Пафнутий, разочарованный скупостью изложения и переживая, что слушатели, в особенности его сиятельство, вслед за Мартином решат, что ничего выдающегося в поступке отважного пса нет, живо взобрался к приятелю на голову и, держась передними лапками за собачье ухо, поднялся в полный рост. Не забыв принять горделивую осанку, чему способствовал туго набитый живот, он воинственно пропищал, словно был свидетелем произошедшего:

– Зато драпали они так, что подошвы искрились! Небось от них и трава загорелась!

Пламенная речь «м.н.с.» потонула в треске и рёве пожара (голосок-то у него тонкий). К тому же Брысь приступил к раздаче приказов, окончательно заглушив своим звучным баритоном писк помощника юного химика.

Согласно диспозиции, разработанной «руководителем миссии», большая часть группы отправлялась в Кремль, чтобы выяснить, где укрылся главный злодей, и составить план кампании по его изгнанию. Габаритный Мартин для тонкого шпионского дела не годился, так что ему надлежало патрулировать улицы: вдруг ещё где-нибудь потребуется вмешательство могучего и смелого пса.

Бывший генерал-фельдмаршал с его способностью быстро и незаметно перемещаться должен был помогать «разведчикам», а ещё быть связным между ними и Мартином.

Граф решительно тряхнул париком и сменил облачение на парадный камзол со множеством сверкающих орденов – для поднятия боевого духа…

Пафнутий окинул генерал-фельдмаршала оценивающим взглядом и похвалил:

– Правильно, ваше сиятельство! Может, увидят враги столько орденов и сами разбегутся!

– А я бы на вашем месте рыцарем нарядился! Уж больно воинственный вид у вас был, да и пуля железо не пробьёт, – вспомнил Рыжий о необычном облачении призрака, из-за которого они не сразу признали в нём графа Брюса.

– Пробьёт, – возразил Мартин, – латы же не бронированные!

– Ой, да что вы спорите! – вклинился в беседу «руководитель миссии» и пояснил недовольным тоном: – Он же привидение! Его, кроме нас, никто не замечает, и пули бесплотному духу не страшны! Поэтому абсолютно всё равно, что на нём будет надето! Хоть шлёпанцы и халат!

Яков Вилимович, поторопившийся сменить камзол на рыцарские доспехи (хотя при жизни в его гардеробе таковых не водилось, только на одном из портретов фантазия художника придала ему облик средневекового воина), погрустнел и стал преображаться, примеряя на себя удобное домашнее одеяние.

– Пусть он будет генералом! – взмолился «кладоискатель», которому сияние драгоценных камней на орденах придавало уверенности в победе и напоминало о спрятанной в тайнике Книге. А мысль о сотнях, а то и тысячах фолиантов в роскошных сверкающих окладах, что дожидались где-то в подземелье, горячила кровь и даже вернула аппетит, нарушенный сытным обедом.

С вершины Ваганьковского холма, где уже вовсю полыхал дом Пашкова, летели горячие хлопья пепла и целые обугленные куски, совсем недавно бывшие изящными предметами мебели. Один из них чуть не упал на Пафнутия, и только молниеносная реакция Брыся в очередной раз спасла его от неминуемой гибели.

– Спасибо! – пролепетал «м.н.с.», с ужасом осознавая, что не готов к решительным боевым действиям, а хотел бы немедленно заняться разведкой недр, скрывающих Либерию Ивана Грозного.

Высказаться, однако, не успел: вся компания бросилась к прудам, протянувшимся перед кремлёвской стеной на месте будущих тенистых аллей Александровского сада (о чём поведал Савельич на правах знатока достопримечательностей).

Наполеоновские солдаты черпали оттуда воду бадьями и вёдрами и, расплёскивая второпях, передавали друг другу по живой цепи, дальний конец которой исчезал за распахнутыми воротами Боровицкой башни. Видимо, огонь добрался до зданий Кремля.

– Не до «Марсельезы» им теперь! – позлорадствовал Рыжий и на случай, если придётся пробираться через открытое пламя, намочил свой пушистый хвост.

Мартин нырнул в пруд с головой. Правда, потоки воды, которые стекали с него, когда он вылез на берег, превратились в миллионы брызг и осели на котах и Пафнутии, едва пёс отряхнулся.

– Ну спасибо! – снова пропищал «м.н.с.», но на этот раз в его тонком голосе не прозвучало ни капли благодарности.

Брысь уже передумал отправлять Мартина на патрулирование. Затея была слишком опасной. Да и Кремль вблизи оказался таким огромным и был так плотно затянут дымной пеленой, что даже крупный пёс не выделялся бы в составе их «разведгруппы». Приятель, однако, не послушался, помня лишь о главной цели любого порядочного пса – служить Людям и защищать их в беде. А беда была сейчас именно там, на городских улицах, где полыхали пожары и гремели выстрелы.

– Будь осторожен! – только и успели крикнуть друзья.

Мартин умчался, оставив после себя тяжёлый дух мокрой шерсти, который быстро смешался с запахом гари.

Беспрерывно чихая и подслеповато щуря глаза, «разведчики» побежали в Кремль. А неприятель, гремя вёдрами, на разных языках проклинал хитроумный план русских военачальников, заманивших «Великую армию» на погибель.

О том же самом мучительно размышлял невысокий плотный человек в сером сюртуке. Кусая тонкие губы, он мрачно взирал через окно второго этажа дворца – московской резиденции русских царей – на окутанные чёрной завесой купола православных храмов. Они уже не вызывали восхищённого изумления, как тогда, когда он любовался городом с высокого холма в ожидании делегации от жителей. Когда сердце России, которое он так стремился завоевать, лежало перед ним во всём своём златоглавом великолепии и казалось прекрасней Парижа и всех европейских столиц, вместе взятых.

Москва и вблизи поразила его роскошью особняков, чистотой мощёных улиц и шириной проспектов. Однако для полного торжества нужны были нарядные толпы, которые бы смиренно приветствовали победителя. Вместо них взгляд императора натыкался на заколоченные окна и двери.

Военный оркестр старательно бил в литавры, гудел в трубы и стучал в барабаны, но звуки любимого гимна не достигали ушей – на них давила тишина. Тягостное предчувствие беды скоро подтвердилось – город охватили пожары. Подчинённые уверяли, что это дело рук тысяч поджигателей, якобы оставленных генерал-губернатором, но Бонапарта не покидало мистическое ощущение – Москва живая. Непокорная. Она борется с ним. Всё туже сжимает кольцо огня. Бежать…

– Мой Император!

Голос адъютанта, графа де Сегюра, звучал взволнованно.

– Кремль горит. Пламя подбирается к пороховому складу…

Цепь из гвардейцев, торопливо передающих друг другу вёдра с водой, тянулась от Боровицкой башни влево и терялась в дымной завесе, разорванной ветром на седые клочья. Человеческая речь тоже рвалась на кусочки и долетала обрывками, из которых выяснилось, что наполеоновские солдаты заливают бочки с порохом, складированные возле здания Арсенала. Вероятно, кремлёвский гарнизон собирался вывезти их, когда по приказу генерал-губернатора Ростопчина покидал Москву, но по какой-то причине ёмкости с взрывчатой смесью остались стоять под открытым небом.

По правую сторону от ворот, на крутом склоне, обращённом к Москве-реке, располагался сад, довольно запущенный, словно ухаживали за ним от случая к случаю. Всё остальное пространство Кремля занимали здания, в основном церкви, так что ночная темнота рассеивалась не только от зарева пожаров, но и от белокаменных стен и золотого сияния десятков куполов.

– Эх, – посетовал Савельич, – столько шедевров зодчества не доживут до наших дней! Даже созданный Растрелли царский дворец! Его ещё называли Новым или Зимним.

– Зимним? – заинтересовался Рыжий на правах бывшего дворцового мышелова.

А Брысь, в пасти которого по-прежнему болтался увесистый «м.н.с.», с любопытством оглядел творение знаменитого мастера стиля барокко, где, вероятнее всего, и находился Наполеон со свитой. Наземный этаж был прорезан глубокими, закруглёнными сверху нишами, наподобие тех, что они уже видели в Сухаревой башне, а второй (он же и последний) – представлял собой изящное здание с выступающей центральной частью и украшенное лепными завитушками. Хотя острый кошачий глаз подметил, что дворец не содержится в том же великолепии, что его петербургский тёзка.