Прошло около часа с того времени, как Магамбетов уехал, и все поочередно уже по нескольку раз выглядывали в дверь. Но ни Магамбетов, ни Рыленков со своим прицепщиком не появлялись.

Наконец между порывами ветра послышалось отдаленное тарахтенье.

— А ну, тише! — сказал Анатолий.

Долговязый Канцыбер приглушил ладонью гитару. Все напряженно прислушались.

— Едут, — сказал дед Семениченко.

Он швырнул окурок в огонь, поднялся и приотворил дверь, впустив стайку беснующихся снежинок.

Магамбетовский «С-80» действительно подходил, пропечатывая гусеницами две глубокие колеи в мягком снегу. За ним, тарахтя и оглушительно стреляя из выхлопной трубы, шел старый колесник «ХТЗ» Рыленкова.

Через пять минут Магамбетов и рыленковский прицепщик Сунозов поднялись по ступенькам, стуча сапогами о порог. За ними вошел Рыленков. Магамбетовский ватник болтался на нем, как на вешалке, а испачканный нос казался черным на бледном до синевы, худом лице. Смешливый Вася Яковенко не удержался и прыснул:

— Спасли челюскинца…

Но никто не поддержал его. В тишине Рыленков прошел к своим нарам, сбросил ватник и принялся стягивать рубашку, роняя на пол ломкие пластинки оледеневшего снега.

— Ну и ну!.. — тихо произнес Канцыбер.

— Что там случилось? — спросил Анатолий, хмурясь.

— Зажигание отказало, — глухо сказал Рыленков. Он сбросил и нижнюю рубаху, потемневшую от влаги, и потер ладонями узкую, впалую грудь.

— Все у тебя не как у людей, — брезгливо сказал Анатолий. — Пешком надо было бежать.

— Я ему говорил, — сказал Сунозов, тоже раздеваясь и стуча зубами от холода.

Рыленков молча выдвинул из-под нар потертый коричневый чемодан и достал из него рубашку и заштопанный на локтях свитер. Учетчица Юля вышла из-за пестрой занавески, делившей вагончик на две неравные части.

— Я вам сейчас чаю вскипячу, — сказала она, испуганно глядя, как от брошенной на пол рыленковской одежды натекает длинная овальная лужица.

— Ничего мне не надо, — сказал Рыленков.

— Простудитесь, — робко сказала Юля.

— Н-ничего мне до самой смерти не будет, — слегка заикаясь, повторил Рыленков.

— Герой… — усмехнулся Анатолий.

— Давай кипяти, — сказал Сунозов. — Чего там спрашивать…

Он подошел к печке и присел на корточки, подставив теплу раскрытые ладони. Юля принесла закопченный чайник.

— Вот и отсеялись к праздничку, — сказал в тишине Канцыбер. Он снова взял гитару и принялся перебирать струны.

— У нас на Украине такого и быть не может, — вздохнул Яковенко.

— А здесь, думаешь, кажный раз такое случается? — сказал дед Семениченко. — Это вам, хлопцы, между прочим, природа испытание делает…

Он подошел к двери и выглянул. С севера несло все новые и новые массы снега, и у вагончика лежал уже довольно высокий сугроб. Дед, кряхтя и осторожно нащупывая заметенные снегом ступеньки, спустился и, проваливаясь выше колен, стал пробираться на подветренную сторону, к лошади. Виктор Захаров подошел к двери и тоже поглядел.

— Здорово, — сказал он. — Теперь мы вроде как на дрейфующей станции. «Северный полюс пять».

Яковенко громко расхохотался.

— Чего ты? — обиженно сказал Захаров. — Думаешь, плохо на дрейфующей пожить? Мирово!

— «Мирово», — вздохнул Анатолий. — Имей с пацанами дело…

Он поднялся и, подойдя к печке, плюнул в огонь.

— Юля! — позвал он.

Девушка выглянула, отогнув занавеску.

— Давай-ка посмотрим, — сказал Анатолий, — что там у нас получается.

— Сейчас, — откликнулась она.

Через минуту она вышла, держа в руке обернутую газетой тетрадь.

— Ну-ка, — сказал Анатолий.

Он перелистал аккуратно разграфленные странички. Почерк у Юли был такой, каким пишут старательные ученицы-отличницы, — тонкий, с ровным наклоном вправо и красивыми завитушками в заглавных буквах.

— Вот тебе и мирово, — сказал Анатолий, посмотрев последнюю страницу. — Ты, Захаров, сегодня сколько успел?

— Гектара два с половиной, — отозвался от двери Захаров.

— Ну вот, — сказал Анатолий. — Десять гектаров за тобой осталось. И за Усманом почти столько же.

— Точно, — прогудел Магамбетов и потер ладонью стриженую черную голову.

— А у тебя, Яковенко? — спросил Анатолий.

— Я сегодня три загонки прошел.

— Так… — сказал Анатолий и посмотрел на Рыленкова.

Тот сидел сгорбившись, накинув поверх свитера ватник и глядя в пол воспаленными глазами. С первого дня Анатолий невзлюбил его — то ли за худобу и квелость, то ли за редкое имя Глеб, то ли за излишнюю вежливость. Машину парень знал слабо, да и откуда же: прямо из десятилетки — на трактор…

— Я только одну успел, — сказал Рыленков, сдвинув темные брови и неподвижно глядя в пол. Его сильно знобило.

— Да-а, — процедил Анатолий и захлопнул тетрадь. — Полсотни, выходит, не дотянули.

Сунозов, роняя на печку шипящие капли, налил в кружку кипятку.

— Давай, Глеб, — сказал он.

— Спасибо, не хочу, — качнул головой Рыленков.

Дед Семениченко, обсыпанный снегом, поднялся по ступенькам.

— Ну в точности як в тринадцатом году, — проговорил он, околачивая сапоги у порога.

— Да ну тебя, дед, с твоим тринадцатым годом, — сквозь зубы сказал Анатолий.

Он, не глядя, протянул Юле тетрадь и улегся на свою стоявшую отдельно койку, прикрыв глаза и заложив под голову сжатые кулаки.

В своей родной МТС, на Тамбовщине, Анатолий работал рядовым трактористом. На целину поехал по первому зову. Другие еще только прицеливались, а он уже 22 февраля с утра пораньше смотался на попутной машине в райком комсомола.

Секретарь приветливо вгляделся в его крепкое, чистое лицо с тяжеловатым подбородком и здоровым румянцем на скулах: как-никак первый доброволец по району.

— Это ты молодец, — сказал он. — Правильное решение принял. Поддержим, поддержим…

Повертев ручку, он тут же снял трубку и позвонил в МТС, директору:

— Я думаю, надо удовлетворить просьбу.

Затем в редакцию районной газеты:

— Неплохо бы дать материал, поддержать инициативу. Фото и выступление.

Работник районной газеты, молодой паренек с университетским значком и падающими на лоб волосами, записал в блокнот фамилию, имя-отчество, год рождения, затем сказал:

— Теперь несколько слов насчет мотивов. Ну, что вас увлекло, планы на будущее и так далее…

— Размах другой, — пряча скупую улыбку в уголках губ, сказал Анатолий. — У нас тут не развернешься. Загонки короткие.

Из этого десятка слов паренек умудрился сделать целую статью. Быстро водя ручкой-самопиской, он покрыл три странички блокнота неразборчивыми строчками, затем откинул со лба волосы и предложил Анатолию:

— Завизируйте.

Анатолий неловко взял ручку короткими крепкими пальцами и подписался…

В газете это выглядело совсем неплохо. Правда, на фотографии Анатолий был не очень похож — его причесали и каким-то образом пририсовали галстук. Но зато текст паренек сработал на славу. Анатолий купил три экземпляра газеты. Вечером того же дня на комсомольском митинге в районном Доме культуры его избрали в президиум. Секретарь райкома, сидевший рядом, наклонился к нему и, катая по столу толстый граненый карандаш, прошептал:

— Надо бы выступить…

Через десять минут председательствующий назвал его фамилию. Пробираясь к трибуне, Анатолий натыкался на стулья. Во рту было сухо. Маленький зал казался огромным, и лица расплывались желтыми пятнами. Он осторожно вытащил из кармана газету и положил ее перед собой. Говорил он, не слыша своего голоса, но, кажется, очень громко. Затем спрятал газету в карман и медленно пошел на место, прислушиваясь к аплодисментам. Чуть погодя секретарь наклонился к нему.

— Толково, — прошептал он. — Молодец…

На следующий день в поезде старший по эшелону разыскал Анатолия.

— Воротынцев? — выпалил он, озабоченно листая исписанную вкривь и вкось записную книжку. — Слушай, брат, дело такое: в Сызрани, кажется, митинг будет, давай, брат, готовься, придется выступить.