–Ладно! – скривилась Майма. – Пойду с тобой. Не бойся, твое тело будет в безопасности. Моя кровь – твой свидетель! – она выхватила изящный ножик из своего мешка и резанула ладонь.

Дар задумчиво посмотрел на красный ручеек, стекающий из раны. Ему не понравилось, как она произнесла «твое тело». Совпадение? Может ли быть, что все вокруг с самого начала знали, что Уоюр в нем? Он кивнул Майме и отправился к Смеху, чтобы наказать следить за Эслин. Сармик улыбнулся и спросил, не помочь ли ему в дебоше или грабеже. Дархан отмахнулся, и в полдень сам пошел на рынок чинить беззаконие.

Мирные сельские жители занимались куплей-продажей, здоровались, перекидывались новостями. Кукарекали петухи, рядом паслись коровы, редкие всадники взбивали желтую пыль на дороге. Красть совсем не хотелось, обижать кого-то не было настроения. Дар плюнул от досады и вдруг заметил неподалеку жандарма в простом синем мундире с длинными рыжими усами. Страж порядка торопливо расплачивался за туесок крупных лесных ягод. Шаману вдруг захотелось повеселиться так, как это мог бы сделать Сармик. Вот у кого надо брать пример в незатейливых радостях жизни в Среднем мире. Он хлопнул в ладоши, подпрыгнул и истошно с надрывом заголосил:

– Я на севере родился, у меня под кожей лед. В полночь ни одна девица со мной в поле не пойдет.

Люди неподалеку повернули к нему головы и зашептались. Усатый жандарм с раздражением глянул на него и повернулся, чтобы уйти восвояси. Дархан запел еще громче, размахивая длинными конечностями. Он знал, что для своего высокого роста двигается вполне прилично и даже зрелищно.

–Я не плачу, не рыдаю, девок в полдень зазываю. Коли в зной ко мне прижмешься – ни за что не оторвешься!

Шаман крутанулся вокруг своей оси, раскинув руки, и с размаху врезался в прилавок с глиняными горшками. Бац! Горшки попадали, из них полился мед. Хозяин всплеснул руками и бросился поднимать товар, обливая неуклюжего проходимца грязной руганью. Шаман же с воплем простер руки к девушкам, что хихикали рядом:

–Был на мне морозный щит, а теперь он весь трещит! Течет талая вода… Что же ты надела-ла!

С этими словами он крепко схватился за подол юбки одной из селянок. Девушка взвизгнула и отшатнулась. Юбка громко треснула. Шаман пылко начал извиняться и объяснять, что ткани нынче не те. Подруги пострадавшей заохали, прикрывая ее коленку. Плечистый темноволосый парень оттолкнул Дархана от землячек, но тот вцепился теперь в защитника, прося понять его и простить. В попытке освободиться, парень сделал два шага назад и потерял равновесие. Оба приземлились прямо на другой прилавок. Со стуком свалились на землю тыквы, покатилась картошка, помидоры забрызгали мякотью всех, кто стоял поблизости.

Дархан внутренне захохотал и горячо стал убеждать возмущенных людей в том, что он вестник нового мира, и с его приходом еда сама падает в руки, а ноги красавиц обнажаются для пытливого взора, и то ли еще будет. Смех и брань неслись со всех сторон, кто-то из пострадавших наконец начал звать жандарма, и тот с неудовольствием подхватил шамана под локоть и приказал следовать за ним. Дар для верности сделал вид, что узнал в усатом своего наставника из другого мира и упал ниц. Наконец, его грубо притащили в городское отделение полиции, которое располагалось рядом с тюрьмой, в отдельном здании из красного кирпича.

– Зачем ты его сюда притарабанил? – с отчаянием воскликнул смотритель тюрьмы с кожей, черной от летнего загара. Его китель висел на стуле, а сам он обмахивался бумагами, и волосатой пятерней зачесывал черные волосы со лба.

– Устроил погром на рынке. Пусть охладится в общей камере до утра, – пробубнил усатый, выкладывая на стол перед начальником туесок с помятой ягодой. Смотритель огорченно оглядел лакомство и уточнил:

– Ты в уме? В общей камере восемь мест, а у нас там дюжина уже кукует! На голову его посадить?! Пострадавшие есть? Нет? Ну так проведи беседу, да выпни.

– Нет-нет, я хочу посидеть с моими братьями, пустите к ним! – возразил Дархан, недовольный таким поворотом. Для убедительности округлил глаза и начал подергивать плечом.

– Болезный, – обреченно вздохнул смотритель. – Ты почто меня терзаешь? Ладно, вы зимой в каталажку рветесь, там хоть погреться, а в такую духоту тебе чего неймется?

– Ладно, – Дар вернул обычное выражение лица и уселся напротив начальника. – Я в долг взял, а сроки вышли. Надо скрыться на пару дней позарез. Жаль, что ли? Не к тебе же в дом прошусь.

Черноголовый смотритель выдохнул и махнул усатому подчиненному, который с облегчением исчез.

– Ну спасибо, прояснилось… А все равно не посажу, и не проси! Вот прирежешь кого, так за милую душу пойдешь по строгачу. Но мне и это не на руку. Довольства на всех не хватает, судьи волынку тянут – по два года маринуют до суда. Тюрьма как банка с огурцами. Болеют, а лечить некому и нечем, – он достал из стола заляпанное полотенце и стер с лица пот. – Найди подпол понадежней, да схоронись. Вон у Холуевны. Ай, ты же не местный… Ну да ступай, Отец Небесный в помощь тебе.

«Я тебе скоро прорежу грядки, да чую, что рад не будешь». Дар рассеянно уперся взглядом в пол, не спеша вставать, как тут заметил репейник, налипший на брючину.

– Болеют, говоришь? А если полечу кого?

– А ты что, лекарь? – оживился смотритель.

– Знахарь.

– Ну… Коли так, – почесал голову тюремщик, – давай посмотрим. При мне хотя бы одного излечишь, на пару деньков оставлю.

– Могу даже трех, – улыбнулся Дархан. – Три пользы окажу за гостеприимство. Там, откуда я родом, так принято.

***

За спиной клацнула дверь решетки, и он сделал шаг в душный каземат. Арестанты сидели на койках вдоль стен и на нарах, настеленных посередине. Двенадцать пар глаз уперлись в новичка. Сзади раздалось нетерпеливое покашливание смотрителя. Дархан взглянул на угрюмые потные лица, напомнил себе, что пятеро из них будут им убиты, и спокойно улыбнулся:

– Господа, это ваш удачный день. Я известный знахарь и готов задаром избавить троих из вас от недомоганий. Кто решится?

– Даром и чирей не сядет, и тут все ж почесать надо, – прохрипел забулдыга в одних белых исподних штанах.

– Нечистое дело, – поддакнул его сосед с синевой вокруг глаза.

– А я не откажусь. Избавь меня, знахарь, от похмелья, да понадежней, чтоб на всю жизнь, – оживился арестант с выдающимся брюшком. Его пожелание поддержали смехом.

– Мухоловки-то прикрыли, – постучал стражник по металлу.

– Давай я, – с койки поднялся крепкий молодой мужчина и ткнул пальцем чуть пониже татуировки в виде подковы на своей груди, – Желудок болит, аж крючит, еда не лезет который день…

– Хватит, – остановил его Дархан, поднося ладони к телу Татуированного, – Направление ясно. Стой смирно.

Как все сильные белые шаманы, он хорошо чувствовал духи болезней, которые гнездились в теле человека. Вот и теперь, лишь подвел руку к желудку мужчины, как ощутил там тугую шипастую змею. Она зашипела и предупредительно надулась. Татуированный вздрогнул и прижал руку к больному месту. Заключенные привстали со своих мест, чтобы лучше видеть. Шаман зашептал скороговоркой:

– Место насидела, да покинуть надо, место обжитое, но тебе не рады. Моя воля сильнее, мои кости острее, я тебя изведу, узелок расплету, – он звонко хлопнул в ладоши и выкрикнул. – Прочь тебе дорога! Выходи понемногу.

Татуированный ощутил, как дух заворочался внутри, покидая насиженное место, и с угрозой выдавил:

– Что-то мутный ты знахарь, как бы и я за твое здоровье не взялся…

– Тихо, еще не все, – невозмутимо отозвался Дархан, подходя к горячему чайнику, который выпросил у смотрителя. Он приподнял крышку и бросил в дымящуюся жидкость шишечку репейника. Затем начал размахивать обеими руками по часовой стрелке, нагнетая силу. Обратился к своему второму служебному духу: «Арепия, сестра, настырна, проста, внемли, молю, я все искуплю» и дождался, пока шишечка нехотя крутанется в воде. Незаметно выдохнул с облегчением. Затем он наполнил кружечку для Татуированного. Тот, не спуская с шамана угрожающего взгляда, воду принял и выпил.