– Да-с, при матушке-императрице Елизавете Петровне выстроен был, взамен деревянного, тоже Растрелли созданного, – присоединился к беседе его сиятельство. – Хотя в Москву-то она редко наведывалась. Двор государев ещё при царе Питере в новую столицу перебрался. Потому и ветшает дворец потихоньку, да и за садом уход ненадлежащий…

Савельич возмущённо фыркнул, недовольный вмешательством в его лекцию, обогнал приятелей и встал поперёк, так что остальным нужно было либо обойти «лектора», чтобы продолжить путь, либо остановиться и дослушать рассказ. Все выбрали второй вариант: бывший учёный – потому что заколебался, не является ли чёрный кот на дороге и для призраков плохой приметой, а остальные – чтобы не обидеть книгочея.

– А в правление Екатерины Великой замышлялся грандиозный проект, и если бы императрица разрешила архитектору Баженову…

– Тому, который Пашков дом строил, где мы колбасу ели? – вклинился с вопросом Пафнутий, продемонстрировав, что в его маленькую голову помещаются сведения не только о продуктах питания. (Впрочем… возможно, именно приятные ассоциации и сыграли главную роль в повышении культурного уровня «м.н.с.». )

– Тому самому, – метнув сердитый взгляд на грызуна, подтвердил Савельич. – Так вот, если бы она позволила зодчему завершить его идею, то сейчас по всему склону до самой реки вместо сада простиралась бы царская резиденция. Для удобства строительства даже кремлёвскую стену с несколькими башнями разобрали.

Его сиятельство, не придя к однозначному выводу по поводу «плохой приметы», вздохнул:

– Да-с, я присутствовал при торжественной закладке нового дворца. Правда, уже в нынешнем моём обличье, поскольку сие в 1773 году совершалось, спустя почти сорок лет после кончины моей.

– Ну и где он, новый дворец? – снова потребовал ответа Пафнутий, и Савельич, в любое другое время проигнорировавший бы писклявый лепет «м.н.с.», в этот раз поспешил отозваться, чтобы опередить графа:

– Государыня решила, что слишком масштабная задумка, и денег из казны не выделила.

– Ходят слухи, что зодчий обиделся, а потому при строительстве дома Пашкова парадным фасадом его от Кремля отвернул, – дополнил призрак.

– Тот, где мы колбасу ели! – опять не удержался от уточнения Пафнутий, которому очень нравилось, что слову «колбаса» нашлось место в умной беседе.

– Уже совсем рядом полыхает, поспешить бы, – боязливо заметил Рыжий, поглядывая на зарево цвета его шерсти, окончательно прогнавшее темноту и, кажется, уже переступившее через высокие зубчатые стены.

– Точно! А то и мы до наших дней не доживём, не только шедевры! – охотно поддержал «м.н.с.» (на самом деле ему хотелось исполнить миссию по надкусыванию наполеоновских деликатесов, пока они не подгорели).

Однако теперь к его тонкому голоску никто не прислушался, тем более что поблизости, перекрывая гул подступающего пожара, раздался страшный грохот.

– Это из собора Архангельского! – взволнованно сообщил Яков Вилимович. – Там усыпальница князей и царей русских: и Рюриковичей, и Романовых! Тут их хоронили, пока столицу северную не отстроили… Ах варвары-супостаты, небось гробницы разоряют!

Пришельцы из будущего, которые собрались было проскочить в ближайший подъезд царской резиденции, не сговариваясь, устремились к величественному пятиглавому зданию, откуда доносился шум. Опасения графа Брюса подтвердились: при свете факелов, возбуждённые блеском роскошного тринадцатиярусного иконостаса, неприятельские солдаты торопились набрать побольше трофеев. Кто-то разбивал крышки каменных саркофагов, рассчитывая обнаружить внутри сокровища покойных правителей, кто-то срывал драгоценные оклады с древних икон, кто-то пытался дотянуться до тяжёлых витых светильников, отливающих заманчивой желтизной.

Брысь помрачнел.

– Тут Мартин нужен! – заявил он, выплюнув «м.н.с.» и не обращая внимания на его возмущённый писк…

Яков Вилимович, который в бессильном гневе кружил между вражескими солдатами и заливался слезами, не в силах смотреть, как святые образа падают на каменный пол под сапоги захватчиков, приобрёл суровый вид генерал-фельдмаршала и мгновенно исчез из виду…

Кошка удручённо оглядела пепелище, в которое безжалостный огонь превратил дом и подворье.

– Хозяевам некуда будет вернуться, – грустно молвила она.

– По всей улице так, – вздохнул Василий и встревоженно спросил, обращаясь к Альме: – А может, коты правду говорили и Москва вся сгорит? Ты что думаешь?

«Сыщица», занятая размышлениями, как бы тактичнее вернуть беседу к летающим аппаратам, смутилась:

– Не знаю, я ведь нездешняя…

– Ещё и нездешняя, – проворчала кошка. – Где Юг, хотя бы знаешь?

Альма уставилась в ночное небо, рассчитывая отыскать Полярную звезду, которая, по слухам, должна сиять ярче других и находиться на Севере, а уж то, что Юг располагается в противоположной стороне, молодая овчарка и сама догадывалась. Однако светящиеся точки-подсказки скрывались за плотной дымовой завесой, и «сыщица» перевела сконфуженный взгляд на кошку.

– И как вы, собаки, на свете живёте?! – с чувством глубокого превосходства изрекла представительница кошачьего племени. – Ладно, Василий, проводи! – милостиво разрешила она. – Двигайтесь в южном направлении. Усадьба Воронцово большая, парком окружена – не промахнётесь. И сразу домой! – непререкаемым тоном заявила она сыну, который уже бросился выполнять поручение, опередив даже Альму («сыщица» замешкалась, чтобы лизнуть на прощание крошечные меховые комочки).

Быстро нагнав своего маленького спутника, овчарка поинтересовалась:

– А у вас кошачий секрет имеется, чтобы стороны света определять?

Василий беззаботно отмахнулся:

– Маманя говорит, мы от рождения умные. Уж ты не обижайся! И потом – у нас в голове компас имеется, как у моряков.

Альма уважительно посмотрела сверху вниз на котёнка:

– И про компас знаешь, и моряков, и пса вашего Боцманом зовут… У вас, что ли, хозяин из корабельщиков?

– Не, это потому, что с Башней соседствуем, а уж она с морем связана: то школа в ней навигацкая располагалась, то ведомство морское! Ты, кстати, море видела?

Альма отрицательно качнула хвостом.

– Я тоже! Только мне не жалко: мы, коты, воду не очень любим, а в море её много-много, до самого горизонта. Я своими ушами слышал! К тому же пить её нельзя – солёная…

Василий уверенно мчался по улицам, ловко перепрыгивая через препятствия, которые понастроил ветер. Иногда попадались понурые жители, в молчании замершие перед тлеющими останками своих домов. Осыпанные серым пеплом, люди походили на призраков. Некоторые оборачивались в сторону центра города, где пожар ещё только набирал силу, и тихо всхлипывали:

– Я, чай, Кремль горит? Не устояла Первопрестольная наша…

Другие подхватывали так же негромко:

– Ах, натворил бед француз проклятый!

Третьи возражали:

– Говорят, это план такой был у губернатора нашего, Ростопчина, – спалить, чтобы супостату не досталась. Вроде и людей специальных оставил, и запалы подготовил…

Четвёртые не соглашались и таинственным шёпотом сообщали:

– Это комета Москву-матушку хвостом огненным задела, а дальше уж ветер постарался!

Остальные недоверчиво качали головами:

– Комета зимой ещё прочь улетела, тому семь месяцев как!

– А хвостище-то у неё какой длинный! От него и полыхнуло жаром! – не сдавались сторонники космической версии.

Василий, прислушиваясь на бегу к разговорам, сокрушённо заметил:

– Эх, никто из Людей города не понимает! А должны бы – они ведь его построили! А как беда пришла, бросили – сама, мол, Москва, себя защищай! Вот она и защищает как умеет!

Альма, признавая за столицей право на самооборону и даже самоуничтожение, всё-таки лелеяла надежду, что та пощадит воздушные шары, хотя бы самый маленький, такой необходимый для сыщицкого дела.

– А комета и впрямь была, – деловито продолжал котёнок. – Взрослые говорят, полтора года в небе крутилась – беду предвещала. Боцман наш на неё выл. Сам-то я не застал, не родился тогда ещё, а маманя рассказывала, как хозяева на пса ругались, мол, и так тошно, а тут он тоски добавляет.