Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

К ночи субботы все стены и укрепления были покрыты монголами; а сам Толи в тот день находился в трех парасангах от Чангарака[530]. Тем временем монголы слезли со стен и начали грабить и убивать; а горожане сопротивлялись, рассеявшись по домам и дворцам. Монголы искали Муджир аль-Мулька и вытащили его из подземного хода. Чтобы поскорее освободиться из петли жизни, он стал говорить им грубые слова; и они, наконец, предали его позорной смерти. /140/ После этого они выгнали всех оставшихся в живых, мужчин и женщин, из города на равнину; и чтобы отомстить за смерть Тогачара было приказано разрушить город до самого основания, чтобы это место можно было перепахать; и чтобы во исполнение мести в живых не осталось даже кошек и собак[531].

После этого дочь[532] Чингисхана, бывшая главной женой Тогачара, въехала в город со своей свитой, и они убили всех уцелевших за исключением четырехсот человек, которые были отобраны за их мастерство и увезены в Туркестан, где потомков некоторых из них можно встретить и по сей день.

Они отрубили головы убитых от их туловищ и сложили их в кучи, положив головы мужчин отдельно от голов женщин и детей. После чего Толи, собравшийся проследовать в Герат, оставил эмира с четырьмястами таджиков, чтобы они отправили вслед за мертвыми всех живых, которых найдут.

Мухи и волки пировали на груди садров; орлы на горных вершинах лакомились нежной женской плотью, грифы поедали шеи гурий.

Земля умерла, потеряв тех, кто ее покинул, словно они были ее душою.

Дома и жилища сравнялись с землей; дворцы, высотой соперничавшие с Сатурном, поруганные, были унижены и стали подобны земле; особняки навсегда покинули довольство и богатство; замки, когда-то надменным, пали к ногам убожества; розовые сады стали печной золой; многие земли стали «пустой долиной»[533].

Увы, несчастья овладели ею, и ее холмы превратились в низменности, привыкшие сгибать колени.
Клянусь, ее леса алоэ подобны сырому мандолу, а ее почва — как толченый мускус.

[XXIX] / 141 / О ВОСШЕСТВИИ ИМПЕРАТОРА МИРА КААНА НА ТРОН ХАНСТВА И О МОГУЩЕСТВЕ МИРОВОЙ ИМПЕРИИ

После того как Всемогущий Господь — святы Его имена и велика Его милость, — согласно словам:«Страхом и голодом, потерей богатства, и жизней, и плодов испытаем мы тебя»[534], — испытал своих слуг на пробном камне бедствия и расплавил их в горниле несчастья —

Я ввергаюсь в огонь испытаний, когда ты обжигаешь глину;
Я нахожусь на пробном камне, когда ты проверяешь чистоту золота, —

— и когда каждый из них понес наказание соразмерно низости его деяний, и соответственно жестокости своих поступков и нечистоты помыслов испил из наполненной до краев чаши «воздаяния злом за зло», так как установлено, что у каждой вещи есть предел, а у каждого начала — конец,

Когда дело завершено, его конец близок

и [Мухаммед] (мир ему!) сказал: «Одна неудача не превзойдет двух удач»; стало необходимо, чтобы, согласно разуму и обычаю, вновь были явлены сокровища милости Всевышнего — велика Его слава! — и вновь дарованы спокойствие и утешение Его слугам; и чтобы все разнообразные проявления его бесконечной доброты и милосердия затмили и превзошли различные тяготы его наказания в соответствии со словами «Моя милость превзошла мой гнев»; ибо «первое достигает последнего».

Когда наступают тяжелые дни моей жизни, когда моему телу приходится нести ношу, подобную ноше верблюда,
Я не отчаиваюсь, ибо милость Высокого Создателя достигает каждого из его созданий, будь оно самой мельчайшей частицей.

Постепенно и неотвратимо знаки этой милости стали видимы, а их проявления и свидетельства — ясны и очевидны. И изложение этих замечаний, и приведение этих обоснований означает начало рассказа о переходе империи к Властелинам мира Угэдэй-каану и Менгу-каану. Я начну с описания в надлежащем порядке восшествия на престол Каана и буду точным и кратким, чтобы те, кто окажет мне честь, прочитав эту книгу, не могли упрекнуть автора этих строк в многоречивости, /142/ но поняли бы цель этого повествования и узнали, как Каан вел дела и заботился об общем благе; как он заставлял другие страны, которые колебались между отчаянием и надеждой, покориться и подчиниться — кого угрозами, а кого ласковыми словами, — и устанавливал над ними свою власть и господство; и как после его смерти Менгу-каан укрепил рухнувшее здание справедливости и возвысил его усилившееся основание.

Перед тем как получил царский сан, Каан носил имя Угэдэй. И Чингисхан из дел, которые он совершал, и слов, которые он произносил, обыкновенно видел, что он годится для трона, для [управления] государством и войском, и в том, как он открывал и закрывал, развязывал и завязывал, каждый день видел признаки мужества и доблести в управлении государством и защиты его от врагов. И предположениями и намеками он рисовал эту картину в сердцах других своих сыновей, «подобно картине на камне», и постепенно заронил эти семена в самой глубине их души.

Когда Чингисхан вернулся из стран Запада в свой старый лагерь на Востоке, он исполнил свое намерение выступить против тангутов[535]. И после того как весь тот край был очищен от злоумышлений его врагов, после того как все они были завоеваны и покорены, его вдруг сразил неисцелимый недуг, причиной которого был нездоровый климат[536]. Он призвал к себе своих сыновей Чагатая, Угэдэя, Улуг-нойона, Колгена[537], Джурчетея[538] и Орчана[539] и обратился к ним с такими словами[540]: «Болезнь /143/ моя такова, что ее нельзя излечить никакими лекарствами, и кому-то одному из вас придется оберегать трон и могущество государства и еще более возвышать пьедестал, у которого уже есть такое прочное основание.

Ему довольно того, что нас будут поносить, когда мы умрем, а нам довольно того, что будут вспоминать его предков[541].

Ибо если каждый из моих сыновей пожелает стать ханом и быть государем, и не подчиняться никому другому, не будет ли это как в притче о змее с одной головой и о другой змее — со многими головами (о которых рассказывалось в начале этой книги)?»[542]

Когда он произнес эти слова и предостережения, которые есть основа их дел и их ясы, вышеназванные сыновья преклонили колени и сказали:

«Отец — наш царь, а мы его рабы;
склоняем головы пред приказаньем и советом».[543]
вернуться

530

Читается ČNKRK вместо ḤNKRK текста. Местонахождение не установлено (В. М.).

вернуться

531

Ср. у Насави (tr. Houdas, 92): «Sur l’orde des Tatars, des prisonniers en égalisèrent le sol avec des pelles; la surface en devint si lisse qu’on n’y trouvait plus ni une motte, ni une pierre en sorte que les cavaliers n’ayant pas à craindre d’y voir trébucher leurs montures y installèrent un jeu de mail. La plupart des habitants périrent sous terre, car ils s’étaient réfugiés dans des souterrains et sous des galeries creusées dans le sol, avec l’espoir d’échapper au danger».

вернуться

532

Вероятно, его четвертая дочь, Тумелун. См. прим. 459 к [XXVIII] ч. 1.

вернуться

533

Коран, XX, 106.

вернуться

534

Там же, II, 50.

вернуться

535

Подробное описание этого последнего похода против тангутов см. в: Grousset, L’Empire Mongol, 268-277.

вернуться

536

Описание смерти Чингисхана различными дальневосточными источниками см. в: Haenisch, Die letzten Feldzüge Cinggis Han’s und sein Tod. В Сокровенном сказании (§ 265) говорится о его падении с лошади зимой 1226/7 г., что также могло способствовать ускорению его конца; но единственный источник, называющий непосредственную причину его смерти, — Алтай Тобчи (1601), согласно которому он умер от лихорадки, которой заразился в тангутском города Дармегее. Этой лихорадкой, по предположению Хэниша (op. cit., 548), возможно, был тиф, что соответствует упоминанию Джувейни о «неисцелимом недуге, причиной которого был нездоровый климат».

вернуться

537

KLKAN. Его матерью была принцесса Кулан, дочь Даир-усуна, правителя ухаз-меркитов (Смирнова, 71). Он был убит в России, не доезжая Коломны, на р. Окс (Blochet, 46, Minorsky, Caucasica III, 226, 229).

вернуться

538

JWRJTAY. Согласно Рашид ад-Дину (Смирнова, 72), Джурчетей или Джурчедей — «человек из Джурчена», «маньчжурец», был сыном наложницы-найманки. Также см. ниже, прим. 474.

вернуться

539

В этом имени я вижу второй элемент имени Кодон-Орчан, упоминаемого Рашид ад-Дином (Хетагуров, 117, Смирнова, 89), Qodun-Orchang или Qoton-Orchang в Сокровенном сказании (см. Pelliot-Hambis, Campagnes, 147, 286). Рашид ад-Дин использует форму Orchakan (AWRJKAN). Что касается употребления этой уменьшительной формы, то ср. с Ch’awrman и Ch’awrmaghan в Григор и употреблением имен Кадакан (см. прим. 221 к [XIV] ч. 1.) и Сибакан (см. прим. 482 к [XXIX] ч. 1.) наряду с Каданом и Сибаном у Джувейни. Орчакан, согласно Рашид ад-Дину (Смирнова, 72), был сыном татарской наложницы. Он не упоминается в дальневосточных источниках. См. Hambis, La chapitre CVII, 52. См. также сл. прим.

вернуться

540

Согласно Рашид ад-Дину (Смирнова, 231-232), эта беседа состоялась весной 1227 г., когда еще не была окончена война с тангутами, в месте, называвшемся Онкон-Далан-Кудук, и из сыновей Чингисхана присутствовали только Толуй и Угэдэй, причем Завоеватель особо отметил в своем обращении отсутствие Чагатая. Утверждение Джувейни о присутствии Джурчетея и Орчана особенно интересно. Рашид ад-Дин в одном месте категорично заявляет (Смирнова, 72), что первый умер «раньше всех сыновей», последний «также умер в детстве». В другом месте (там же, 169) он описывает Джурчетея, принимавшего участие в кампании 1213 г. в Северном Китае, как «младшего сына» Чингисхана. Фактически, как Пеллио предположил в своей статье (Sur un passage du Cheng-wou ts’ing-tcheng lou, 919), это мог быть другой человек, носящий то же имя, например Чжурчедей из племени уруутов, который несколько раз упоминается в Сокровенном сказании и чья биография приводится в Юань-ши. Тем не менее сам Пеллио (op. cit., 923) идентифицирует Чжурчетея с Пи-йином, упоминающимся в Mêng-Ta pei-lu в качестве старшего сына Чингисхана, убитого в бою во время нападения монголов на Си-чинг, т. е. Та-тунг в Шаньси, в 1213 или 1214 г.

вернуться

541

Басхама ибн Хазн ан-Нахшали (М. К.).

вернуться

542

См. выше, стр. 29.

вернуться

543

Shahnama ed. Vullers, 1639, I. 2352.

51
{"b":"883802","o":1}