Внезапно открылась еще одна пугающая истина – он больше не мог попасть в мир духов. Пытался как раньше – глухо. Будто Уоюр взял его сознание на короткий поводок и не давал больше перемещаться между мирами. Эти неудачи и тревога за Ыысаха сделали его раздражительным. Чтобы хоть как-то отдохнуть и расслабиться, он отходил в сон, держась за руку Эслин как за якорь.

Чем больше его злило свое бессилие перед Уоюром, тем сильнее тянуло в непривычный и неосвоенный край чувств. Он понимал и признавал риск – если девушка вздумает взбрыкнуть или устроить сцену, его тут же толкнет обратно, но Эслин внушала надежды своим благоразумием. Она скорее молча уйдет, чем попытается захватить над ним власть упреками, угрозами или унижениями. А если и впрямь решит его покинуть? Эта мелкая мысль беспокоила его также сильно, как гнус оленя в летние дни, заставляла дергаться и не упускать ее из виду надолго.

Он не придумал ничего лучше, чем начать называть ее Ниточкой и обращаться с ней еще ласковей. И пусть это напоминало ему неуклюжее хождение по тонкому льду, где ты на любом неосторожном шаге рискуешь с головой окунуться в собственное презрение, ей это, кажется, нравилось. По крайней мере, она не выдавала своего удивления, а взгляд ее теплел. Но если от слияния с Уоюром это спасало, то его положение в противостоянии с Сармиком становилось все более зависимым и жалким:

– Твой ие-кыла все еще у меня, – выдохнул ему в ухо Смех, неслышно подкрадываясь со спины на привале.

Дар одеревенел, позволяя сопернику продолжать. Может ли быть, что он лжет?

– Сомневаешься? Мне нет нужды тебе доказывать. Пошли своего амагят посмотреть. Ах, я забыл, – Сармик, явно издеваясь, почесал подбородок. – Он тебя бросил. Ну, тогда кого-то из служебных духов, которые тебе врать не станут.

– Я верю. Но я принес тебе пятерых, так что не смей его трогать, – как же мерзко и непривычно находиться в зависимом положении!

Дархан прищурился и почти услышал в ушах мерное биение сердца наглеца. Уоюр словно подталкивал к нему свою силу – на, поставь этого жалкого пса на место. Но он закрыл глаза и отвернулся. Нет уж, обойдусь без тебя. Зря, что ли, повторно погиб и ожил в Верхнем мире? Нужно привыкать пользоваться другой своей силой. В это время Сармик обошел его и вразвалку прошелся по поляне, лениво заложив руки за голову.

– Хорошо, хорошо, не трону. Смысл резать олениху на мясо, если можно поиметь молока? Мы ждем следующие пять. Всего десять, как я и говорил. А потом еще десять. Вы так сблизились… – Сармик развернулся и изобразил губами поцелуй.

– А если я ее отдам? Отпустишь лося? – Дархан спросил, точно зная, что не сделает этого. И ясно представлял себе ответ. Однако в это время он нащупал в кармане свой кривой человекоподобный корень и сжал.

– Зачем отпускать? – искренне удивился Сармик. – Будешь кормить питомцев, сколько сможешь, а как сдуешься – заберу ее сам, а лося убью. Не нравится – попробуй убить меня. Но дед говорит – у тебя чердак скрипит, ты мне не угроза.

Дархан, который призвал дух Болиголова и почти приказал исподтишка наброситься на Сармика и отравить до смерти, резко остановился.

– С чего это твой дед так решил? – нахмурился Дархан. – Дай-ка мне с ним поговорить.

Смутное подозрение повело плечами внутри. Что знает этот Вассар? Как узнал, если он сам только что догадался? Но Сармик фыркнул, помахал перед глазами Дара растопыренной пятерней и быстро ушел. Ну вот, момент упущен. Хотя и риск был велик. Если бы ядовитый дух промедлил, волк бы прикончил Ыысаха. Здесь немыслимы промашки. Надо бы опробовать на ком-то перед нападением, чтобы успеть наверняка. Да и намек однорукого Вассара так и зудел теперь внутри. Рассказал ли он внуку? Почему прежде не надоумил Сармика раскрыть карты? За такое знание в Изысках Дархан бы многое отдал. Придется отяготить душу еще пятью жертвами.

До Тульпы оставалась пара-тройка дней ходу. Местность становилась гористой, путников окружили трехцветные сопки. Светлые березы, темные сосны и серебристые осины превращали горы в красочные волны. Дар все чаще замечал незнакомые любопытные растения и те тянулись к нему, готовые открыть свои тайны, но мысли, полные разочарования и сожаления, благодарности и надежды, не давали ему наслаждаться открытиями.

Ненавистный ублюдок! И так жизнь ему порядком испоганил, так теперь хочет еще и саму его суть низложить и унизить, украв тело для своих развлечений. Чего он захочет? Первым делом, конечно, будет выпивать, кутить, курить, играть и ни ночи не проводить без девицы. Абасы обожают интересные ощущения в теле. Потом пресытится и подумает о власти, наверняка. Подберется к королю Ангардаса, издаст разжигающие междоусобную ненависть законы, развяжет войну? Дар вдруг расхохотался в голос. Вот и зависть проснулась. Нет уж, и я еще поживу в своем теле в свое удовольствие. Изгнание – вот к чему подготовиться важнее всего.

Верховная шаманка Корбу рассказала ему, как проводил тот знаменитый обряд его отец. Ясавэй перекатывал на языке оленью кровь и вдыхал аромат пышной охапки ягеля на полу. В ушах у него еще с начала обряда стоял мерный бой колотушки по натянутой коже бубна, пальцы сжимали наточенный нож, а взгляд упирался в тот же бубен, оставленный у стены – именно он стал дверью, сквозь которую духи проникли в этот мир. Под рукой ждал тотем, напоенный кровью и слезами жены шамана. А силу в обряд вложила ее душа.

Дар знал, что убивать ему не обязательно. Подойдет и сила, что вырвется на пике соития с Эслин. Осталось только подобрать остальные компоненты – вкус, запах, осязание, звук и образ двери перед глазами. Следующие несколько дней он посвятил этому и тренировками с духами растений, а остаток времени проводил с Эслин: ухаживал за ее и своей лошадью, взял на себя добычу пищи и помогал с готовкой, каждый день заправлял цветок с новым ароматом ей за ухо.

И вот взорам путников открылось крупное и людное село на фоне темной стены диких гор Туярык. Северяне остановились в перелеске близ Тульпы, чтобы дождаться спутников из столицы. Те не скрывались, поэтому не делали крюк, и должны были вот-вот появиться, даже с учетом дел в Оспари.

Пока же в запасе была пара дней на осторожное изучение села. Дар вышел в люди, невидимкой проскользил между каменных домов с распахнутыми дверями, откуда доносились разговоры и запахи домашней пищи, и кое-что придумал.

Для воплощения замысла требовалась Майма. Вечером он застал ее за разглядыванием новых сережек в новом зеркальце.

– Идет мне? – с вызовом спросила она. – В детстве я не раз аргишила с дедом и бабкой летом, и эта кочевая жизнь с бесконечными сборами и переездами завораживала меня как один непрерывный ритуал. Однако я знала, что мой дом в городе с отцом и матерью, и сейчас убедилась, что дороги изрядно меня выматывают. Сил нет, как хочется закончить работенку и в столицу!

– Майма, меня завтра посадят в тюрьму, а ты меня вытащишь перед рассветом, – перебил ее Дар.

Майма расхохоталась, одобрительно покачивая головой, словно услышала удачную шутку.

– Серьезно. Знаю, ты слышала наш разговор с Нэвлисом про Сармика и мой долг. Я намерен закрыть его там. Если ты вовремя не организуешь мне побег, то…

– То, что ты мне сделаешь, Травник? На что ты способен в драке сам по себе? – ласково улыбнулась Майма.

Подозрение внутри встало в полный рост. «Сам по себе? И Майма что-то знает или я схожу с ума?».

– Я убью больше людей, чем потребуется, выберусь сам и отомщу тебе, уж поверь. Но меня могут случайно пристрелить, – закончил он. – И весь путь окажется напрасным, верно?

– Ну, если ты просто умрешь, то не так уж и напрасен, – снова развеселилась Майма. – Я пойду с Эслин к ее подругам, заберу себе тотем и найду ему применение.

«Нет, не поможет. Всадит нож в спину за смерть сестры. Весьма удачно складывается, ведь свидетелей из числа северян не будет…».

– Что ж, тогда попрошу Сармика. Не хотел, но ему-то я дорог, сама понимаешь, – развернулся Дархан.