Ради неё у меня нет права облажаться и оставить всё как есть.

— Артём! — шипит Настя, когда парни делают попытки вывести её за дверь.

Бросаю короткий взгляд на неё и читаю злость в зелёных глазах. После всего, через что ей пришлось пройти, эта ведьма умудряется на меня злиться, потому что я просто хочу её защитить.

— Пожалуйста, Насть, выйди сейчас. — прошу, оборачиваясь к замершему отцу. — Не хочу, чтобы ты это видела.

Сжимаю сбитые кулаки и скрипящие челюсти и иду в его сторону.

Из коридора доносятся крики и возмущения моей девочки, но я отключаю всё лишнее, сосредоточиваясь на прошлом, с которым должен разобраться раз и навсегда.

— Ты почти сломал меня, — выбиваю сквозь зубы, — но я поднялся и пошёл. Ты убил во мне желание жить. Ты уничтожил способность доверять и любить, потому что человек, который должен был быть самым близким и надёжным, рвал меня на части из-за собственного бессилия.

— Заткни рот! — рявкает папаша, предпринимая ещё одну попытку уложить меня на лопатки.

Несмотря на головокружение, боль и размазанное зрение, сохраняю холодный рассудок и не только уворачиваюсь, но и заламываю его руки, утыкая мордой в стол.

— Я понял, почему мама сбежала от тебя. — рычу ему в ухо.

— Заткнись! — орёт, вырываясь, но я лишь сильнее вдавливаю его в красное дерево столешницы.

— Она не была шлюхой, как ты её выставлял. Она просто хотела выжить. — продолжаю ровно, крепко фиксируя его тело, не позволяя вырваться. — И ни я, ни Егор не слабаки и не трусы. Мы, блядь, боялись тебя, потому что за каждое неосторожное действие, за малейшую ошибку, за незначительный проступок захлёбывались кровью. Но больше нет, отец. Я не боюсь тебя. Сейчас твоя жизнь в моих руках. — разрезаю ровно, перебрасывая руку на его шею и сдавливая горло. — Я могу оборвать твою жизнь, стоит лишь немного сильнее надавить. — усиливаю хватку, пока его лицо не начинает сначала краснеть, а потом и синеть. Отпускаю и добиваю эту мразь словами. — Я не боюсь тюрьмы. Я не боюсь больше боли. Я не боюсь смерти. Но я — не ты. Я ни за что не превращусь в твоё подобие. Я сохраню тебе жизнь только потому, что ты спас мою любимую девушку. Жизнь за жизнь, пап, но на этом всё. Больше я ничего тебе не должен.

Разжимаю руки и отворачиваюсь от него.

Теперь всё. Мои демоны уничтожены. Я могу идти вперёд без груза прошлого. Без цепей, сковывающих мои движения.

Встречаюсь взглядами с зелёными глазами и раскрываю объятия, сам шагая навстречу своей жизни.

Вижу, как тяжело любимой даются шаги. Она хромает и сжимает зубы, поэтому ускоряю шаг и с такой силой сдавливаю, что хрустят кости. И мои хрустят под её руками.

— Ах ты, неблагодарный ублюдок! — взрывается сзади ором отец, набрасываясь на меня.

Последняя попытка, пап.

Отталкиваю Настю. Она сразу срывается вперёд, но Егор, стоящий всё это время возле входа в кабинет, удерживает её, не давая влезать в наш бой.

Это — не драка. Это — бой до последней капли крови. Сражение насмерть. И я выхожу из него победителем.

Нет, я не убил его, но вряд ли у этой мрази появится желание снова связываться со мной и поднимать руку на моего братишку. Я предупредил его об этом. Так же, как и том, что если он рискнёт появиться в моей жизни, то я закончу начатое.

Тоха же в своей ленивой манере информирует его о том, что всё это время он снимал всё на телефон, поэтому, если папаша решит обратиться в полицию, эта запись попадёт не только в руки правоохранителей, но и в СМИ, что раз и навсегда уничтожит и его репутацию врача, и образ человека.

Растягиваю разбитые губы в улыбке, выставляя на обозрение окровавленные зубы, но Настю это не пугает и не отталкивает. Моя девочка бросается мне на шею, зарываясь пальцами в волосы, обжигает дыханием и поцелуями щёки, нос, шею, подбородок, скулы, а потом мы встречаемся губами.

Жарко. Жадно. Дико. Чувственно.

— Я люблю тебя, Тёма. — шепчет, не разрывая поцелуя.

Обвожу прощальным взглядом кабинет. Ненадолго задерживаюсь на привалившимся спиной к столу отце. Морда в месиво. Он то и дело плюётся кровью и утирает её с губ.

Ловлю какое-то животное удовлетворение от того, что мы, наконец, поменялись местами.

Встречаюсь взглядами с другом, который заменил мне потерянного брата. Короткий кивок и улыбка облегчения.

Принимаю.

Ловлю глаза братишки. В них гордость, радость, облегчение. Его губы тоже растягиваются в улыбке.

Принимаю.

Опускаю голову, вглядываясь в лицо любимой девочки, которую всё это время прижимаю к себе, согревая заледеневшую душу.

Принимаю.

— Поехали домой, Насть. — выбиваю тихо.

Подхватываю её на руки, уверенно шагая по коридору. Егор и Антон идут по обе стороны от нас. Настя утыкается носом во впадину между плечом и шеей и тяжело дышит. Слишком тяжело.

— Что ты делаешь, малыш? Всё хорошо?

Она поднимает голову, и эти долбанные мозговъебательные ямочки на её щеках выжигают последние страхи и сомнения.

— Я дышу, Тём. Я дышу тобой. Так пахнет дом. Так пахнет любовь. Так пахнет жизнь.

Срывая маски

Забив на боль и страхи, с силой стискиваю руки на плечах Артёма, прижимаясь всем телом. Я греюсь. Я согреваю замёрзшее сердце и заледеневшую душу.

Он здесь. Здесь!

Несёт меня на руках, несмотря на собственные раны, как раньше. Как будто и не было всех этих кошмаров. Всё ещё не верится, что любимый так близко, что я могу не только вдохнуть его запах, но и ощутить жар кожи.

Выйдя на улицу, Тёма ставит меня на ноги, но продолжает крепко притискивать к себе, тяжело дыша. Мои лёгкие тоже работают на износ от переполняющих меня эмоций. От острой боли в ноге морщусь, но ни ему, ни кому-либо другому не показываю этого, уткнувшись носом в сталь грудной клетки. Я отгоняю все мысли и сильнее зажмуриваюсь, потому что не могу смотреть на Тёму, когда он весь покрыт ранами, ссадинами и кровью. Разбитые до мяса руки. Рассечённая бровь. Из носа течёт кровь. Так же, как и из распухших губ. Мне хватило тех пары минут, когда он добил своих демонов и повернулся ко мне.

Я хотела закричать. Я хотела сбежать. Я даже подумывала над тем, чтобы грохнуться в обморок, потому что в последнее время в моей жизни было слишком много крови за невыносимо крошечный период времени. Но я держалась, потому что не могла отвернуться от родного человека, как бы тяжело мне это не давалось.

— Посидишь в машине, малыш, пока я переговорю с ребятами? — сипит Север, цепляя пальцами мой подбородок.

Вынуждаю себя открыть глаза и посмотреть на него. И едва не скулю, когда замечаю глубокую рваную рану над бровью и измазанные красными потёками волосы.

Словно в трансе тянусь рукой к его лицу, но замираю в миллиметрах от этой раны, чтобы не причинить больше боли. Поджимаю губы, вгрызаясь в слизистую, и мотаю головой.

— Тём, твоё лицо… — слишком сложно не только видеть, но и говорить об этом. Знаю же, что он ни за что на свете не вернётся в больницу, а ехать в другую откажется. — Раны… Надо шить, Артём.

Мне всё ещё не удаётся полностью формулировать свои мысли. После того, как я вышла из комы, в голове будто туман и все мысли разлетаются на осколки.

У меня были причины молчать всё это время, хотя я была полностью в сознании. Слишком много странного я видела и слышала, пока была в коматозном состоянии, и мне просто было необходимо время, чтобы понять и разобраться во всей этой путанице.

— Всё нормально, родная. Это мелочи.

Перехватывает моё запястье и прижимается разбитыми губами сначала к ладони, а потом к вене, оставляя на коже кровь.

Вырываю руку и смотрю на бордовые мазки. С такой силой прикусываю язык, что рот заполняется плазмой. Сжимаю веки и остервенело тру ладонь о ткань больничной сорочки, пока её не начинает жечь огнём.

Северов снова хватает моё запястье, дёргая на себя.

— Отпусти. Отпусти. Отпусти. — шепчу, будто в бреду, в попытке вырвать руку, но парень лишь усиливает хватку и притягивает меня в объятия. За закрытыми веками всплывают воспоминания, от которых меня начинает топить паника. — Пусти!!! — ору, заливаясь слезами и давясь всхлипами. — Пусти! Не надо! Нет! Нет! Отпусти!