Предпринимаю ещё одну попытку сделать рывок, но он взводит курок, жестом приказывая мне оставаться на месте. Останавливаюсь. Конечно же останавливаюсь. Ни за что на свете не стану рисковать её жизнью. Это уёбок ещё несколько раз проводит пальцами по её груди, а потом ныряет под ткань, грубо сжимая. Настя тихо вскрикивает, но не предпринимает никаких попыток остановить его.

— Она всё отказывалась раздвигать передо мной ноги, как бы я к ней не подкатывал, но стоило тебе поманить, и она тут же прыгнула в твою постель. — рычит, придавливая пальцем спусковой крючок.

Каким бы быстрым и ловким я не был, пуля быстрее, и я отлично это понимаю. И я, блядь, понятия не имею, что мне делать. Я не умею вести переговоры. Не тогда, когда это касается моей девочки. Я, сука, даже мыслить рационально не способен сейчас. Единственное, что я могу сделать...

— Убей меня. — толкаю смело, боясь смотреть на любимую в этот момент. — Можешь сделать со мной, что захочешь, но не трогай Настю. Она ни в чём не виновата. Это я соблазнил её. Ещё в ту ночь на вечеринке. У неё не было выбора. Я обманом заманил её в комнату и...

— Хватит, Артём! — кричит Настя.

— Заткнись и сиди смирно! — рявкает Должанский, ударяя её пистолетом по голове.

Делаю прыжок, но он слишком быстро возвращает дуло на прежнюю позицию.

Блядь, между нами всё ещё остаётся около двух метров. Я не успею. Не успею, мать вашу.

Сжимаю кулаки, пряча трясущиеся пальцы.

— Успокойся, любимая. — прошу тихо, цепляя её перепуганные глаза. — Всё будет хорошо.

Самому бы ещё в это поверить...

— Любимая... — ржёт эта мразота. — А она говорила, что ты нормальный мужик. Да, Настя? Говорила же?

Она медленно кивает, а он снова замахивается.

В этот же момент раздаётся её крик:

— Сейчас!

В ту же секунду, как она падает на спину, я прыгаю на уёбка, сбивая его с ног. Пистолет вылетает из его рук. С силой, которой раньше у него не было, он сбрасывает меня с себя, отталкивая на свободное пространство.

Пропускаю несколько ударов, но своими сыплю чаще и сильнее. У меня куда больше причин ненавидеть его, чем у него — меня.

Пригибаюсь, одновременно вбивая кулак ему в солнечное сплетение. Воздух с хрипом вылетает из его грязного рта. Подсечка. Он падает на спину. Седлаю. Сжимаю в руке кастет. Удар. Удар. Удар. Хуярю обеими руками.

Глаза заливает кровавой пеленой. Нет контроля ни над сердцем, ни над лёгкими, ни над телом, ни над мыслями.

Только желание убить его, раз и навсегда избавив свою любимую маленькую девочку от его тени. Эта мразота не будет дышать с ней одним воздухом. Они не будут ходить по одной земле.

Я не думаю о том, что это не просто превышение самообороны, а хладнокровное убийство. Я не думаю о том, что мне светит срок. Я не думаю о том, что оставлю Настю одну.

Только о том, что она должна быть в безопасности. Пусть даже меня не будет рядом. Её сердце будет биться без страха. На её теле не будет ран и синяков. В её глазах не будет отчаяния. На её щеках не будет слёз. Она не будет бояться выходить из дома. Она будет жить свободно.

Мои кулаки превращаются в месиво, так же, как и лицо уёбка, который мучил самого дорого для меня человека на свете. Мою Настю. Мою идеальную девочку. Мою любимую малышку. Девушку, которая показала мне, что такое счастье. Которая вернула мне любовь и доверие к людям. Которая научила меня улыбаться и смеяться от всей души. Которая вернула мне брата. Которая уничтожила всех моих демонов.

Которая смогла полюбить ещё задолго до того, как я стал человеком. До того, как научился подстраиваться, прогибаться, ломать себя ради неё.

Прости, малыш, но так надо. Просто живи спокойно. — транслирую мысленно, откидывая в сторону кастет и сжимая двумя руками шею Должанского. — Просто живи, родная. Живи. Научись жить без меня. Ты сильная. Ты справишься с этим. А я всегда буду тебя любить.

— Не надо, Артём! Умоляю, не надо! — с трудом улавливаю не только её голос, но и мольбу. — Прошу, Тёма! Молю! Остановись!

— Прости, Настя... — сильнее сдавливаю глотку, видя, как расхуяренная морда начинает синеть.

— Нашему ребёнку нужен отец!

Что это значит?

— У нас не будет детей, потому что я сяду за убийство, а ты будешь жить дальше! — рявкаю, потому что в момент, когда она говорит о ребёнке, мой захват слабеет.

Я ведь так мечтал об этом. О семье. О детях. О своём доме. О жизни с ней до самой старости.

— Он уже есть, Артём!

— Что?!

Так резко оборачиваюсь, что перед глазами всё расплывается. Едва фокусирую взгляд, вижу Настю, прижимающую дрожащие ладони к животу.

Так мать защищает своего ребёнка. — мелькает в мозгу мысль. — Это нельзя подделать. Такое нельзя сыграть.

Отпускаю шею Должанского и, шатаясь, поднимаюсь на ноги. Делаю пару шагов к ней и едва хриплю, всё ещё не веря в реальность происходящего:

— Это правда?

— Да! Я только сегодня узнала! Прошу, Тёма, не оставляй нас одних. Мы не сможем без тебя! Не сможем! — рыдает любимая.

Нас... Мы...

Блядь...

Она беременна. У нас будет ребёнок. Наш малыш. Моя идеальная девочка беременна моим ребёнком.

Ради них я позволю ему жить.

Делаю шаг к Насте, но тут её глаза округляются от ужаса, а рот открывается в беззвучном крике.

Мгновенно оборачиваюсь и утыкаюсь в направленное на меня дуло пистолета.

— Тогда я заберу тебя. — сипит уёбок, давясь кровью, и спускает курок.

Успеваю только обернуться к своей девочке, чтобы она знала, как сильно я люблю её, как раздаётся глухой хлопок. Грудь слева обжигает острой болью. Прикладываю руку и смотрю, как пальцы окрашиваются в красный. Ноги слабеют. Перед глазами расползается темнота. Пространство вращается, а в следующую секунду я не вижу ничего, кроме шатающегося потолка.

— Неееет!!! — летит по оглушённой выстрелом комнате Настин крик. — Артём!!!

Она падает рядом со мной и что-то кричит, но звуки теряются. Вижу только слёзы на её лице.

Любимая плачет. Снова.

Не плачь, родная.

Пожалуйста, не плачь.

Ты же знаешь, как мне больно видеть твои слёзы.

Не плачь.

Не плачь.

Не... плачь...

Прощай...

Открываю воспалённые глаза, сканируя тёмное пространство моей временной комнаты. После всего произошедшего я просто не могу оставаться в квартире Артёма. Слишком много событий произошло, и слишком больно там находиться. Даже воздух в ней пропитан гнилым ядом смерти.

Замираю без движения, изучая рельефную лепку на потолке, виднеющуюся в слабом предрассветном свете. Почему-то это время сразу напоминает мне о нашем первом свидании, проведённом в лесу, когда мы сидели с Тёмой, закутавшись в плед, поглощая ледяную пиццу и встречая наш первый совместный рассвет.

Какой же глупой и трусливой я тогда была. Как боялась его прикосновений и напористых поцелуев. Как тряслась от страха, что родители узнают о нас.

Если бы я только знала, чем всё это закончится, то сразу бы сделала свой выбор, ещё задолго до той роковой осенней ночи. Если бы кто-то сказал мне два года назад, к чему приведёт наша с Северовым любовь, то я бы никогда не сказала Должанскому "да". Я бы не стала слушать родителей, наплевала на их запреты. Я бы просто отказалась от всего в первый же день, когда увидела нереальные бирюзовые глаза. Я бы утонула в этом омуте, предотвратив ужасные события, к которым привели мои слабость, трусость, незрелость и страх не угодить семье. Я хотела быть идеальной.

Блядь, что вообще значит это сраное слово?

Нельзя быть идеальной для всех. Если я подстраиваюсь под родителей, то от меня отворачиваются обычные люди, такие как Антон и Артём. Если же я тянусь к ним, то теряю родственные связи и свой обычный круг общения. Нельзя быть хорошей для каждого. Мои попытки сделать это привели к тому, что человек лишился жизни. А всё потому, что я недальновидная идиотка, которая не могла решить, чего хочет на самом деле.