Вдруг оказалось, что можно что-то делать для другого человека и не ждать в ответ взаимности. И это тоже была честная сделка, потому что дающий сам получал удовольствие от своего проявления доброты, и это служило ему соразмерной платой. Ее сонная улыбка, ее восхищение ароматным венком из полевых трав, которые сами собой шли ему в руки и складывались в слова гимна ее красоте. Больше всех активничал Вьюнок, попадаясь на глаза и цепляясь за все, что предназначалось Эслин, но Дар с ним и не спорил. Корни негодника невероятно быстро и глубоко прорастали в землю, зато в руках опытного травника служили и лекарством, и ядом. И это очень напоминало ему о влиянии сатри на его собственную душу. Он даже не отрицал своей влюбленности, но хотел пить чувства здесь и сейчас, не думая о ее взаимности и их будущем.

Эслин тоже чувствовала себя неплохо. Днем, когда их кони сближались, он слышал, как она напевала себе под нос о том, что видела впереди. А вечером ее вытянутая беспокойная тень кружила вокруг костра в танце под задорную песню Маймы. Шаманка тоже пела звонким и сильным голосом, вскрикивая и хлопая в такт. Дар не разговаривал с ней без нужды, но стал неплохо относиться из-за того, что она проявляла благосклонность к Эслин. А еще, когда шаманка восстановилась после неудачного камлания в Трисорсе, то стала посматривать на него с любопытством, охотнее заводить разговор. Дар не хотел думать о том, какие события в мире духов повлияли на ее отношение. Волноваться все же нужно было о Сармике.

Спустя полторы недели, в окрестностях Оспари, не замечать надрыв в его поведении стало невозможно. Он перестал весело скалить зубы, и принялся ими щелкать, отпуская колкие реплики. Язвительность сменилась угрюмым молчанием, а за ним пришла пружинистая готовность напасть.

На волне благодушия Дархан успел исполнить маленький, но честный ритуал благопочитания служебных духов. Перед спутниками он от души станцевал у костра, изгибаясь, как ветвь, скользя, как корень, и разводя руки, как цветок лепестки. Почву пары лиственных покормил пеплом, а в центр моря лопухов занес красивый резной гребень. После этого он с чистой совестью попросил Листопада и Арепию приглядеть за Эслин во время его путешествия в Верхний мир. К Майме он обратился с той же просьбой, и она согласилась, дернув плечом. Костьми не ляжет, но гнев Смеха постарается сдержать до возвращения Дара. С собой в этот раз шаман взял тугую травяную куклу, перевязанную лентой из волос Эслин и крошечную берестяную колыбельку. Вторая поделка вышла из-под рук сама собой. Он наполнил ее дыханием и бережно сложил за пазуху. Закончив приготовления, он с легкостью, которой завидовали другие собеседники духов, нырнул за грань.

В этот раз Дархан ощутил себя журавлем с тонкими ногами и длинными крыльями, пролетая по светлому коридору. Ход вывел его прямо на горный утес перед обиталищем Метры и Сильфа, где Великие духи стихий продолжали свою настольную игру. Шаман постоял, приводя мысли в порядок, затем оторвал у себя руки по запястье и послал одну к сихиртя, а вторую – на поиски Ыысаха. Глаза на ладонях сонно приоткрылись, пальцы затрепетали и отправились выполнять поручение.

Эркин и Мичи откликнулись быстро – их черная курица приветствовала его боевым клекотом еще издалека, а вот вторая рука вернулась и растерянно пошевелила пальцами. Что ж, он точно жив, ведь ие-кыла и шаман погибают в одно время. Возможно, лось скрывается на дальних тропах от волка Сармика.

Дойдя с сихиртя до духов Воздуха и Земли, Дар низко склонился и попросил испытать его. Первым делом Метра обратилась к сихиртя:

– Как считаете, малый народ, он намерен помочь себе?

Сихиртя переглянулись между собой.

– Главное, что мы ему помочь готовы! Ты про это хотела спросить, Неоскудимая? – решительно выговорила Мичи, шагнув вперед со сжатыми кулачками.

На фоне духов Стихий они выглядели немногим больше, чем мыши в сравнении с человеком, но держались с достоинством.

– А кто ж не хочет себе помочь? Разве не за этим он вернулся сюда? – озадаченно уточнил Эркин, также выступив вперед.

– Я спросила то, что спросила, – Метра мягко улыбнулась, сощурив глаза. – И знайте, хочет – это слово покровное. Его сила сравнима с силой невесомого ветерка, что проносится, мимо не дождавшись и второго вдоха. А намеревается – уже глубинное, как неотвратимое движение гор.

– Попрошу без нелестных сравнений в сторону ветерка. Тем более, хотение – первый шаг к намерению, – звонко просвистел Сильф, – но она права. Легко помочь лишь тому, кто готов помочь себе. Если считаете, что ваш вклад не пропадет втуне, то приступим!

Метра приподняла голову, качнув массивными рогами и утробно замычала. В ту же минуту послышался стрекот легких крыльев, шуршание листвы, треск веток и прямо на каменную площадку начали приземляться духи Цветов и Деревьев, поодиночке, попарно, группами. Гости все прибывали и заполняли пространство вокруг шамана и сихиртя. Дару бросился в глаза человекообразный дух с ярко-красным телом, сплошь покрытым шевелящимися белыми ворсинками и лицом на животе. Затем внимание привлек влажный коричневый шар на крыльях-листиках, с которого сочилась бесцветная жидкость. От обилия и многозвучия духов казалось, что вокруг кишит рой вечно голодного гнуса, объедающего ресницы.

Дархан поморщился – этого стоило ожидать. Теперь, небось, попросит упасть на колени и воздавать им дань. Метра замолчала, ударила кулаком о кулак, и почва под ногами Эркина тут же потеряла твердость и ухнула вниз. Беловолосый старичок завяз в ней по колено и медленно уходил все глубже и глубже. Дархан похолодел, Мичи вскрикнула и вцепилась в руку супруга, а Хозяйка Земли звучно произнесла:

– Гнев уйми, добром ответь. Важно в корень глубже зреть.

Эркин так быстро погружался, что Дар тут же выложил на землю травяную куклу с лентой и зашевелил губами, собирая слова для благопочитания, но ему не дали вымолвить ни одного. Духи схватили его за руки и за ноги, принялись оттягивать веки, пересчитывать зубы и тыкать сучьями в живот. Сквозь искры боли в глазах он увидел Листопада. Тот растолкал всех и с ревом «Это мой, дайте я его обниму», так крепко сжал тело шамана своей жесткой древесной плотью, что Дар ощутил себя в гробу не по размеру. Он непроизвольно задергался, но рой в этот раз казался обозленным донельзя. В ухо и рот неотвратимо пополз жесткий корень, щекоча изнутри, заставляя задыхаться, но сквозь шум и мучения теперь пробился тоненький заливистый хохот, от которого стало еще больнее. Старичок Эркин то ли смеялся, то ли плакал:

– Ой не могу! Пятки мои злые абасы щекочут! Ох, разум потеряю! Пощадите! Вверх поднимаются, за ребра принимаются. Не пустите меня к ним, до смерти заиграют!

Мичи бегала вокруг с блестящим от слез лицом и с воем причитала. Дар был бы рад ответить, да корень забил горло напрочь, из глаз лились слезы, его дергало и выворачивало. Он перестал сопротивляться и последние мгновения заставил себя спокойно смотреть на своих мучителей. Потом воздух кончился, телом шамана завладели жар, ужас и тьма, и он задохнулся. Духи Цветов и Деревьев тут же с треском и хрустом рванули и оторвали его руки и ноги, а Листопад взял голову Дархана и насадил ее на сук, растущий из плеча.

Части тела человека пошли по рукам – их подкидывали, пробовали на вкус, топтали. Голова вдруг подумала, что люди в Среднем мире не лучше поступают с растительностью и вспомнил смертельное для нее пятно нефти под Трисорисом, явно лишь первое из многих новых. Потом глаза наткнулись на сихиртя и их залили горючие слезы. Мичи припадала к супругу и неистово покрывала поцелуями его морщинистый лоб, который только и остался еще на поверхности. От осознания увиденного и от боли за друзей изо рта полилась надрывная песня:

– Сухие и зеленые, в руках и потаенные, берущие, ползущие и плоть земли несущие. Охраню вас, сберегу, людям строго накажу. Не брать без требы, молить до неба. Живым на пропитание, покойным на прощание.