Настя замирает посреди коридора, больше похожая на снежную бабу. В снегу от подошв ботинок до самой макушки. Стягивает заледеневшими пальцами перчатки, но никак не может ухватить язычок молнии. С улыбкой расстёгиваю её куртку и помогаю стащить её. Бросаю прямо на пол. Следом летит шарф, шапка и даже штаны.

— Иди грейся в душ. — смеясь, отпускаю ей шлепок по окоченевшей заднице, отчего любимая аж подпрыгивает с визгом.

— Сволочь. — бросает, стукая меня по грудине.

Ловлю её руки и кладу на левую сторону, где до треска колошматит сердце, не позволяя уйти. Она поднимает на меня глаза.

— У нас с тобой обязательно всё будет хорошо.

Не знаю, почему говорю именно это. Просто где-то глубоко внутри меня родились эти слова, и я просто не могу молчать. Моя девочка какое-то время сканирует моё лицо, а потом врубает эту свою мозговъебательную улыбку.

— Конечно, будет, любимый. Обязательно.

Как бы ни хотелось отправиться вместе с ней под поток горячей воды, сдерживаю этот порыв. Хотел бы я сказать, что у нас впереди вся ночь, но вот часы на микроволновке оповещают об обратном, показывая 3:18.

Блядь, мы, оказывается, почти девять часов по улице шарахались, а я даже не заметил этого. За себя не боюсь, но переживаю, что Настя может после этого заболеть. Только этого не хватало.

Чайник начинает издавать режущий отчаянный свист, закипая. Заливаю чайные листья кипятком и думаю о том, что дожился до того, что в кухонном шкафу стоит уже с десяток разных сортов вместо одной коробки с пакетиками. Моя любимая девочка превратила мою холостяцкую квартиру в настоящий семейный дом. Тёплый и уютный. Живой. Наполненный радостью и счастьем. А ещё я понимаю, что не хочу уезжать отсюда. Раньше насрать было на то, где жить, но больше нет. С этой квартирой связано слишком много светлых воспоминаний.

Помню, как притащил сюда Настю после вечеринки, когда она грохнулась в обморок. Помню, как кричала на меня, когда поняла, что я её раздел. Как сказала, что не хочет выходить замуж. Как впервые пыталась готовить. Как стонала, лёжа на столе с раздвинутыми ногами. Как шептала о любви. Как мы танцевали в зале. Как заваливались в постель. Как сидели ночами над конспектами. Как смеялись. Как плакали. Как радовались и грустили. Как ссорились и мирились.

Эта квартира насквозь пропитана запахом любимой девочки. И, конечно же, её любовью. Наверное, я старею, раз начинаю привязываться к невоодушевлённым предметам. Качнув головой, улыбаюсь, снова пробегаясь взглядом по периметру кухни.

Нет, в этом доме есть душа. И у этой души есть имя.

Пока любимая греется в ванной, решаю не торопить, хоть и сам задубел, поэтому согреваюсь обжигающим чаем, когда входит Настя. Им же я давлюсь вместе неконтролируемо вырабатываемой слюной, когда она развязывает красный шёлковый халат, открывая моему жадному и голодному взгляду идеальное тело, прикрытое почти прозрачным алым пеньюаром.

Её грудь высоко вздымается над краем, а острые соски и ореолы вокруг них отсчётливо виднеются под сетчатой тканью. Стройные длинные ноги обтянуты чёрными чулками, к которым крепится пояс, а на стопах босоножки на высоченных шпильках.

Член с такой скоростью наливается кровью, что, блядь, пружинит от внезапно ставших тесными боксеров.

Моя ведьма улыбается, обводит пальцами вокруг сосков, а потом включает музыку, шагая ко мне.

Да сбудутся мечты

Едва тихая сексуальная мелодия заполняет пространство комнаты, её перебивает стук шпилек по паркету.

В сотый раз за последние секунд тридцать пытаюсь сглотнуть вязкую слюну, но ком, застрявший в горле, мешает это сделать.

Моя охуенно-сексуальная девочка подходит ближе, так, сука, медленно и страстно виляя бёдрами, что я тупо висну на этих движениях, забывая моргать.

Блядь... Блядь. Блядь!

Нельзя срываться, хотя моё месячное воздержание аукивается тупой ноющей болью в половом органе, который с силой прорывается наружу, жаждая оказаться в горячей тесноте любимой. С такой силой челюсти жму, что на какое-то время музыку скрежетом перекрываю. В ушах бешено пульс гремит.

Настя поднимает руки вверх, томно покачиваясь, и поворачивается ко мне спиной, открывая ничем не прикрытую задницу. Темп музыки начинает ускоряться, а вместе с ним и движения моей зеленоглазой. Она позволяет халату сползти с плеч до локтевых изгибов, а потом он и вовсе оказывается на полу. Любимая плавным движением оборачивается и делает ещё один шаг, переступив красный шёлк. Её руки скользят по бокам вниз, цепляют край пеньюара и задирают его выше талии, открывая обзор на плоский живот и гладкий треугольник между её шикарных ног. Отпуская ткань, взбивает пальцами влажные волнистые волосы. Спускает с плеча одну бретельку и сжимает ладонью грудь, перекатывает между пальцами сосочек и тихо стонет, откинув голову назад. И делает она это всё, блядь, под песню Stop Сем Браун.

Вот реально, мать вашу, стоп.

Я могу думать только о том, чтобы заменить её руки своими, и вытягиваю наружу все резервы, чтобы просто оставаться на месте, позволяя ей самой заводить себя и срывать мне башню.

Накрываю пах, а потом и вовсе запускаю руку в трусы, сжимая эрекцию, из горла вырывается приглушённое рычание, приковывающее изумрудный взгляд к моим действиям.

Настя тем временем скидывает вторую бретельку и приподнимает обе груди, продолжая дразнить поглаживаниями больших пальцев соски. И снова начинает медленно раскачиваться, кружиться и касаться себя руками, сука, везде, продолжая стремительно уничтожать разделяющие нас метры. Когда между нами остаётся не более нескольких сантиметров, упирается ладонями в колени, наклоняется, а потом резко вскидывает голову вверх, отхлестав меня мокрыми прядями по лицу, выпрямляется. Не больно, но пиздец как заводит.

Блядь, понятия не имею, откуда она этого нахваталась, но конкретно охуеваю, когда её стопа с острым каблуком оказывается у меня между ног, открывая вид на истекающую блестящей влагой жемчужину, а сама она, не меняя положения, притискивается ближе и сипит:

— В этот раз я хочу видеть, как ты это делаешь.

— Блядь! — то ли рычу, то ли шиплю, подрываясь на ноги и сдёргивая штаны вместе с боксерами.

Моя порочная девочка следит за моими действиями, продолжая покачиваться и скользить по своему телу. Оставив штаны там, куда они упали, паркуюсь обратно на стул, сжимая эрекцию и, сука, дрочу, глядя на то, как она двигается. Любимая обводит языком губы, а затем тянется пальчиками к клитору.

— Блядь, Настя... — голос садится до беззвучного хрипа, сменяясь рваными выдохами, когда она раздвигает влажные разбухшие складки и скользит между ними, собирая влагу.

Стягиваю футболку через голову и перехватываю её кисть. Она жадно ловит губами воздух. Едва взглядами сталкиваемся, мотор глохнет. В её глазах такая темнота, что я вязну в ней. Любимая замирает на несколько мгновений, а потом седлает меня. Сжимаю ладонями её ягодицы и приподнимаю, проходясь членом по половым губам, но всё ещё не вхожу в неё. Растягиваю не только прелюдию, но и удовольствие. Ствол сразу становится скользким от обилия её смазки, которая даже на мошонку стекает.

— Горячая... — сиплю, проводя головкой по твёрдой жемчужине. — Мокрая... — ловлю губами сосок сквозь прозрачную ткань. — Хочешь? — добиваю хрипом, приподнимая её и утыкаясь шляпой в манящий вход в мой собственный Рай с большой буквы.

— Хватит, Тёма. — растягивает стонами мольбу, предпринимая попытку опуститься на меня.

— Скажи, Настя.

Она с трудом фокусирует рассеянный взгляд на моём лице, цепляется пальцами мне в волосы и толкается языком в рот.

— Я хочу тебя, Северов. — выталкивает без какой либо скромности. — Я хочу почувствовать тебя внутри. Я хочу, Тёма, чтобы наша диета наконец закончилась. — выбивает обрывистыми выдохами мне прямо в губы.

Мучительно медленно опускаю её вниз, заполняя. Она реально настолько мокрая, что я уверенно вхожу в неё до упора, несмотря на то, что она узкая и тесная, как, блядь, в наш первый раз. От одуряющего кайфа оба в голос стонем.