Лицо любимого смягчается, и он ловит пальцами слезинки. Совсем как раньше. Я даже готова поверить в то, что он потерял память, но не чувства.

— Почему ты плачешь, Ангел? — шепчет ласково, задевая своими губами мои. Как раньше. Но всё же иначе. — Не плачь, маленькая.

Всхлипываю ещё громче. И пусть он не помнит. Пусть для него я всего лишь "одна из", но я так не могу. Толкаюсь навстречу его губам и целую. Этот поцелуй получается слишком горьким, потому что Артём заталкивает мне в рот язык и вжимает ладонь между ног без какой-либо нежности.

Я забываю о том, где нахожусь и о том, что в палату в любой момент могут войти. Забываю о его ране. Мне необходим этот контакт, пусть и без любви.

Даже когда мы сходили с ума, растворяясь в нашем безумстве, я всегда ощущала в нём сдержанность. Тёма всегда перекрывал боль — лаской. А сейчас он грубо толкает меня на спину и кусает за горло, как какую-то бесчувственную самку. С силой сжимает промежность, причиняя не только дискомфорт, но и ощутимую боль. Следующий укус оставляет на щеке. Раньше он всегда зализывал эти отметины, но не сейчас. Слёзы перекрывают видимость. Это не мой любимый Тёма. Сейчас он — Артём Северов , для которого я — очередная подстилка.

С силой отталкиваю его с себя и слетаю с кровати. Первый порыв сбежать, но я собираю волю в кулак и оборачиваюсь уже на выходе.

— Если ты хочешь меня, Тёмочка, то тебе придётся вспомнить!

Остаток дня провожу в полном раздрае, мотаясь от отчаяния к отчаянию. Всё должно было быть не так. Я собиралась действовать иначе, но ничего не вышло. Его близость делает меня слабой, хотя от неё же я подпитываюсь силой.

Выматываю себя домашними делами, чтобы не рассыпаться на части. Стираю, глажу, готовлю обед, хотя есть и не собираюсь. Кусок в горло не лезет. Вытираю невидимую пыль. Пылесошу несуществующий мусор. Несколько раз прохожусь тряпкой по и без того чистым полам.

Вечером прихожу к коматозному состоянию и приговариваю оставшееся вино. Так легче. Не так больно. Не так сложно.

Едва касаюсь головой подушки, проваливаюсь в беспокойный сон. Просыпаюсь ещё более разбитой, чем вчера. Всю ночь мне снились кошмары: кровь, раны, окровавленные ножи и камни, кладбища, могилы. Меня колотит даже после обжигающего душа и двух кружек горячего кофе.

Выхожу из дома и пешком иду в больницу. До неё топать около двадцати километров, а приёмные часы начнутся только через три с лишним часа. Этого времени достаточно, чтобы немного прийти в себя.

Яркое солнце заливает осенние улицы своим светом, согревая землю тёплыми лучами. Пожелтевшие листья переливаются и задорно шелестят. Но я ничего этого не замечаю, продолжая копаться в невесёлых мыслях и выстраивать тактики поведения с Севером.

В палату вхожу без стука и сразу опускаю задницу на кровать рядом с парнем. Не давая ему опомниться, обнимаю за шею, осторожно, помня о его ране, запускаю пальцы в волосы и притягиваю голову к себе. Целую нежно, хоть и жадно. Сама прорываюсь языком ему в рот. Едва мужские руки ползут к моему телу, отстраняюсь. Мы оба задыхаемся, только по разным причинам. Я от переизбытка эмоций, а Тёма от желания. Под тонким покрывалом отлично виден бугор в паху. Соскальзываю с кровати и отхожу на два шага, когда он пытается снова заключить меня в объятия. Шумно выдыхаю и до отказа забиваю лёгкие вязким кислородом. Сердце гремит на разрыв.

— То, что было между нами, Северов, не просто трах. Запомни это раз и навсегда. Мы с тобой были вместе. Мы любили друг друга. Если ты не вспомнишь, то больше никогда меня не увидишь, хотя тебе же насрать. Тебе плевать на меня! Я для тебя...

— Расскажи мне. — просит, цепляя взглядом мои глаза.

Пусть в них нет того, что было раньше, но кое-что знакомое разобрать всё же удаётся — вину. Ещё раз выдыхаю, сажусь рядом, переплетаю наши пальцы, хотя и вижу, что этот контакт ему пусть и не неприятен, но всё же непривычен. Плевать! Это не ему приходится каждый день проживать грёбанное одиночество и тоску по любимому человеку.

Вдох-выдох. Вдох-выдох.

И я начинаю рассказ. К тому моменту, как время посещения заканчивается, мне не удаётся добиться от него ни малейшего проблеска воспоминаний. Быстро целую, просто потому, что не могу поступить иначе, и ухожу. Домой возвращаюсь так же пешком, хотя ноги гудят так, что кажется, ещё шаг и я просто свалюсь. Но я не позволяю себе этого. Я должна продолжать идти вперёд.

Дома опять изматываю себя физической и моральной работой. Звоню декану и предупреждаю, что нас с Северовым не будет энное количество времени. Владимир Юрьевич сообщает о том, что уже в курсе всего и даёт нам обоим академ на неопределённый срок. Так же говорит, что Арипов его уже предупредил об этом.

Следующие шесть дней проходят в том же ритме. Пешком иду в больницу и обратно. Вечером занимаюсь уборкой. Днём стараюсь достучаться до Артёма, но всё без толку. С каждым днём отчаяние становится всё темнее и гуще, но я не оставляю попыток заставить его вспомнить. Вижу, что он и сам этого хочет, но не может.

На седьмой день мы ссоримся так, что едва ли не весь медперсонал и пациенты больницы с этажа собираются у палаты Северова.

— Заебала уже со своим "вспоминай"! — орёт Артём. — Не получается у меня! Нихуя не выходит!

— Ты даже не стараешься! — отбиваю воплем, глотая слёзы, которые не позволяла себе всю последнюю неделю. — Почему ты не хочешь вспомнить МЕНЯ?!

— Может, потому что мне, блядь, нечего вспоминать?!

— А может, ты просто боишься любить?!

— А может, я не хочу любить тебя?! Ты об этом не думала?! Может, мне так лучше?!

Вылетаю из палаты, распихивая плечами зевак. Весь день рыдаю без остановок.

Как он так может? Почему не хочет помнить? А если я сейчас всё разрушила? Если никогда не вспомнит меня, но теперь не сможет полюбить, потому что я упрямая дура?

Слёз больше. Всхлипы громче. Вой отчаяннее. Боль глубже. Страх сильнее.

Через два дня Северова выписывают, а я так и не смогла к нему пробиться. Наверное, оставаться в его квартире глупо, и мне стоит съехать? Не могу же я заявить ему, что он сам привёз меня сюда, а теперь я никуда не уйду. Это его дом, а не мой. И теперь человек, которого я люблю больше всего на свете, меня ненавидит. Я думала, что со всем справлюсь, но просто не знаю, как пережить ЭТО.

Под рой вопросов отключаюсь от реальности и проваливаюсь в дремоту.

В квартире раздаются шаги, и я мгновенно подскакиваю на кровати, прижимая к груди одеяло. С колотящимся сердцем вижу в дверном проёме высокую мужскую фигуру, но учитывая то, что на подстанции какая-то авария и света нет ни дома, ни на улице, не могу разобрать, кто это. Мужчина делает шаг вперёд, и я слетаю с кровати, путаюсь в одеяле и начинаю заваливаться на пол. Жилистые руки перехватывают моё тело и крепко прижимают к груди, в которой на разрыв колотится сердце.

Эти руки, это тело, это биение, это дыхание я узнаю из миллионов.

Неделю назад я бы скакала от радости, что Северов здесь, но сейчас поддаюсь страху. Я для него чужой человек. И я тоже не знаю его таким. Я не знакома с Артёмом, который не любит меня. Жгучие слёзы сползают по щекам. Мужские ладони крепче вжимают меня в грудную клетку. Делаю попытку оттолкнуться, но ничего не выходит.

— Отпусти, Артём. — шепчу одними губами, потому что внезапная слабость растекается по телу, которое без оглядки на разум желает этой близости.

— Не отпущу Настя. Я никогда и никуда тебя не отпущу.

— Тёма? — поднимаю в темноту глаза и неожиданно прикасаюсь губами к губам парня.

— Привет, любимая. Я вернулся. — и он целует меня с такой нежностью, от которой у меня подкашиваются колени и плывёт сознание. — Я люблю тебя, Настя. Не могу не любить.

— Сволочь ты, Северов. — смеюсь сквозь слёзы. — Я так скучала. Так по тебе скучала.

— Я тоже скучал, моя идеальная девочка.

Где заканчивается Ад?