– Именно. Говорил ведь про пользу. Уж скольких муравьев я подлатал и отпустил на волю, пока они пытались меня ужалить, – ухмыльнулся Дархан, протягивая ей засушенные зеленые листики. – Вот, прожуй хорошенько и сглотни слюну, а траву можешь выплюнуть.

Эслин положила снадобье на язык и тут же скривилась от горечи, но послушно дожевала. Следом Дархан достал склянку с бурой пылью, а остальное убрал. Девушка с сожалением проводила загадочные лекарства взглядом и призналась:

– Увидев тебя, я подумала, что ты способен помочь вернуть мою силу. Сейчас я в этом не сомневаюсь. Чем тебе платят за помощь?

– А что за сила у тебя была? – Дархан вручил ей склянку и внушительно проговорил. – Одну ложку размешать в горячей воде с медом.

– Помнишь, что я говорила про Нити Жизни в разрушенном храме? Так вот, моя сила в том, что я могу видеть и использовать некоторые из них. Но недавно моя связь с ними истончилась и оборвалась, и я не могу ее вернуть, – осторожно начала Эслин, взвешивая на руке склянку.

– А что произошло перед этим? – Дархан смотрел спокойно и строго, как опытный лекарь.

Эслин поколебалась перед тем, говорить ему или нет. Хватит ли духу облачить опыт в слова? Казалось, пока воспоминания внутри, они имеют шанс остаться нереальными как сон. Она откупорила крышку, понюхала и скривилась:

– Мерзко.

– Для того и мед, – кивнул Дархан. – Так что?

– Мою душу отрезали от Нитей, – выдохнула Эслин и тут же окоченела, словно прыгнула в прорубь. – Одна очень влиятельная фигура у власти устроила травлю ткачих. Он похищает всех, на чей зов откликаются Нити и отвозит на Север. Там, в дремучей тайге, король оставил один из Храмов. Только называют его теперь Учебник.

Вдруг перед глазами возник Энтин Коэн и в ушах, как наяву, зазвучал его вкрадчивый голос:

– Бесчестно раскрывать чужие секреты, дорогая. Хотя я не разочарован. Давай, расскажи ему чья ты собственность на самом деле. Вдруг он поможет нам воссоединиться?

Эслин передернуло всем телом. Она сжалась и придавила ладонями уши, пытаясь дышать размеренно и не слышать оглушительного лая, застрявшего внутри. В первые дни псевдожрецы травили ее псами и записывали, как скоро она призовет Красные и как разделается с животными. Пробовали морить голодом, холодом и тьмой. Расписывали в красках, что делают с другими из-за нее. Затем снова вынуждали сражаться за жизнь, засекали время появления Нитей, зарисовывали.

От их жестокости и своей безысходности Эслин сходила с ума, выла и билась о стены камеры, срывала ногти, царапая камень. Красные накалялись от ее гнева и становились видимы в пространстве: щелкали хлыстами и шипели ядовитыми змеями. Жрецы лишь следили за ней, как за пауком в банке, и сила оборачивалась против хозяйки. Эслин металась в бреду, рвала на себе волосы, кусала руки до крови и сходила с ума. С десяток таких приступов ярости впустую, и Красные перестали приходить ей на помощь. Она обессилела и потухла.

Однажды девушка заметила крепкую шпильку на полу в коридоре. Сделав вид, что споткнулась и упала, Эслин быстро сунула ее в рот, а под утро попыталась вскрыть ею дверь камеры. Руки тряслись, но шпилька подошла к замку не хуже родного ключа. Не веря своему счастью, ткачиха крысой пробежала по коридорам подземелья и дуновением ветра обошла пару дозорных. Смех едва удавалось сдержать. «Свобода! Так просто? А почему нет? Здесь не так много охраны, они рассчитывают на глушь, отсюда ведь не убежать далеко. Однако я попытаюсь!».

Но тут же пленница осеклась. У бокового входа ткачиху ожидали пятеро вооруженных охранников, встретивших ее издевательским гоготом. Надежда оказалась иллюзорной, а ее попытка бежать – подстроенной. Они снова давали ей ложную надежду, но Эслин уже не реагировала на подарки судьбы. Проходила мимо открытых дверей, смиренно шла за конвоиром без веревки и понуканий.

Укрепилась в безвыходности своего положения она после бесед с Энтином. Улыбчивый блондин с короткой стрижкой и теплыми карими глазами не раз приглашал Эслин побеседовать, и каждый раз после разговора с ним она выходила в смятении. Ловкий манипулятор за чашечкой чая вытягивал из нее все, что хотел. Иногда, напротив, закладывал.

Особенно Энтина интересовало, что вызывает у нее недовольство в указах короля, и почему она горит расширением прав женщин. Пленница пыталась отмалчиваться, но министр искусно вовлекал ее в разговор, и на каждый ее аргумент находил именно такое возражение, которое тихонько звучало прежде и в ее голове. Господин Коэн и впрямь был весьма осведомлен о деятельности Хазимы. Теперь Эслин ощутила себя не быком горной королевы, а слепым котенком. Ведь она и не думала о том, что сопротивление спонсирует правящая верхушка Бленси. Королевству по ту сторону гряды Туярык шла на пользу смута в Ангардасе.

Энтин мягко и с сочувствием выкладывал карты одну за другой. Предлагал взглянуть на опыт Бленси, где равноправие пошло во вред, ведь страну наводнили племена с юга континента и принялись плодиться, угрожая превзойти местных численностью. Жалостливые женщины во власти ничего не предпринимали, а голоса мужчин оказались в меньшинстве, потому приходилось все больше идти на уступки приезжим и искать поддержки у соседей. Только для этого нужно было убрать несговорчивого Тортура.

Эслин слушала и отрицала связи. Слушала и сомневалась. Слушала и начинала принимать. А министр восхвалял ее ум и предлагал стать покровителем, взять во дворец, дать фамилию и титул взамен на помощь с Нитями и поиск других ткачих. Улыбка не сходила с его располагающего лица. Их разговоры обволакивали, погружали куда-то в духоту, где разморенная Эслин устало кивала его мыслям как своим, ощущая себя тряпичной куклой.

Через пару месяцев опора ушла из-под ног, голова распухла от вопросов и метаний, а тело реагировало онемением и слабостью. В особо тяжелые дни перед тревожным забытьем, Зеленые Нити обнимали ее тело мерцающим одеялом, слегка ощутимо пульсировали и помогали привести чувства в порядок, но со временем она так запуталась, что правда стала слишком болезненна, и Эслин вздохнула с облегчением, когда Зеленые оставили ее одну в кромешной темноте.

– Для чего они это делали? Он сказал?

Эслин вздрогнула всем телом, вернувшись из воспоминаний, которые тихо лились изо рта без ее воли. Она невидящими от слез глазами посмотрела на Дара и заставила себя со на окружающих предметах.

– Нет, но я могу предположить. Министр – хитрец, но человек тщеславный и уверенный в своей безнаказанности. А я – умелый слушатель. Вот и узнала, что прадед Энтина владел Золотыми Нитями. Не слышал? Хозяева Золотых могли разбудить в других людях истинные мечты и наполнить силой для их воплощения. А это привлекает Нити всех остальных цветов, которые так и тянутся в руки тех, готов действовать. Это удивительная сила, королевская… Но в то время ткачей и ткачих и так было с излишком. Они служили князьям разрозненных еще земель, имели большое влияние, ввязывались в войны. Нити Основы трещали от грубой работы мастеров. С одного края узор выходил густой, с петлями, с другой стороны все рвалось и провисало. Где-то резко богатели при помощи Фиолетовых, где-то тут же разорялись. Одни ловко сметали врагов Красными, другие умирали будто подкошенные, без причин. Нельзя было не заметить дурные совпадения. Княжества принялись заключать и тут же нарушать договоры о пределах власти своих умельцев. Тогда предок Энтина решил, что нужно уничтожить самых сильных и алчных владельцев Нитей, а затем создать новых, объединить их твердой рукой и припечатать буквой закона. Тогда в народ и пошла ненависть к паучихам, словно кто-то принялся раздувать гуляющее пламя недовольства. Прадед министра сошелся с прадедом нашего короля, они вместе объединили людей против ткачей и ткачих, возвысились за счет этого. Тогда и появился Ангардас. Затем предок Тортура решил с корнем вырвать опасную силу, убил своего Золотого сподвижника, стер все знания о Нитях, а из-за границы привез новую удобную веру.