Когда Чингисхан узнал о намерении султана, он поспешил вперед и настиг его; и его полки окружили его сзади и спереди. На следующее утро, когда свет дня вспыхнул на щеке ночи и молоко рассвета брызнуло из груди горизонта, султан оказался между водой и огнем: с одной стороны были воды Инда, а с другой — войско, подобное всепожирающему огню, и с одной стороны было его сердце, охваченное огнем, а с другой — лицо, обращенное к воде. Тем не менее он не дрогнул, но повел себя, как подобает мужчине, приготовившись к схватке и раздув пламя войны и битвы. И когда этот лев, облачившись в одежды сражения, стал подобен пантере, прижавшейся к земле и готовой нанести удар, сорвав завесу противника, он оседлал коня возмездия и бросился в бой. Победоносное войско Властелина Семи Стран атаковало правый фланг, которым командовал Амин-Мелик, и они были отброшены назад, и большая их часть убита. Амин-Мелик обратился в бегство и помчался в Пешавар, надеясь, что резвость его коня спасет ему жизнь. Но монголы перекрыли дороги /141/, и он был убит в пути. Левый фланг также был оттеснен назад, но султан стойко держался в центре с семьюстами воинами и сражался с рассвета до полудня, нападая слева на правый фланг, а оттуда на центр противника; и в каждой схватке он укладывал наземь несколько человек Но войско Чингисхана продолжало наступать, и численность его с каждым часом все увеличивалась, и султана уже негде было повернуться. Видя, что положение стало отчаянным, со слезами на глазах и пересохшими губами он перестал заботиться о славе и о своем добром имени. Ахаш-мелик[1133], двоюродный брат султана по материнской линии удержал его, схватив под уздцы его коня. С пылающим сердцем и текущими по щекам слезами он простился со своими детьми и со словами: Если человек не прибегает к хитрости, даже приложив все усилия, он губит свое дело, обрекает его на неудачу и становится несчастлив. Но тот, кто обладает решимостью, которого неудача касается, если только он сам что-то задумал, Тот живет как герой своего века до самой смерти, ибо он благоразумен, и если у него заложило одну ноздрю, он дышит другой[1134], — он велел привести своего лучшего коня и, вскочив на него, вновь, подобно левиафану, бросился в пучину бедствий. После этого, потеснив монгольское войско, он повернул поводья и, сбросив кирасу, ударил хлыстом своего коня, заставив его прыгнуть в воду с высоты примерно десяти элей или более того. /142/ И я прижался к нему грудью, и мои широкие плечи и узкая талия скользнули вместе с ним по скалам[1135]. И, преодолев широкую реку подобно разъяренному льву, он достиг берега безопасности. И он коснулся ровной земли без единой царапины, а Смерть взирала на это в изумлении[1136]. Увидав его плывущим по реке, Чингисхан подъехал к самому краю берега. Монголы хотели было броситься [вслед за ним], но он остановил их. Они опустили свои луки, и те, кто был свидетелем этого, рассказывали, что, докуда долетали их стрелы, вода в реке была красной от крови. А что до султана, то он вышел из воды с мечом, копьем и щитом. И я вернулся в Фахм, хоть и не ожидал вернуться, и сколько раз я ускользал от им подобных, а они свистели [ в бессилии]! [1137] И небеса воскликнули в изумлении:
Никто на земле не встречал такого человека, и не слыхал о таком от героев былых времен [1138]. Чингисхан и все монголы в изумлении приложили руки к губам, и Чингисхан, увидав тот подвиг, сказал, обратившись к своим сыновьям: «Вот о каких сыновьях мечтает каждый отец! Избежав двух водоворотов — воды и огня — и достигнув берега безопасности, он совершит множество славных дел и станет причиной неисчислимых бедствий. Как может разумный человек /143/ не принимать его в расчет?» В мире нет ему равных, кроме мудрого и прославленного сына Зала. Храбростью он превосходит небеса и держится с великим достоинством [1139]. [XV] О ЕГО ПРИКЛЮЧЕНИЯХ В ИНДИИ Когда султан избежал двойной опасности — огня и воды, то есть потока Инда и пламени ярости Чингисхана, к нему присоединились пять или шесть воинов его личной гвардии (mufradān)[1140], которых не уничтожила Судьба и которые не были обращены в прах языками пламени горя и бедствий. Они не могли придумать ничего лучшего, кроме как укрыться в лесу, и так они скрывались там день или два, по истечении которых к ним присоединилось еще пятьдесят человек. Лазутчики, посланные разведать обстановку, воротились с сообщением о том, что отряд головорезов-индусов (runūd), пеших и конных, занимался грабежами и предавался распутству (bi-ʽais u fijūr mashghūl)[1141] в двух фарсахах от лагеря султана. Он велел своим спутникам вырезать себе по дубине и напасть на тех людей ночью. Они перебили большинство из них и забрали их животных и оружие. Вскоре к султану присоединился еще один отряд, частью на лошадях, а частью на волах (dirāz-dunbāl). Они принесли известие, что неподалеку находилось индийское войско численностью до двух или трех тысяч человек. Султан напал на него со ста двадцатью воинами, и пронзил своим индийским клинком множество этих индийцев, и, захватив добычу, смог перевооружить свое войско. /144/ И тот, кто беден у нас, добывает себе на жизнь мечом, а в остальном мире бедные побираются. И мы забавляемся с мечами, как девушка забавляется ожерельем или плетением венка из левкоев. Когда известие о силе султана и о, том, что он оправился от поражения, распространились по всей Индии, в горах Балала[1142] и Никала[1143] стали собираться войска, и на него напало около пяти или шести тысяч всадников. Услыхав об их приближении, он отправился им навстречу с пятьюстами конников, бывших в его распоряжении, и, вступив в бой, рассеял и уничтожил те индийские полки. И со всех сторон к нему стали прибывать отдельные отряды, пока не набралось под его началом около трех или четырех тысяч человек. Известие о том, что он собирает войска, достигло Завоевывающего мир Императора Чингисхана, который в то время находился в районе Газнина; и он отправил армию, чтобы покончить с ним. Когда монгольская армия, возглавляемая Торбей-Токшином[1144], переправилась через реку, султан, не имея достаточных сил, чтобы противостоять им, отбыл в сторону Дели. Монголы, в свою очередь, у знав о его бегстве, повернули назад и предали разорению район Маликфура[1145]. вернуться AXAŠ вместо AJAŠ текста. У Насави (ed. Houdas) AXŠ (138, 186), а в манускрипте в этом месте AHŠ. Ср. с именем Aqash в Radloff and Malov, Uigurische Sprachdekmaler, а также c AQŠ у Насави (ibid., 152), хотя его можно прочесть и как Aq-Qush — «Белая птица», как AQWŠ в Houtsma, Glossar, 32. Ахаш-мелик, согласно Насави (tr. Houdas, 229, 309) погиб в битве за Исфахан. вернуться Все эти строки — из знаменитой касыды доисламского поэта Тааббата Шаррана (М. К.). вернуться Все эти строки — из знаменитой касыды доисламского поэта Тааббата Шаррана (М. К.). вернуться Все эти строки — из знаменитой касыды доисламского поэта Тааббата Шаррана (М. К.). вернуться Все эти строки — из знаменитой касыды доисламского поэта Тааббата Шаррана (М. К.). вернуться Shahnama ed. Vullers, 1659,1. 2705, где говорится о Рустаме. вернуться Ibib., 1637, II. 2494, 2496. Вместо na-dārad («у него нет») у Вуллерса na-dārī («у тебя нет»), что правильнее, поскольку Гуштасп обращается к своему сыну Исфандиару. Я использую слово pur-khirad («мудрый»), как в списке C, вместо bī-khirad («глупый»), приведенного в тексте (которое, однако, находит подтверждение в лучших списках, а также у Мохла). В списках D и G, как и у Вуллерса, — pur-bunar («добродетельный»). Вторая строка полностью согласуется с версией Мохла (Mohl), но у Вуллерса вместо частицы hamī в первой части слова мы находим hamān («тот же самый»). вернуться Слова «муфрад» (mufrad) и «гулям» (ghulām, см. прим. 743 к [I] ч. 2), по всей вероятности, являются синонимами. Так, один из офицеров, покинувших султана Гияс ад-Дина, чтобы поступить на службу к Мелик-Нусрату, у Джувейни назван муфрадом (ii, 470), в то время как Насави (ed. Houdas, 142) называет этих офицеров гулямами (ghilmān). вернуться Возможно, ссылка на какой-то индуистский ритуал. вернуться NKALH, как в списке E (С, E, и G, II, 145) вместо RKALH текста. Raverty, 294n, использует написание Nikalah; в Elliot and Dowson, II, 553n, утверждается, что это название может читаться и Bankala, и Mankala. Согласно Таарих-и-Алфи, Балала и Никала находились неподалеку от Лахора (Ibid.). вернуться См. стр. 95 и прим. 348 к [XXIV] ч. 1. вернуться Согласно Раверти (537n), в области Равалпинди есть «город Мелик-пур, где в древние времена находилась резиденция тамошних правителей, который лежит на прямом отрезке пути от района NANDANAH на реке Джхилам к тому месту, где Чингисхан разбил свой лагерь...» Однако о нем нет упоминания в Imperial Gazetteer. |