— Ты чего, Тём? — шепчет, когда без слов прижимаю с себе.

В груди такая дробилка, что дышать становится тяжело. Её губы и подбородок блестят от склизкой влаги. На щеках неизменный румянец стеснения. Глаза горят так ярко, что выжигают последние страхи в моей тёмной душе. Она такая охуенная, что я просто не могу не поцеловать её в этот момент. Такими эмоциями топит, что дыхание вырывается из груди тихими стонами.

— Люблю тебя, родная.

Я готов повторять эти слова каждую секунду своей жизни, потому что это, мать вашу, самая очевидная истина и желанная правда. Я живу этим чувством. Я им горю. И в нём же захлёбываюсь.

— Тёмочка... любимый. — шепчет, проходясь ногтями по плечам.

Сжимаю ягодицы и тащу вверх, пока не обхватывает ногами мои бёдра. Прижимаю к стене и вхожу одним длинным толчком до упора. Ноющие яйца со звонким шлепком ударяются об её задницу. Оба стонем и рычим одновременно. Из Настиных лёгких будто весь воздух вылетает. Зависаем в этом положении, заново привыкая к чувству полного единения. Её пальцы скребут затылок. Пятки вжимаются в мою спину. Грудь тяжело поднимается и с хрипами опадает.

Она нереально горячая. Невыносимо тесная. Одуряюще сладкая. Бесконечно любимая. Подаюсь назад и тут же возвращаюсь. Я не трахаю её, как ни хотел бы делать именно это, а занимаюсь со своей девочкой любовью. Медленные движения. Затяжные толчки. Звенящие стоны.

— Охуенная... Охуенная... — долблю своими грязными мыслями, забивая не только влагалище членом, но и её рот — языком.

Прорываюсь в её душу. Влетаю в её сердце и цепляюсь там так же крепко, как она вцепилась в моё.

— Быстрее... Тёма... быстрее... — сипит, сильнее вжимая пятки.

— А как же "займись со мной любовью"? — смеюсь, прекращая движения.

— А может, просто трахнешь меня? — отбивает, сжимая зубы, но всё равно улыбается и да, блядь, заливается краской.

— Тащусь, когда ты такая.

Впрочем, другого приглашения мне и не надо. Вынимаю член и грубо врываюсь обратно. Я делаю то, чего она хочет. То, о чём просит. Я трахаю её дико, жёстко, необузданно.

— Отпусти, малыш. — хриплю, замирая.

— Что? — шелестит срывающимся шёпотом. В глазах туман.

— Ноги разожми. Хочу тебя по-другому.

Любимая подчиняется и опускает дрожащие ноги на плитку. Слабо покачивается и цепляется за меня.

Прижимаю к себе, не позволяя упасть. Новый поцелуй — огненная вспышка. Разворачиваю спиной к себе и прижимаю грудью к стеклу душевой кабины. Вбиваюсь затяжным рывком, разбиваясь громкими стонами. Накрываю её руки и сплетаю наши пальцы. Вдалбливаюсь в желанные глубины, как одичалый.

Кусаю за шею и сразу зализываю укус. Накрываю её лобок и сжимаю клитор. Это наше сумасшествие и мы без сопротивления растворяемся в нём. Ещё несколько размашистых толчков и любимая кончает.

— Артёёём! — растягивает в крике удовольствия моё имя.

Блядь, это лучшая музыка для моих ушей. Стенки влагалища пульсируют и сжимают вздыбленную плоть. С натягом делаю ещё несколько глубоких толчков и выдёргиваю член, заливая спермой идеальное тело своей девочки.

Вплотную вжимаюсь в её спину и задницу, с трудом удерживая расслабленное тело, и хриплю ей в ухо:

— Люблю тебя, Настя. Больше всех на свете люблю. Знаешь, малыш? Мой мир — это ты.

— А ты, Тёмочка, — высекает сиплым шёпотом, — моя вселенная. Вселенная для одного человека.

Поставив мир на паузу

Все оставшиеся после безумной ночи силы уходят на то, чтобы поднять налитые свинцом веки. Всё тело приятно ноет, а кожу до сих пор словно иголками колит в тех местах, где её касались руки, губы, зубы и язык Артёма. Если говорить проще — везде. Каждый миллиметр моего тела покрыт его жаркими поцелуями. Между ног тянет и будто пульсирует. Не уверена, что вообще смогу сегодня сползти с кровати или хотя бы свести вместе бёдра.

После душа мы вернулись в спальню, и стоило мне опуститься спиной на покрывало, как горячий твёрдый член оказался внутри меня. Потом снова был душ. Секс на стиральной машине. Опять спальня.

Блин, как мне вообще пошевелиться после семи оргазмов за ночь? Это же просто сумасшествие. Разве можно бесконечно трахаться? Спариваться, как озабоченные кролики?

Видимо, можно, потому что мы просто не могли оторваться друг от друга. Как два маньяка, гладили, целовали, ласкали, царапали, сжимали, кусали, оставляли засосы. Губы болят так, что кажется, на них живого места не осталось. Боюсь даже пальцами к ним прикоснуться и осознать, что на них нет больше кожи, а только оголённые нервы.

Выпускаю из груди хриплый выдох. Горло дерёт от бесконечных стонов и громких криков. При этой мысли закрываю глаза, чувствуя, как к щекам приливает жар стыда. Соседи снизу два раза долбили чем-то по батарее в надежде, что это заставит нас быть тише. Подействовало, но ненадолго.

Сбавили мы обороты только после того, как они начали в двери ломиться. Не знаю, что им там наговорил Северов, но больше стуков не последовало.

Стыдно-то как. Господи...

Даже представить боюсь, что столкнусь с кем-нибудь из них где-то в подъезде или на улице. Сейчас я готова как минимум месяц не высовывать носа из квартиры, пока они не забудут об этом. Уж лучше под землю провалиться, чем взглянуть им в глаза.

Какой бы разбитой хоть и довольной я себя не чувствовала, подняться в туалет всё же приходится. Осторожно снимаю с груди мужскую руку и выползаю из-под одеяла. В дверях оборачиваюсь и бросаю взгляд на любимого мужчину. Какой же он всё же красавчик. И какой же он... Мой.

В ванне умываю лицо и чищу зубы, избегая смотреть на своё отражение. Наверное, стоило бы приготовить завтрак и кофе, хотя, судя по тому, что время уже перегнуло за полдень, обед. Но вместо этого я возвращаюсь в спальню и забираюсь в постель.

Тёма лежит на спине, закинув одну руку за голову. Прижимаюсь к горячему рельефному телу и кладу голову на плечо. Пальцами вырисовываю невидимые узоры на его груди. Касаюсь губами щеки. Веду глазами по кубикам пресса и останавливаюсь на бугре под одеялом.

В груди сразу становится жарко. Между ног мокро. Во рту сухо, как в пустыне. Провожу языком по пересохшим губам и проделываю тот же путь, который прошла глазами, пальцами. Ныряю под кромку одеяла и поглаживаю гладкий ствол.

Что я делаю, мать вашу?

Сжимаю пальцы, и член отвечает на мою ласку пульсацией и лёгким покачиванием.

Боже, я точно нимфоманка, потому что в следующую секунду сбрасываю одеяло и седлаю Северова. Его дыхание срывается, но глаза не открываются. Только руки ложатся мне на бёдра.

— Что ты делаешь? — выбивает сонным голосом с лёгкой хрипотцой, от которой по коже летят мурашки, а желание достигает своего апогея.

— Хочу. — отсекаю сиплым шёпотом и сжимаю рукой подрагивающий член, направляя его в себя.

Опускаюсь очень медленно, ощущая, как раскалённая плоть заполняет меня сантиметр за сантиметром.

— Сучка! — рычит Артём и одним резким движением опускает меня на себя, забивая до предела.

Мой счастливый стон удовлетворения от того, что он снова во мне, и его животный рык смешиваются. Превращаются в какой-то нереально-сексуальный и дикий звук.

Падаю ему на грудь от переполнивших эмоций, а парень несколько раз поднимает бёдра вверх рывками и слишком медленно их опускает.

— Люблю тебя. — бубню ему в рот и жадно целую. Север сильнее сжимает ягодицы и ускоряет темп, а потом замирает. — Артём, не останавливайся. — хнычу, шкрябая ногтями каменные мышцы на плечах.

— Это была твоя инициатива, малыш, так что ты и двигайся. — отбивает смеясь и делая всего одно движение.

— Я не знаю как. — пищу, заливаясь краской.

Ну сколько можно краснеть? Я сама залезла на него. Сама захотела.

И пусть эта поза для меня новая, интуитивно поднимаю и опускаю таз, вырывая из горла любимого раздробленные стоны, которые смешиваются с моими рваными, образуя дичайше-животную музыку.