— Я хочу сказать, что мы с тобой совсем ебанулись, если собираемся трахаться без гандона. Остановиться-то вовремя я смогу, но вот... Блядь, Насть, я никогда этого не делал и не уверен, что смогу продержаться достаточно, чтобы доставить тебе удовольствие. С тобой я становлюсь пятнадцатилетним пиздюком без грамма выдержки. — выдыхает, утыкаясь носом в шею. — Я люблю тебя, маленькая моя, и всё, чего хочу...

Не даю договорить, прикладывая ладонь к его губам.

— Ты каждый раз заставляешь меня парить высоко над землёй, Тёма. Если не получится сейчас, то впереди вся жизнь и у тебя будет шанс реабилитироваться. — улыбаюсь, цепляя его взгляд. — Я люблю тебя, Артём, и хочу в этот раз взлететь вместе.

— Тогда полетели, любимая. — отрезает и, впиваясь в мой рот, опрокидывает на спину, нависая сверху.

Поднимаясь над землёй

Какого, мать вашу, хрена мы сейчас делаем? Не то чтобы я был против детей, но точно не в двадцать четыре. На счёт всей этой ебалы типа СПИДа, ВИЧа и сифилиса вообще не парюсь, в академке дважды в год медосмотры, а я всегда трахаюсь с резиной.

ВСЕГДА!

Но только не сегодня. Не с моей идеальной девочкой. И так на куски растаскивало от того, что придётся эту хренотень в её тело заталкивать, так она ещё масла в огонь подлила.

Я полыхаю, чувствую, как пузырится ожогами кожа и сползает с костей.

Весь вечер топил в себе идею сбить ей целку без гандона, но в итоге решил не рисковать. И тут даже не в возможных последствиях дело, а в том, что мне даже входить в неё не надо, чтобы кончить. Она такая тугая, тесная, горячая, истекающая сладким нектаром, с выносящим мозги запахом возбуждения. Сладкая, вкусная, желанная и срывающая на хрен башню по всем фронтам.

Как я мог ей отказать, когда она с такой мольбой в своих огромных зелёных глазах смотрела? Да, блядь, никак!

До крови вгрызаюсь в нижнюю губу и толкаюсь членом вперёд, размазывая по шляпе смазку. Держусь строго на вытянутых руках, чтобы не слететь с катушек раньше времени. В том, что Настя готова, нет никаких сомнений. Под её задницей уже целая лужа образовалась, хотя всего несколько минут назад я вылизал её досуха и довёл до двух оргазмов, хотя сам уже на грани. В душе спустил дважды, готовясь к этому моменту, но всё равно, сука, оказываюсь не готов. Хватит меня ровно настолько, чтобы войти на пару сантиметров и всё, пиздец. Походу придётся принимать экстренный душ, чтобы не запоганить её первый раз, как сопливый мудак. Либо дрочка, либо...

— Малыш, — хриплю, вынуждая её посмотреть на меня. Крепче сжимаю челюсти. Она с трудом разлепляет веки и смотрит туманным взглядом. — пососи мне.

Стоит только выпалить эти слова, и меня тут же мандражом прогоняет. Не в тему. Ну вот вообще сейчас не туда.

Её зрачки расширяются, по скулам расползается краска, и она закрывает глаза.

Заебись, бля.

Подрываюсь с кровати и на негнущихся ногах шагаю в ванную. Забив на то, для чего пришёл, всё же выкручиваю вентиль до минимума. Несмотря на то, что вода и так ледяная, меня прошибает ознобом от хрен откуда взявшегося сквозняка. Обернуться, чтобы проверить, закрыта ли дверь, не успеваю, как со спины ко мне припечатывается мягкое горячее тело.

— Зачем ты ушёл, Артём? — выбивает обжигающим дыханием мне между лопаток, обнимая руками под грудиной.

С трудом вентилирую воздух, выпуская через нос углекислый газ. Ощущаю её дрожь на своей коже и набалтываю температуру воды до приемлемого максимума. С скрежетом стягиваю челюсти.

— Чтобы не налажать, Настя. Решил вздрочнуть, чтобы не кончить, едва окажусь в тебе.

— Я спросила не почему, а зачем? — обрубает слегка дрожащим голосом.

— А в чём, блядь, разница?! — рычу, упираясь руками в стенку душевой кабины.

— В том, Тёма, что я не сказала "нет".

Резко оборачиваюсь и заглядываю в сейчас тёмно-зелёные глаза любимой девушки. Читаю в них решимость, но так толком и не догоняю.

А Настя...

Блядь!

Она опускается на колени и обводит языком головку, слизывая капли воды и предэякулята. Упираюсь руками по обе стороны от себя и шумно глотаю густой кислород, когда проходится по всей длине и не просто, блядь, а со всех сторон. На моём хере ни осталось и миллиметра, не покрытого её слюной и не обласканного её губами и языком. А потом она сползает ниже и лижет яйца, не так, конечно, как это делают профессионалки, но всё же...

— Сука! — рычу, сжимая кулаки, и откидываю голову назад, когда втягивает в рот мошонку. Моя девочка останавливается, и мне приходится приложить все силы, чтобы посмотреть на неё.

— Больно? Или неприятно? — тянет задушено и краснеет.

Как? Как, блядь, можно краснеть с членом, упирающимся в пухлые губы? Только она так и может.

Моя любимая девочка...

— Всё охуенно, малыш. Не останавливайся. — выбиваю на одном дыхании и закрываю глаза, когда она продолжает ласкать языком поджавшийся мешочек.

Вдоволь наигравшись, поднимается выше и принимает в рот член. Точнее, только головку, но я и так из последних, сука, держусь, чтобы не спустить прямо сейчас. Крепче жму кулаки и зубы. Стараюсь дышать глубоко через нос, но в итоге хватаю воздух урывками и сквозь сжатые челюсти. Настя сосёт шляпу, как долбанный Чупа-чупс, просто втягивает в рот и облизывает, то проходясь по кругу, то размашистыми движениями языка гладит.

Слетевшими с оси мозгами понимаю, что нет смысла и дальше тянуть, но хочу, чтобы она продолжала. Кладу ладони ей на голову и собираю в кулаки волосы на затылке. Подталкиваю её вперёд и сам толкаюсь навстречу. Малышка тут же давится и я ослабляю напор. Поднимает на меня вопросительный взгляд и я киваю, чтобы продолжала сама.

— Как тогда, малыш, помогай руками. — хриплю, чувствуя приближение оргазма.

Девушка выполняет все указания.

Моя прилежная ученица.

Несколько раз заглатывает так, что я ощущаю упор.

— Блядь, Настя, хочу кончить тебе в рот. — выбиваю и снова, сука, жалею о своих словах, когда смотрю в её перепуганные глаза.

Походу не зря придумали фразу: язык мой — враг мой.

Это же моя идеальная девочка, а не грязная шлюха. И снова я охуеваю, когда она, глядя на меня снизу вверх с моим хуем во рту, опускает ресницы, сжимает пальцами основание ствола и заглатывает до самого горла. И я, сука, взрываюсь и рычу, утыкаясь в эластичную стенку гортани. Извергаюсь как чёртов Везувий. Будто, блядь, и не дрочил дважды меньше часа назад. Настя начинает давиться и кашлять. Выдёргиваю член и заливаю спермой её губы, щёки, подбородок, шею, волосы и грудь. Обхватываю рукой ствол и выбиваю остальное. Ни на секунду, сука, не могу оторвать глаза от этой картины. Миронова всё ещё кашляет и сплёвывает на керамогранитный пол остатки. По щекам катятся слёзы. Всё лицо красное, как от удушья. Падаю на колени рядом с ней и прижимаю трясущуюся девушку к себе.

— Больно, малыш? — сиплю, всматриваясь в бордовое лицо. Она качает головой, продолжая откашливаться. — Противно? Блядь, Насть, прости. Не должен был, но мне, сука, к хуям крышу сносит, когда я с тобой. Больше никогда так не сделаю, обещаю, родная.

Сам вытираю её лицо от белой густой жидкости и цепляю её взгляд, в котором так боюсь увидеть отвращение.

— Я не, — прочищает горло, снова коротко кашляя, — сказала "нет", Тёма.

Смотрит прямо и без всяких ужимок. И да, снова заливается румянцем. В тысячный раз охуеваю от того, как можно после всего того, что мы с ней вытворяем, краснеть. Между нами сраное бесоёбство происходит, а она до сих пор целка. А я долбанная маньячина, которая маниакально тащится от того, что в ней нет этой заебучей ложной скромности и грёбанных увёрток типа "ну не знаю, возьму в рот, если сначала ты" или "глотать сперму? Фу, какая гадость". А сами уже готовы на всё. Но моя идеальная девочка совсем другая. Если чего-то не хочет или не принимает, то говорит прямо, без всей этой херни.