Носом отодвигаю ткань его свитера и прижимаюсь губами к месту укуса, а потом утыкаюсь в него лицом. Тёма роняет голову мне на макушку. Мы оба дышим так тяжело и громко, что перекрываем шум машин с улицы.

— Потому, Насть, что ты ранена, а я не способен сейчас не только себя контролировать, но и мыслить адекватно. — влетает в заложенные уши хрипящий, задыхающийся голос любимого человека. Глухо выдыхаю, понимая, что он прав. — И, любимая, — по затянувшейся паузе понимаю, что он ждёт, пока я подниму на него глаза. С огромным трудом, но мне удаётся это сделать. Устанавливаем контакт, и он тихо продолжает, — я не трону тебя, пока не буду уверен, что тебе это не навредит.

Какой бы зависимой от него нимфоманкой я ни была, понимаю, что Северов прав. Я и сама не до конца осознала, какие последствия может иметь физическая активность. Только сейчас, отойдя от шока, страха, злости, возбуждения и оргазма, тело начинает болеть так, что приходится сжимать зубы и не стонать уже от боли.

Тёма осторожно толкает меня на место и, открыв бардачок, что-то ищет.

— Блядь, где они? — рычит, продолжая копаться в куче мелочей. — Выпей. — командует, вручая мне блистер таблеток и бутылку воды.

Он всё так же чувствует меня и интуитивно понимает, что мне больно.

— Спасибо, Тём. — благодарю не только за таблетки, но он и это понимает.

Откидываюсь на спинку сидения и закрываю глаза. Несмотря на девятидневный сон, мой организм ещё не восстановился до конца и не восполнил жизненно необходимые силы.

— Ты как? — сипит парень, выезжая на дорогу.

Отвечаю, не разлепляя век:

— Жить буду.

Улыбка сама расползается по лицу.

— И я буду, Насть. Я почти совершил ужасную ошибку, но больше этого не повторится. Я не шутил, когда говорил, что ты спасла меня. Ты была там. И до этого тоже. Ты указала направление, в котором надо было тебя искать. И всё это время я чувствовал твоё присутствие. Не знаю, как объяснить. Я думал, что свихнулся на хрен, но…

Его слова пробиваются сквозь толщу физической боли.

Это не было сном. Это было по-настоящему.

Открываю глаза и цепляю пальцами лежащую на руле руку.

— Ты не сошёл с ума, Артём. Я была там. Ну, или мы оба сошли с ума.

Он снова останавливает машину, включая аварийку, и поворачивается ко мне.

— Ты хочешь сказать, что… Блядь! Я даже не знаю, как это назвать. Ты же не была там физически. Тогда как?

Если бы я знала… Я и сама ничего не понимаю, поэтому прижимаюсь к нему ближе и шепчу:

— Понимаю, что это невозможно, но… Если всё же это было на самом деле, то я сказала тебе, что никогда не умру ради тебя.

Любимый шумно выдыхает и продолжает:

— Я буду ради тебя жить.

Начать сначала

— Артём, хватит меня на руках таскать. Я не калека. — смеюсь, когда Северов вытаскивает меня из машины и несёт в подъезд.

— Знаю, — бурчит парень, — но это не у меня артерия штопаная.

Понимаю же, что он прав, но не могу смириться с тем, что и ему не слабо досталось, а о себе любимый вообще не думает.

— Тём, пожалуйста. — выбиваю жестче, когда Егор открывает дверь подъезда.

Северов опускает на меня взгляд, тяжело выдыхает, но на ноги меня ставит только в лифте. Продолжает крепко прижимать к торсу, снимая упор с левой ноги, которая неприятно ноет и то и дело простреливается болезненными импульсами, будто кто-то автоматную очередь по нервным окончаниям запускает, хотя я и не перестаю делать вид, что со мной всё в порядке, чтобы Артём не зацикливался на моём состоянии ещё больше.

Не хочу, чтобы он винил себя в том, что со мной произошло. В памяти свежи слова Антона о том, что Тёма решил меня от всего защищать. Сейчас же понимаю, что он будет вешать всех собак на себя, потому что не смог этого сделать.

— Чувствуйте себя как дома. — выбивает Северов младший, открывая дверь квартиры и жестом приглашая нас внутрь.

Когда дверь за нами закрывается, Егор уходит, указав направление кухни, и возвращается уже с аптечкой.

— Братиш, давай я тебя заштопаю пока. — режет, глядя на Артёма.

— Чёрта с два я тебя к себе подпущу. — обрубает он, занимая стул и паркуя меня к себе на колени.

Вот почему он такой упёртый?

Цепляю его пальцы и занимаю более выгодное положение, чтобы иметь возможность установить зрительный контакт.

Сердце замирает в груди, когда снова вижу его избитое, уставшее, осунувшееся и хмурое лицо, на котором нет и тени улыбки. И пусть кровь он смыл, когда мы останавливались в последний раз, она всё равно продолжает сочиться из раны над бровью.

Поднимаю руку и осторожно обвожу вокруг этой раны пальцами.

— Родной, прошу тебя, пусть Егор зашьёт её. Ради меня.

Наверное, это единственный аргумент, который он готов принять, потому что ради себя он никогда этого не сделает.

Он отпускает глухой выдох и прижимает мою ладонь к своей щеке, легко касаясь губами.

— А ты не боишься, что мой брат сделает из меня Франкенштейна?

Не могу не улыбнуться на его замечание, и любимый отзеркаливает мою улыбку.

— Вообще-то я третий год на медицинском и с такой пустяковой раной справлюсь за пару минут. — бурчит Егор, копаясь в аптечке.

— Окей. Но если ты, блядь, накосячишь, то я тебе руки повыдёргиваю.

— Тёмыч, не выёбывайся, ладно? — рычит молчавший до этого Антон.

После того, как Артём ушёл с отцом, попросив Арипова остаться со мной, мы перекинулись буквально парой фраз. Вообще не помню, чтобы когда-то видела его таким серьёзным и сдержанным.

— Блядь, Тоха, и ты туда же? — бросает Тёма, прожигая его тяжёлым взглядом.

— Мы все туда же, — отбивает он, — потому что ты упёртый до тупости. Вспомни, к чему это привело в прошлый раз.

На кухню опускается гробовая тишина, потому что всем, кроме Северова младшего, есть что вспоминать. Если бы Артём в день Х сказал мне правду, куда и зачем он едет, или хотя бы ответил на звонок, то всё могло быть иначе.

Нет, я не виню его в том, через что мне пришлось пройти, но хватает и того, что любимый сам это делает.

Делаю несколько глубоких вдохов-выдохов, успокаивая разбушевавшееся сердце, и обвожу глазами всех находящихся за столом.

Артём выглядит мрачнее тучи. На скулах ходят желваки. Руки сжаты в кулаки с такой силой, что на них снова проступают бордовые капли.

Егор замер над набором для зашивания ран и тоже бегает взглядом от Тёмы на Антона, потом на меня и так по кругу.

Антон поджимает губы и отводит взгляд в сторону, явно понимая, что упоминание об этом было самой большой его ошибкой.

Знаю, что кто-то должен хоть что-то сказать, но никто этого делать явно не собирается, поэтому сгребаю всю свою решимость и спокойствие и выпаливаю:

— Егор, а где у тебя ванна? Я бы хотела помыться и, если можно, дай что-нибудь переодеться. Меня уже тошнит от этого маскарадного костюма.

Сжимаю пальцами ткань сорочки и выпячиваю её вперёд, чтобы все поняли, о чём я говорю. Нет, они, конечно, и так догадались, но мне необходимо привлечь всё внимание к себе, поэтому ещё и брезгливо кривлю лицо, давая понять, что тошнота — не шутка.

— Ванна справа по коридору. Полотенца на стиралке. Шмотки какие-нибудь накопаю. — выходит из оцепенения парень, так похожий на моего любимого мужчину, но в то же время совсем другой. — Только там замок сломан, так что не закрывайся, иначе дверь придётся выламывать. И если нужна помощь, — растягивает рот в улыбке, указывая на моё загипсованное запястье, — то я к твоим услугам.

Тёма напрягается, но вразрез с окаменевшим телом его тон ровный и спокойный:

— Потом, братик, к твоим услугам будет травматолог.

— Тёма! — буркаю, легко стукнув его по плечу.

— Да я же просто пошутил. — бубнит Егор, выставляя ладони перед собой и строя оскорблённую невинность, чем вызывает улыбку не только у меня, но и у хмурых Артёма и Антона.

— Ой, зря ты так шутишь, Егорыч. — высекает Арипов. — Тёмыч на Настюхе помешан, так что не советую так делать. Мне один раз чуть глаза не вырвал за то, что я на неё не так посмотрел. А уж когда увидел, как мы обнимаемся… — бросает многозначительный взгляд на друга.