не хлопнет меня по плечу, не… еще много «не», Рони…

– Я, мне, меня… так ты горюешь не о нем, а о себе, – с пониманием протянул кэтас. – Ты больше не увидишь, ты не услышишь, ты не получишь совет или нагоняй… ты потерял. Почему ты не думаешь о том, что сейчас с ним? – удивленно продолжил он в звенящей тишине. – Да, он закончил эту жизнь, жизнь князя Дома Фаронар. Этого тела, с его чувствами и мыслями больше нет. Но осталась его сущность, душа. И она переместилась в сады Тимеры. Сейчас она отдохнет, насладится покоем и безмятежностью, погуляет по лесам и горам, посидит у реки или озера и вернется в новом теле. Да, он может уже стать не эльери, не правителем, но уверен, что окажется снова кем-то достойным. Не твоим отцом, да – об этом ты горюешь? – Рони перевел дух, удивляясь собственному красноречию. – Пойми, что там, в садах Тимеры, он уже вряд ли вспоминает о былой жизни, а готовится к новой. Но если вспоминает, если оттуда можно видеть, что происходит тут, как верят некоторые народы, то, может, ты позаботишься о том, чтобы он радовался тому, что видит? А что он видит сейчас? Он видит сына, на которого возлагал столько надежд, размазней, да еще и раздвоенной размазней! Соберись уже. И давай делать то, зачем мы сюда так упорно перлись! И ты сюда стремился больше меня.

– Как же иногда жаль, что я не могу тебе врезать, – вздохнул Ксай. – Ты не можешь дать мне просто…

– Нет, не могу! – воскликнул Рони. – Ты хочешь быть как все? Я нет. И твой обожаемый отец не был как все! Ты… мы с тобой – будущий князь, а ты хочешь быть как все, одним из серой массы? Да и как ты им станешь, ты даже разозлиться не можешь!

– Хватит… – Ксай закрыл уши руками, хоть и знал, что это не спасет от слов собственного второго я.

– Ксай, – неожиданно спокойно и серьезно сказал Рони. – Ты хотел объединиться. Я хочу того же, пусть мне и страшно. А еще я хочу познать то, что чувствуешь ты. Так что давай думать об этом. А потом мы погорюем вместе, но уже как одна цельная личность.

– Когда это мы поменялись ролями? – нахмурился Ксай. – Думать и произносить речи – моя задача.

– Сейчас у тебя как-то не очень это выходило, кто-то должен был, – ехидно заметил кэтас, а сам удивлялся, что это на него нашло.

– Может, и с профессором поговоришь ты? – горько усмехнулся Ксай.

– Не-не, я его не знаю. Ты его сначала подготовь, а там он сам захочет пообщаться.

– Да, ты прав, – вздохнул княжич. – Надеюсь, он подскажет, как нам соединиться.

– Он же не псионик, – удивился Рони.

– Но он многое знает, он почти ровесник отцу…

– Эй-эй, только не разводи слякоть снова, – тут же отреагировал кэтас на дрожь в голосе Ксая.

– Да, нужно привести себя в порядок и заняться делом, – не очень решительно заметил тот.

Ксай поднялся и отправился в ванну. Насколько мог осторожно, без резких движений, привел себя в порядок, надел штаны из той одежды, что купил профессор Рувин по дороге из штаба наблюдателей, и подошел к большому зеркалу. Впервые с момента пробуждения у него появилась возможность рассмотреть себя целиком и без спешки. Тогда, в спальне маркизы Морганы, удалось лишь бросить мимолетный взгляд на себя, но не вертеться же перед зеркалом под насмешливым взглядом драконицы?! В пути же ничего подобного ему не попадалось, разве что всякие витрины, только перед ними не раздеться. И вот теперь Ксай мог спокойно изучить себя, не только из любопытства, но и ради того, чтобы отвлечься от воспоминаний об отце.

– Пап? – тишину номера нарушил звонкий голос Лиранты. Она вошла разрумяненная с морозца и стряхнула с мехового ворота куртки снег. – Па?..

Но небольшая гостиная пустовала. Обычно профессор сидел на одном из двух полукруглых диванчиков, обитых зеленой кожей, с газетой в руках и чашкой джакки, местного тонизирующего напитка, на столике. Но сейчас Лиру встретила тишина. Хотя нет, из спальни Ксайрона слышались голоса. Наверное, отец успокаивает его после сообщения о гибели князя, решила она, вешая куртку в шкаф, и решила подождать. Но голоса звучали как-то не так, словно бы это один, но с разными интонациями. Да и отца Лира узнала бы. Заинтересованная, она приоткрыла дверь и замерла.

Он стоял лицом к зеркалу, так что ей открылся вид на широкие плечи и прямую спину, сужающуюся к талии – почти идеальный треугольник. Узкие брюки подчеркивали длину ног и… нет-нет, она не собиралась пялиться на то, что между ногами и спиной! Лира ощутила прилив крови к щекам и сосредоточилась на спине. Ой, сколько шрамов…