Код моего родного города.

— Алло? — хриплю, закрывая глаза.

Так вот о каком звонке шла речь.

Страшно. Блядь, очень страшно услышать голос собеседника.

Это Настя? Должанский? Кто?

— Артём Северов? — выбивает мужской голос.

Лёгкие до отказа.

— Да. А ты кто? Откуда у тебя этот номер?

Вся грёбанная область знает, что нет смысла звонить Насте. Все девять дней её труба молчала.

— Номер написала девушка, которую мы с отцом подобрали на дороге девять дней назад с ножевым ранением бедренной артерии.

Первая мысль после этих слов: жива ли она?

Вторая уже адекватная: она жива!

— Где она? — выдыхаю с надеждой.

— В больнице.

— В какой, блядь, больнице?! — срываюсь, скрипя зубами.

Что, блядь, за мудак?! Какого хера нельзя просто сказать?

— В нашей больнице, братиш.

Едва не роняю телефон, когда слышу эту фразу. Мотор разрывается от перегруза. Кровь продирает вены, растекаясь по черепной коробке. Она же застилает глаза.

Кулаки до хруста. Зубы до скрежета. Никаких слабостей. Я нужен своей девочке.

Знаю, что это невозможно. Просто не может быть такого совпадения, но сквозь пелену выбиваю:

— Что за шутки?

— Никаких шуток. Самому нихуя не смешно. Не думал, что судьба такая юмористка.

Она, сука, не юмористка, а сценарист ужасов.

— Егор?

— Привет, брат.

По закоулкам памяти

Не облокачиваюсь, а тупо падаю на стену, сползая на пол. Веки сами опадают вниз. Мотор перемалывает остатки ставших слишком хрупкими костей. Дыхание вырывается из груди короткими, рваными, тяжёлыми рывками.

Блядь. Блядь! Не может этого быть. Так просто, сука, не бывает.

— Нечего сказать, братиш?

Мне есть что сказать. До черта и больше, но сейчас не до этого.

— Что с Настей? — отрезаю вырванным из сдавленной груди хрипом.

— С кем? — удивляется парень.

— Егор, у тебя, блядь, за шесть лет мозгов не прибавилось, что ли? — цежу, сжимая зубы, а потом уже спокойнее добавляю. — С девушкой, которая дала тебе это номер.

Глаз всё так же не открываю, разрывая все воспоминания и предположения.

Это просто, мать вашу, полный зашквар! Каковы шансы, что мою девочку подобрали мои брат с отцом? И что она там, куда я поклялся никогда больше не возвращаться?

Эта сраная судьба — не юмористка и не автор ужасов. Она — самая настоящая сука.

— А у тебя язык ещё поганее стал, чем шесть лет назад, Тёма. — скрежещу зубами. Мелкий ублюдок. Хотя уже давно не мелкий. Ему двадцать. — Мы столько лет не общались, а ты спрашиваешь о девчонке? Неинтересно, как у меня дела? Чего нового?

— Егор, пожалуйста, просто ответь.

Видимо, он улавливает умоляющие интонации в моём тоне, потому что и его голос глохнет, когда спрашивает:

— Кто она?

— Моя невеста.

— Бляяя… Не думал, что ты когда-то так попадёшь.

— Егор, ёбаный в рот! Что с Настей?! — срываюсь, подскакивая на ноги.

Почему он так упрямо молчит? Что если всё плохо? Учитывая то, как мы расстались, то ему бы проще было просто добить меня, а не мариновать и оттягивать момент.

В трубке слышится тяжёлый сиплый выдох.

Все мышцы на грани. Жилы на разрыв. Нервы в кровь. Дыхание в стоп.

— Мы ехали из Питера. По встречке на такой скорости летела тачка, что я до сих пор не допираю, как смог понять, что она посылает сигналы SOS. Фарами и сигналкой. Отец остановился, и водила той тачки тоже дал по тормозам. — остатки эмали на зубах сдираю. Ногти в ладони. Пиздец. Вот вообще ни разу не смешно. — Из тачки эта девчонка вылезла. Вся в крови. Голова разбита. Лицо опухшее и в синяках. В ноге нож. — кусаю губы, на которых и без того живого места не осталось. Кулаком прижимаю. — Не знаю, как она вообще что-то соображала в таком состоянии и смогла ехать, потому что как только мы подбежали, она глазами указала на ногу и упала.

Егор замолкает.

Вгрызаюсь зубами в кулак, опять глотая кровь.

Моя девочка… Не сдалась... Сильная…

— Не молчи, Егор! — рявкаю, срываясь в к шкафу.

Натягиваю шмотки. Хватаю документы и ключи от Гелика. Слетаю по ступеням. Срываю Мерс с места с громким визгом резины, пока слушаю слегка дрожащий голос брата.

— Наверное, стоило бы вернуться в Питер, но отец приказал ехать в нашу больницу. Первую помощь оказал на месте. Она впала в кому. В себя пришла только вчера вечером, но… — рассказ обрывается.

Выжимаю газ до предела.

— Что «но»? Что, блядь, «но»? — тишина. — Егор, мать твою, ответь! Что с ней?! — срываюсь на вопль.

Какого хрена он молчит? Что с Настей?

— Она не в себе. Вообще не в адеквате. — сука! Держись, малыш. Держись. — Когда глаза открыла, то назвала меня Артёмом. Когда я попытался убедить её, что я не Артём, то она сначала в истерику впала, а потом вообще из реальности выпала. Лежит и смотрит в потолок. А я всё думал, возможно ли такое, что она знает моего брата, который свалил в неизвестном направлении шесть лет назад? Учитывая нашу генетику, то вряд ли могла с кем-то спутать.

Вот это уж точно. Хрен спутаешь. Отцовские гены.

А Настя… Если она меня не узнает? Если не сможет справиться? Я тоже не мог и спасался так же.

— Как она тебе номер дала, если ничего не говорит? — рублю с подозрением.

— Никак. Заглянул к ней в надежде, что очухалась. Хотел о тебе спросить, но она вообще непробиваемая. Уже на выходе увидел лист бумаги на полу, а там цифры. Решил проверить и вот…

Вашу мать…

— Держись, родная. Не сдавайся. Я еду. Еду к тебе. Держись. — бомблю мысленно, а вслух высекаю. — Присмотри за ней, Егор.

Я не спрашиваю, была ли на ней одежда. Я не спрашиваю, проверяли ли её на предмет насилия. Я ничего из этого не спрашиваю, потому что не способен сейчас мыслить трезво и отбросить эмоции.

— Больше ничего не скажешь, Тёма? — режет обиженно брат.

— Я еду. Поговорим на месте.

Сбрасываю вызов и сразу набираю Тохе. Руки дрожат, как у нарика в ломке. Голос ломается. Мотор гремит до физической боли.

— Да. — выбивает приятель едва слышно.

— Настя… Она в Карелии. — как ни стараюсь, больше ничего не удаётся выдавить.

Меня одновременно и облегчением топит, и ужасом полосует.

Антон что-то спрашивает, но я не могу сосредоточиться на его голосе от собственных душераздирающих мыслей.

Глушу их. Глушу. Глушу.

Едва избавляюсь от одной, наваливается шквал новых.

Глушу. Рву в клочья. Глушу.

Торможу у обочины. Выпрыгиваю из Гелика, жадно хватая губами холодный влажный воздух. Физически дрожь летит. Все внутренности будто в желе свернулись и трясутся. Пальцы отказываются слушаться, когда пытаюсь щёлкнуть зажигалкой.

Глушу. Глушу.

Высекаю искру, подкуриваю. Одна тяга. Вторая. Третья. Дым в лёгкие. Никотин в кровь. Холод в голову. Уверенность в голос.

— Я еду туда. — обрубаю, запрыгивая в тачку.

Бью по газам, пока до приятеля доходит суть сказанного.

— Живая? — одно единственное слово.

— Живая. — самое значительное.

— Где она и что с ней?

Коротко передаю разговор, умалчивая о том, кто принёс мне эти вести и о том, что направляюсь в больницу, принадлежащую ублюдку, который сломал мою жизнь.

Вот только Арипов явно что-то не то чует, потому что толкает холодно:

— В какой она больнице? Мы уже добрую половину прошерстили, но безрезультатно.

Глубокий шумный вдох. Глухой рваный выдох.

— В той, в которой я ни за что на свете не стал бы её искать.

— Пиздец. — разрезает сухо. — Уверен, что готов вернуться? Может, я сам поеду туда? Я на месте, где тачку нашли.

Вдох-выдох. Сжимаю руками руль, пока он не начинает скрипеть.

— Я должен сам, Тоха. Выбора нет. Я должен забрать её оттуда.

— Понял. Тогда жду тебя.

Пролетаю мимо Лексуса Антона. Он сразу срывается за мной. Сигареты таскаю одну за другой. Помню же, что собирался бросить, но сейчас это — жизненная необходимость, чтобы просто, блядь, не свихнуться к чертям.