— Не надо, Тёма, прошу.

Он останавливается, цепляет мои глаза, гулко выдыхает и сжимает ладонь.

— Плечом к плечу? — задаёт вопрос сиплым голосом.

— Всегда.

— Мало тебе проблем, выродок?

А вот при звуке этого голоса срываюсь уже я. Звук хлёсткой пощёчины эхом разносится по территории академии.

Отец замирает в полном оцепенении, приложив руку к красному отпечатку моей ладони. Мама, которую я не заметила так же, как изначально и его, громко восклицает и что-то там выкрикивает, но я ничего не могу разобрать. Сверлю "папочку" яростным взглядом в надежде, что он его добьёт, но не тут-то было. Он раздувает грудную клетку и командует:

— Ты, — тычет в меня пальцем, — сейчас же едешь домой, пока я твоему ублюдку не устроил проблем посерьёзнее.

— Пошёл. Ты. На. Хер. Папа. — отрезаю каждое слово и, задрав подбородок, прохожу мимо него.

И дело вовсе не в том, что я боюсь его или что мне нечего сказать. Ладони до зуда хотят сжать его шею. Зубы скрипят от желания вцепиться в глотку.

— Анастасия! — ревёт "папа" и ловит меня за запястье.

— Что, блядь, Анастасия, а? Чего ещё ты мне не сказал? Что ещё сделаешь?

— Ты не представляешь, на что я способен, дочка. Этот арест всего лишь цветочки. Или ты едешь с нами домой, или твой ублюдок, — кивок мне за спину. Знаю, что Артём стоит прямо сзади и готов вмешаться в любой момент, но даёт мне шанс самой разгрестись с этим дерьмом, и я благодарна ему за это. — сядет пожизненно.

— Рискни. — бросаю вместе с презрительной усмешкой. — Ты не только не вернёшь меня домой, но и потеряешь всё, чем так дорожишь.

— Что ты несёшь, Анастасия? — хрипит отец.

— Что за глупости, Настя? — выдыхает мама.

— Вы хотели, чтобы я была в курсе ваших дел, и я, мать вашу, в курсе. Если вы тронете Артёма, то, Богом клянусь, я вывешу на билбордах всё ваше грязное бельё. Вытряхну его перед всеми.

— Настя, ты же погубишь свою репутацию. — шелестит мать.

А я смеюсь. С таким мрачным видом, что предки сразу притихают. Они понимают, что мне есть чем им ответить. И они боятся. Да, блядь, дожились... Меня боится собственная семья. А я их ненавижу.

Это на самом деле очень страшно и больно, когда вот так рвутся нити с прошлым и родственные связи. Но они не оставляют мне выбора. Если бы они только поняли меня. Если бы приняли нас с Тёмой... Но этого никогда не произойдёт.

— На хрен мне ваша репутация. — высекаю с металлом в интонациях. Вырываю руку из отцовской хватки и поворачиваюсь назад. Как и думала, Северов стоит всего в метре от нас. На скулах ходят желваки. Пальцы то сжимаются в кулаки до побелевших костяшек, то распрямляются. Он всем своим видом выказывает гнев, который, как и я, не старается прятать. — Пойдём отсюда, любимый. — отпускаю лёгкую улыбку, обращаясь к ставшему самым близким и родным человеку.

Он в два шага пересекает разделяющее нас пространство и переплетает наши пальцы.

— Я люблю вашу дочь. И она любит меня. И мы...

— Да кто ты на хрен такой? — рычит отец.

— Уверен, что ВЫ отлично осведомлены о том, кто Я на хрен такой. — высекает Тёма. — И помимо этого, я будущий муж Насти.

Несмотря на затянувшееся напряжение и повисшую в воздухе угрозу, в груди становится горячо от этих слов.

Муж. Мой муж...

Когда я думала так о Кире, то меня топило паникой. А сейчас... Расправляю крылья. Моя взлётная полоса закончилась, и я взмываю выше облаков, выше планет, выше космической бесконечности. Я там, где ни разу не бывали не только люди, но и сами боги.

Забиваю на всё и всех. Ловлю в фокус бирюзу любимых глаз и выкрикиваю во всю силу лёгких то, что так и не смогла произнести ранее:

— Да!!!

Если раньше вся моя жизнь была театром абсурда, то вы хоть представляете, что происходит сейчас?

Родители, Кир, арест Артёма, угрозы, яростные взгляды, оскорбления, злость, ярость, ненависть. А Тёма хватает меня за талию и кружит по парковке. Обвиваю руками его шею. Ловлю губами его смех.

Мы два готовых на всё ради нашего общего счастья безумца. И остаётся только добавить известную всем фразу: и пусть весь мир подождёт.

Правда, этот мир ждать не намерен. Пока окоченевшие от шока предки стоят, разинув рты, раздаётся бесяче-хладнокровный тон Должанского.

— Не стрёмно жениться на шлюхе?

Северов исчезает раньше, чем мои ноги касаются твёрдой поверхности. Его кулак впечатывается в надменную рожу моего бывшего жениха. Кир оказывается на земле, а Тёма седлает его и продолжает сыпать ударами.

— Ты мне, мразь, за всё ответишь! За каждый, сука, синяк на её теле! За этот ебаный укус! За, блядь, каждую слезинку, уёбок, ответишь.

Вижу, как смазливое лицо Кирилла медленно, но неизбежно превращается в кровавое месиво. У него нет ни единого шанса против спортивного, накачанного Северова, хотя Должанский и предпринимает слабые попытки ответить или сбросить его с себя.

Я думала, что раньше видела на лице Артёма ярость, но как же я ошибалась. Это были лишь её глухие смазанные отголоски. Сейчас его лицо перекошено таким бешенством, что я с трудом узнаю в нём любимого человека. Если никто ничего не сделает, то Тёма просто убьёт Кира. Оглядываюсь по сторонам в поисках поддержки, но даже Арипов завис в каком-то ступоре.

Срываюсь с места и бросаюсь Северову на спину, сжимая пальцами рукав куртки той руки, которой он наносит бесконечно-сокрушающие удары.

— Хватит, Артём! Остановись! Перестань! Ты убьёшь его! — ору ему прямо в ухо, но он будто не слышит. — Умоляю, Тёма, пожалуйста, не надо. Ты нужен мне! Ты!

— Убью сучару! — рычит парень, в очередной раз впечатываю кулак в опухшее, посиневшее и всё покрытое кровоподтёками лицо Кирилла.

— Артём! Артём, блядь, остановись! — визжу так, что у самой уши закладывает. Его рука зависает в нескольких сантиметрах от изуродованной физиономии Должанского. Ухватившись за эту передышку, начинаю быстро тарахтеть ему в шею. — Остановись, родной, молю. Если ты убьёшь его, то я потеряю тебя. А я не смогу так. Без тебя не смогу. Ты нужен мне, Тёмочка.

Он тяжело и громко выдыхает и поднимается, а я продолжаю висеть у него на шее. Ноги болтаются в воздухе, но всё равно не отпускаю, будто мой захват сможет удержать его на месте. Если Север захочет, то сдует меня как пылинку. Но вместо этого он накрывает мои кисти ладонями и сипит:

— Задушишь, маленькая.

Ослабляю хватку и сползаю по его спине. Тёма поворачивается, крепко обнимает и жадно целует. Разрывая поцелуй, но не объятия, смотрит на моих предков и выбивает ровным, но хриплым голосом:

— Я бы никогда не назвал вашу дочку шлюхой. Никогда бы не оставил на её теле синяки. Никогда намеренно не сделал больно. Я люблю Настю, нравится вам это или нет. И мы всё равно будем вместе. Если вы любите её хотя бы на сотую часть того, как люблю я, то дайте нам этот шанс.

— Боже... — всхлипывает мама, и я читаю в её увлажнившихся слезами глазах — понимание. И да, мать вашу, она принимает Артёма. Принимает нас. — Прости дочка. — шелестит тихим голосом.

Но я не могу простить её. Пока не могу. Но всё равно позволяю лёгкой улыбке коснуться моих губ.

Отец ничего не отвечает. В глазах только негатив. Он непробиваемая стена. Но я и не собираюсь стучаться в дверь, которую никогда не откроют.

Смотрю на любимого и вижу, как разглаживаются его черты. Как мягкая улыбка расползается по лицу. Как загораются его глаза, когда смотрит в ответ. А в следующую секунду... В следующую секунду я умираю.

Выросший сзади Должанский наносит Артёму удар камнем в висок. Бирюзовые глаза округляются, а потом закатываются, и Северов с громким хрипом опадает на землю.

Не смей так поступать со мной

Замедленная съёмка. Именно так реагирует на шок моё сознание. Все движения смазываются и замедляются. Звуки отстают от картинки. Артём лежит на асфальте. Его шея вывернута на бордюре под резким углом. Все вокруг, в том числе высыпавшие из здания студенты, заторможенно воспроизводят какие-то движения. И тишина. Нереальная. Гробовая. Страшная. Пробирающая кладбищенским ветром до самых костей.