Метров сто оставалось еще до развилки, когда он услышал гуденье мотора.

— Ната! — крикнул он уже на бегу.

Она побежала за ним, а он, сорвав кепку, стал размахивать ею, крича:

— Эй!

Но злосчастные полминуты решили все. Порожняя четырехтонка, подпрыгивая на ухабах, показала им дребезжащий задний борт, и еще долго серо-желтая дымка висела над дорогой, ведущей в райцентр.

Андрей посмотрел вслед машине, боясь встретиться взглядом с Наташей, и опустился на землю. Наташа села рядом, охватив руками колени, покусывая травинку и глядя прямо перед собой застывшими, невидящими глазами. Она еще, должно быть, не отдышалась; ноздри ее коротенького, опаленного солнцем носа едва заметно вздрагивали. Андрей машинальным движением стянул с шеи красный в горошину галстук и сунул его в карман. Потом посмотрел на свои покрытые пылью полуботинки и новые суконные брюки. «Нарядился, нечего сказать…»

С востока снова послышалось ровное, стрекочущее гуденье. Он насторожился, вглядываясь в убегающую к горизонту дорогу. Гуденье усилилось, но то была не машина. Темно-зеленый «кукурузник» медленно шел над степью, слегка покачиваясь в раскаленном воздухе.

Видимо, это был тот самый, что возил из райцентра почту к ним и в другие глубинные совхозы. Возил всю весну, когда разлился Тогузак, а по дорогам впору было плыть. Возил и теперь.

Казалось, он висит на месте, не двигаясь. Но вот уже видны торчащие в стороны колеса, и белые цифры на крыльях, и проволочные растяжки между стойками, и пятиконечный — звездой — мотор. На секунду мелькнула шальная мысль: помахать ему — может, сел бы, тут ведь повсюду ровно, сплошной аэродром. Придет же такое в голову.

Он прошел прямо над ними, качнулся, и Андрей заметил летчика в темном шлеме и прямоугольных очках и даже крякнул от досады. А когда опустил голову, то увидел, что Наташа плачет.

Она сидела, все так же охватив руками колени, сжав в зубах искусанную травинку, и мелкие быстрые слезы катились по ее щекам, промывая в пыли светло-розовые дорожки.

— Ну вот, — растерянно сказал он. — Ну, что ты, вот еще… Ну, перестань…

Она отрицательно покачала головой и прикусила губу, выронив травинку. Слезы побежали еще быстрее, и одна повисла на подбородке, блестя под солнцем. Он придвинулся поближе, обнял худенькое плечо, и оно сразу задрожало под его рукой. Кусая губы, Наташа спрятала голову у него на груди.

Он смотрел на ее вздрагивающую, по-детски узкую спину, обтянутую розовым в цветочках — ее лучшим платьем, на колечки темно-русых волос и впадинку на затылке и чувствовал, что вот-вот заплачет сам. Но плакать было нельзя. Быть может, впервые в жизни от него ждали поддержки и утешения. И ему, а не ей положено было в такую минуту быть закаленным и крепким.

— Ну, успокойся, Ната, — сказал он и неумело погладил ее по голове. Плечи затряслись сильнее. Он наклонился к ее затылку и прошептал: — Ната!.. Наталко!.. Ну, что ты?..

И так он шептал, пока она не затихла. А когда он умолк, она прошептала:

— Господи, такой день…

Она подняла мокрое лицо. Нос ее покраснел, и смытая слезами пыль размазалась по щекам.

— Такой день! — с отчаянием повторила она. — Такой день испортили!

Она опять прикусила губу, и слезы покатились с новой силой.

— Ну ладно, — с нарочитой суровостью сказал он. — Чего там реветь. Это, знаешь, дело десятое, одна форма — и больше ничего.

Она отрицательно качнула головой, не переставая плакать.

— Погоди, — сказал он. — Может, еще поспеем.

Но он уже отлично знал, что ничего не выйдет. Прошло еще немного времени, и он уловил гуденье мотора — на этот раз с другой стороны. Он взглянул на часы — было пять минут четвертого.

— Ты, Ната, лицо утри, — сказал он ей. — Слышишь?

Она покорно взяла у него платок, тщательно вытерла щеки и подбородок, высморкалась и прерывисто вздохнула. Машина была уже хорошо видна. Минут через десять она затормозила около них, распространяя запах бензинового перегара и нагретой резины.

— Порядок? — высунулся в окошко шофер. — Управились?

— Управились, — сказала Ната и улыбнулась.

Андрей посмотрел на нее, и взгляд его был полон удивления и благодарности.

Шофер спрыгнул на землю, обошел вокруг машины, стуча носком сапога по скатам, подмигнул Наташе и спросил:

— Ну как, в кабину или наверх?

— Наверх, — снова улыбнулась Наташа.

Шофер шумно вздохнул и развел руками.

Через минуту машина двинулась. Стеганые тюфяки лежали аккуратными стопками, горячие от солнца. Поселок вскоре исчез; низенькие домики словно бы потонули, погружаясь в плоскую степь, и только одинокий сухой карагач долго еще маячил своей верхушкой.

Андрей прикрыл глаза, стараясь не думать о том, что будет, когда они вернутся. Наташа лежала рядом, прикусив губу и пристально глядя в высокое, будто выгоревшее от зноя небо. Так прошло полчаса, и он вздремнул под усыпляющее гуденье мотора. Ему показалось, что дремал он не больше минуты, толчок и тишина разбудили его. Машина стояла у продолговатого озера, по краям густо поросшего камышом. Он приподнялся. Шофер, нагнувшись, зачерпывал воду брезентовым ведром.

— Дает жизни! — улыбнулся он, через край наполнив шипящий и брызжущий паром радиатор.

Он завинтил пробку, подул на пальцы и сказал:

— Может, скупаемся?

Только теперь, глядя на воду, Андрей почувствовал, как ему жарко и как хочется пить.

Пока они купались, Ната сидела по другую сторону машины, отвернувшись от озера Потом ушла она.

— Закурим? — сказал шофер, садясь на подножку.

Андрей достал из кармана пачку. После купанья ему стало легче, будто вода вместе с пылью смыла все, что накипело сегодня. Шофер затянулся и, глядя в степь сквозь тающий дым, небрежно спросил:

— Записываться ездили?

Андрей помолчал, дунул на огонек папиросы.

— А ты почем знаешь?

— Думаешь, не видать? — сказал шофер, все еще глядя вдаль, и чуть-чуть улыбнулся.

Андрей помолчал. Шофер тоже дунул на свой огонек и тихо сказал:

— Славная деваха… Прицепщица?

— Трактористка, — сдержанно ответил Андрей. — Краткосрочные кончила.

Оба опять помолчали, не глядя друг на друга. Шофер легонько вздохнул — видно, о чем-то своем. Андрею вдруг захотелось сказать ему что-нибудь очень приятное, но он ничего не мог придумать.

— Говорят, директор у вас толковый, — сказал он наконец.

— Ничего, — отозвался шофер. — На строительство нажимает. Шесть четырехквартирных на центральной отгрохали.

— У нас насчет этого пока слабовато, — сказал Андрей.

— Да-а… — протянул шофер — Теперь это, брат, тебе первая забота.

— Без крыши не будем, — сдвинул брови Андрей.

Он поплевал на огонек и притоптал окурок ногой. Хотелось продолжить этот разговор — мужской, немногословный, степенный. Но тут подошла Наташа.

Никогда еще она не казалась Андрею такой красивой — в нарядном платье, с потемневшими от воды волосами и росными капельками на порозовевших щеках.

Весной, когда они познакомились, на ней был замасленный ватник, штаны и большие резиновые сапоги; кончик носа у нее всегда был испачкан. И все-таки он угадал ее…

— Поехали? — сказала Наташа и, покраснев, обдернула прилипшее к ногам платье.

Шофер улыбнулся ей, снова легонько вздохнул и, надев кепку козырьком назад, полез в машину.

Через час они были на месте. Андрей постучал по крыше кабины. Они соскочили. Машина чуть дрожала от тихо работавшего мотора. Шофер стоял у открытой дверцы.

— Ну… — сказал он и широко размахнулся открытой ладонью.

Андрей подставил свою, и шофер молча потряс ее, глядя в глаза, и не надо было никаких слов.

Потом он протянул руку Наташе и, подмигнув, спросил у Андрея:

— По секрету можно?

Он притянул ее к себе, и Андрей вдруг испугался, что он ее поцелует. Но он не поцеловал ее, а только сказал громким шепотом, косясь на Андрея смеющимся глазом:

— А плакать в такой день запрещается. Ясно?