Прижимаю к себе и так же как и раньше просто глажу по спине и волосам. А сам, сука, дышу. Тяжело и громко.

Ей дышу.

— Всё хорошо, родная. — да, всё ещё родная. — Это не сон. Это всё взаправду. Я здесь. И ты тоже. И я больше никогда тебя не отпущу.

— Никогда? — поднимает заплаканную мордаху, а меня на части раздирает, когда замечаю след от зубов на нижней губе.

Какого хрена? Я, конечно, та ещё сволочь, но этого не делал. Не до такой степени отупел от её близости.

Давлю все мысли и вопросы, связанные с отметиной, потому что должен дать ответ. Когда она так смотрит, невозможно молчать.

— Никогда-никогда.

— Обещаешь?

Дааа бля! Уже пообещал один раз и не сдержал. Поэтому отрезаю:

— Не просто обещаю, малыш. Клянусь.

Так знакомо утыкается носом мне в шею. Её горячее неровное дыхание растекается волнами по моему телу, согревая изнутри. Обнимает, прижимаясь ближе. И я обнимаю. Дико и жадно напитываюсь её запахом и теплом.

Ещё долгое время мы так и сидим, обнявшись и не говоря ни слова. И без того достаточно уже сказано. В том числе и лишнего.

Все неприятные мысли отметаю сразу. На них ещё будет время. И на откровенные разговоры тоже. Главное, что Настя снова со мной. Завтра я выясню, почему она тогда так поступила. Узнаю причину ухода из дома и разрыва с этим хладнокровным ублюдком. Завтра я позволю себе вспомнить, как тяжело и больно было все эти дни. Но это всё завтра.

Сегодня я просто буду радоваться тому, что моя идеальная девочка всё ещё принадлежит мне. Наслаждаться тем, что она снова рядом. Её лёгкими касаниями и осторожными поглаживаниями. Её срывающимися вдохами и глухими выдохами. И её томными, снова ставшими робкими и несмелыми поцелуями.

Кстати, о них. Сколько времени прошло с прошлого? Слишком много. Мне нужна доза.

Отодвигаюсь назад и тут же нахожу её губы. Легко и нежно, мягко и осторожно, ласково и с дрожью целую. Кажется, целая вечность проходит, а я всё ещё не могу от неё оторваться.

И да, я всё ещё люблю её. Вот только сказать об этом ещё сложнее, чем раньше.

— Скажи. — бубню ей в рот и сам не даю ответить.

Опять нападаю на её губы.

Они больше не синие, но всё ещё дрожат. Так же, как всё тело Мироновой. Как и моё, когда снова ощущаю её руки под своей футболкой.

— Я люблю тебя, Тёма. — шепчет, разрывая контакт всего на долю секунды.

А потом снова сплетаемся.

Сжимаю крепче. Целую жёстче. Ничего не могу с этим поделать. Эти слова дают такой заряд, что мне просто необходимо выплеснуть энергию.

Я тебя, девочка моя. Я тебя… — говорю мысленно, потому что даже это сейчас тяжело произнести.

И снова ощущаю металлический привкус. Сбавляю напор. Прохожусь языком по внутренней стороне нижней губы и нащупываю несколько глубоких ран. Отрываюсь и всматриваюсь в её лицо. Веду пальцем по неровному, но весьма заметному следу от укуса. Настя кривится и отводит голову в сторону.

Укус совсем свежий.

— Больно? — шиплю, вынуждая смотреть на меня.

— Немного. Ничего страшного. Пройдёт.

— Это же не я сделал?

Блядь, знаю, что не я, но всё же… После того сумасшествия, когда мне башню сорвало и я ей палец в рот засунул... Короче, я должен быть уверен.

— Нет, Тём. — и ничего больше не добавляет.

Почему? Ладно, зайду с другой стороны.

— Я сделал тебе больно?

— Не сейчас. — глухо вдыхает, высоко поднимая грудную клетку. — Но я сама виновата. Я это заслужила.

Пиздец. Нет, нет, нет! Не готов пока это из могилы вытягивать!

— Кто это сделал?! — грозно рычу, но вразрез с интонациями мягко обвожу рану пальцами. — Откуда это, Насть? — добавляю уже тише.

Выпотрошу любую суку, которая мою девочку обидеть посмела. Но одна хреновая мысль в голову всё же долбится: Должанский или кто-то другой? Она была с кем-то ещё? Или в пылу страсти женишок грызанул?

Ревность даже кости плавит и прожигает кожу, застилая глаза красной тряпкой.

— Пожалуйста, Артём, не надо. Я просто хочу об этом забыть и всё.

И она отводит взгляд.

Да твою же мать!

— Кто это сделал, Настя?! — выбиваю сквозь стиснутые зубы. — Уёбок этот? Или ещё кто?

— Хватит, Артём! Я же сказала, что не хочу об этом вспоминать! Это всё осталось там, где ему и место!

— И где же?

— В прошлом! Ни Должанского, ни родителей больше нет в моей жизни! Я не стану вспоминать всё, что они сделали.

— А то, что ты сделала, Настя, тоже? Забудешь, как выбрала его? Как заставила меня два дня загибаться от неизвестности? Как вышвырнула из своей жизни, как использованный гандон, тоже забудешь?

Не собирался я этого всего говорить, но её упрямство вырвало из меня всё, что накипело. Вижу новые слёзы на её лице.

Блядь, да сколько реветь можно?!

И бесит, и желание обнять и успокоить одновременно вызывает.

Сжимаю кулаки. Стискиваю челюсти. Опускаю веки и вентилирую воздух.

Не туда меня занесло. Совсем не туда. Жду, что ударит. Что опять разревётся. Начнёт оправдываться. Чего угодно жду.

Но на то она и моя девочка, чтобы с ног на голову всё переворачивать. Умеет удивлять.

— Открой глаза, Артём.

Вот этого я точно не ожидал. Всегда такая мягкая и нежная. Скромная и нерешительная. Пусть и гордая, но стеснительная Настя не просто говорит, а требует с такой сталью в голосе, что я подчиняюсь и смотрю на неё. Солёные капли срываются с ресниц, что вообще никак не соответствует выражению её лица. В глазах решимость и даже злость. Крылья носа раздуваются от активной работы лёгких. Зубы плотно сжаты.

— Думаешь, я могу это забыть? — выплёвывает металлическим голосом с жёсткими интонациями. — Всё, что наговорила тебе? Всё, что сделала? Думаешь, смогу стереть из памяти твой взгляд, когда уезжала с Должанским? Ты правда считаешь, что это можно забыть? Что можно выбросить из головы любимого человека и ту боль, которую ему причинила? Я никогда не забывала! Каждый день ненавидела себя за это всё больше! Каждую минуту наказывала за всё, что тогда видела в твоих глазах! Каждую грёбанную секунду я подыхала от осознания, что сама всё разрушила. Каждое, блядь, мгновение существовала со всем этим дерьмом, в которое сама себя и окунула. Считаешь, что мне не больно?! Больно, Артём! Ещё как больно! Три недели я прожила в Аду! Хочешь наказать меня ещё больше?! Давай! Валяй! Мне уже ничего не страшно! Я всё выдержу! Все упрёки и всю твою ненависть! Я устала бояться и дрожать! Мне надоело прятаться! Не стану больше сбегать, чтобы зализывать раны! Жить с ними буду! Кровью истекать, но жить! — бьёт сжатым, разбитым в мясо кулаком в место укуса. — Так что давай, добивай меня! Всё равно на ноги встану и продолжу идти!

Замолкает и крепче сжимает челюсти.

Блядь, не думал, что у моей идеальной девочки могут играть желваки на скулах.

Слёзы всё так же текут, но она зло стирает их, размазывая по лицу кровь из раскуроченных костяшек. Хватаю её за руки и дёргаю на себя.

Глаза в глаза. Не просто сцепляемся: сверлим и простреливаем. В её глазах ярость и решимость. В моих бешенство и желание навсегда изгнать из неё эту боль.

— Откуда укус? — выдавливаю, продолжая крепко сжимать её запястья.

Блядь, они всегда такими тонкими были? И вообще, разве моя девочка была такой маленькой и худой?

Огромные чёрные круги под глазами. Впалые щёки. Заострившиеся скулы...

— Жених на память оставил, когда я его на хрен послала. — выплёвывает, всё так же не разжимая зубов.

— Я его разорву на кровавые лоскуты. — рычу с теми же оттенками эмоций, что и Миронова.

Мы оба топим злость, чтобы не сорваться и не вывалить разом больше, чем надо. Не выдержим. Никто из нас.

— Не надо, Артём, пожалуйста. Просто оставь всё как есть. — её голос смягчается, а руки безвольно повисают в моём захвате.

Чувствую, что она опять начинает дрожать.

— Ладно, потом поговорим об этом. — выдыхаю уже спокойнее. Расслабляюсь следом за ней и начинаю осторожно гладить вокруг разодранной кожи. — Что случилось с руками, Насть?