Впечатлительный Рыжий ахнул и выронил «м.н.с.». Тот собрался было возмутиться небрежным обращением, но притих, смущённый суровым выражением на физиономиях приятелей и графа.

– Показывайте ближайший выход! – потребовал Мартин у призрака, и Пафнутий догадался, что его собственная миссия по борьбе с Наполеоном откладывается. Чтобы скрыть разочарование, готовое вылиться наружу горькими голодными слезами, он принялся усиленно моргать.

– Не вздумай упасть в обморок! – строго произнёс Брысь, от внимательных жёлтых глаз которого не укрылось огорчение «м.н.с.».

Его сиятельство рассеянно пожевал кончик пышного парика, а потом, не прощаясь, растворился в воздухе.

– А ещё сия… – начал обвинительную речь Пафнутий, но договорить не успел – расплывчатые контуры призрака снова обозначились на прежнем месте, а через мгновение привидение обрело привычные очертания.

– Мы под холмом Ваганьковским, где Пашкова дом красуется, – сообщил граф. – До Кремля рукой подать!

– Вот! – пискнул «м.н.с.», надеясь, что его возглас будет расценен исключительно как стремление быстрее изгнать Бонапарта из сердца государства российского.

На его беду, тишину каменного лабиринта вновь потревожили выстрелы. Бывший генерал-фельдмаршал ринулся в один из рукавов главного туннеля, а взволнованные «камрады» поспешили за ним.

– Я вас тут подожду! – крикнул им вдогонку «м.н.с.», передумавший выбираться наверх и радуясь, что голосок у него тонкий, а приятели впопыхах о нём забыли.

Однако крикнул он, видимо, громче обычного, потому что из темноты, поглотившей друзей вместе с факелом, донеслось сердитое:

– Пафнутий, не отставай! Я знаю, ты умеешь быстро бегать!

– Они меня бросили, а я теперь рекорды по скорости ставить должен! – проворчал помощник юного химика, но больше для себя, чем для «руководителя миссии», отдавшего суровый приказ.

Впрочем, жаловаться на несправедливую участь долго не пришлось: уже через десяток метров он наткнулся на каменную лестницу, с нижней ступеньки которой свешивался знакомый полосатый хвост…

Краткие комментарии для любознательных

До 400 горожан из низших сословий были расстреляны французским военно-полевым судом по подозрению в поджогах.

От дома, где жил Василий, остались несколько обугленных брёвен да покрытый копотью остов большой печи.

– Дымятся ещё! – всхлипнул котёнок.

Овчарка жалостливо лизнула его мордочку – смотреть, как горюет полосатая кроха, и представлять, что где-то в подполе под горячими развалинами замурована целая семья, пусть и кошачья, было невыносимо. Следовало хоть что-то предпринять для их спасения!

– А воды поблизости нет?

Котёнок сразу воодушевился:

– Пруды есть! В них Люди бельё стирают и собаки в жару купаются!

– Тогда давай искать, в чём воду таскать! – бодро воскликнула Альма, словно ей уже доводилось что-нибудь тушить. (На самом деле она лишь однажды, и то издалека, слышала вой пожарной сирены, но зато в сказке, которую любимый хозяин читал своей дочке перед сном, были строки, весьма подходящие к случаю: «Бежит курица с ведром, заливает кошкин дом!». )

– Я знаю, где искать! – повеселел малыш. – Где колодец!

Котёнок помчался по улице, до неузнаваемости изуродованной пожаром, и остановился возле единственного не тронутого огнём сооружения – квадратного плоского «домика» высотой в пять толстых брёвен, накрытого щитом из досок. Ещё два бревна, поставленные вертикально, поддерживали двускатную, с резьбой по краю, деревянную крышу. Между «домиком» и крышей имелась круглая поперечина с торчащим наружу железным рычагом. Но главное – поперечина была обмотана верёвкой, на конце которой болталось самое настоящее ведро!

На то, чтобы перегрызть заскорузлую верёвку, у молодой овчарки ушло всего несколько минут. Как и на то, чтобы добежать с гремящим ведром в зубах до пруда и зачерпнуть воды. Гораздо больше времени и сил потребовалось, чтобы дотащить до места хотя бы половину зачерпнутого.

Люк в подпол находился в сенях, выгоревших почти дотла, и «спасательница» надеялась, что сможет остудить пожарище и раскопать толстый слой углей и золы.

– Эх, кабы дождик! – мечтательно уставился на небо котёнок.

Однако стремительно надвигающаяся ночь лишь добавила чёрной краски в унылую картину и ярче высветила багровое зарево над Москвой.

Стараясь не показывать малышу усталости, Альма ещё несколько раз проделала путь до пруда и назад, с сожалением отмечая, что приносит всё меньше воды. Василий носился за ней и без умолку тарахтел, с радостным ожиданием заглядывая в собачьи глаза.

Из болтовни котёнка «сыщица» узнала об обстоятельствах его знакомства с исчезнувшими котами и пришла к пугающему выводу – она очутилась в прошлом! В 1812 году, когда, по утверждению Василия, идёт война с французскими захватчиками, вторгшимися в её страну под предводительством некоего Бонапарта. Это открытие объясняло странности, творящиеся вокруг, но тем не менее было совершенно непостижимым!

К «служебной» необходимости разыскать пропавших добавился новый стимул: может, они объяснят, как случилось такое невероятное перемещение во времени, а главное – как ей вернуться к любимому хозяину?

– Перестало шипеть!

Восклицание котёнка вывело Альму из раздумий. Она посмотрела на то место, куда вылила очередную порцию воды, и прислушалась – действительно, угли, которые раньше отзывались злобным шипением, теперь «промолчали».

– Остывают! – облегчённо выдохнула «спасательница» и опять помчалась к пруду, чтобы закрепить успех.

Наконец можно было приступать ко второму этапу, не боясь обжечь лапы, но Альма вдруг засомневалась: что, если они опоздали и семья Василия погибла? Выдержит ли котёнок такой удар после надежды, которую она ему внушила?

Овчарка осторожно скосила глаза вниз, на малыша – тот сосредоточенно смотрел перед собой. Наверное, опасался того же, что и она.

Внезапно из-под кучи углей донеслось тонкое попискивание.

– Ты слышал? – воскликнула Альма и принялась с остервенением разгребать завал, пока под лапами не оказалась пустота – широкая щель между обгоревшей крышкой люка и такой же полусгоревшей половицей. Из темноты подпола блеснули кошачьи зрачки…

Мрачная решимость, с какой Москва бросилась в огненную пучину, крепла с каждым ураганным порывом. Не ослабляя хватки, ветер строго следил, чтобы не угасал огонь: раздувал тлеющие головешки и подсыпал искры в затухающие пожары…

Великий город полыхал, объятый пламенем от окраин до древних кремлёвских стен. Зарево охватило половину неба и за десятки вёрст отражалось в глазах тех, кто оставил свой дом, а теперь угрюмо вглядывался в багровые сполохи. Но у всех, от мала до велика, к тоске по утраченному подмешивалось мстительное чувство – не владеть тебе, Бонапарт, нашей Первопрестольной!

***

– Хрустит там наверху что-то, – пролепетал Пафнутий, размахивая лапками, словно их движения могли облегчить Брысю подъём по крутым ступеням.

– Ты бы не трепыхался! – посоветовал философ, шествующий рядом. (Савельич и Рыжий призывали Брыся к соблюдению очерёдности, согласно которой нести раскормленное зеленоватое тельце следовало книгочею, но друг заверил, что уже оправился от «удачного приземления» Пафнутия, а потому сам тащил младшего компаньона.)

– Но ведь хрустит! – не унимался «м.н.с.», вращая круглыми мягкими ушами и тараща рубиновые глазки-бусинки.

Яков Вилимович прислушался и озабоченно изрёк:

– Пашкова дом занялся! Как бы не обрушился да выход не завалил!

Хруст и треск усилились, сопровождаемые мощным гулом. Словно раскочегарилась гигантская печь, поглотив ненасытной утробой достаточно топлива.

– А долго ещё подниматься? – торопливо подметая хвостом замшелые ступени, поинтересовался Рыжий.