Хачик Абрамян — один из двух шоферов, попеременно ведущих наш автобус. Второй шофер молчалив, сухощав, немолод. Кепка низко надвинута, под коротко подстриженными усами прячется улыбка; она расцветает, когда навстречу попадается машина. Поравнявшись, шофер сбавляет газ и приветственно приподнимает ладонь.

Покупая автобусный билет, я попросил в кассе место у выхода справа, чтобы удобнее было смотреть вперед и по сторонам. Хачик Абрамян, видно, сразу признал во мне человека нового в этих краях. Сменившись, он уселся на вертящийся стульчик лицом ко мне, грозно щелкнул ножом, очистил крупное яблоко и подал мне половинку на кончике лезвия.

По-армянски густобровый, сероглазый, смуглый, опрятно одет; недавно участвовал в автомобильной туристской поездке, повидал пол-Европы, но убежден твердо, что лучше этих мест не найдешь.

Он указывает то на одно, то на другое. Вон там, наверху, под черепичными крышами, — климатические санатории Дилижана. Высоченные сосны вцепились в гору растопыренными пятернями корней, в их тени — цепкие сосенки. На крутом склоне выложено из белых камешков: «Детсад Ервинкомбината». Останавливаемся у подножия перевала. Мачты электролинии сбегают на цыпочках в глубокую котловину. На холме стоит ресторан, ветер колеблет легкие занавески. За ним — белые туристские домики. Журчит горный ручей. Какой-то альбинос-северянин, до неправдоподобия светловолосый, с малиновым от здешнего солнца, белобровым лицом, сидит на обочине — обхватил руками колени, задрал голову, щурится на припеке, наслаждается…

Отсюда лишь начнется настоящий подъем. Мы заправляемся шашлыком, выпиваем по бокалу кислого раздана. Хачик садится за руль, солнце заглядывает то справа, то слева, и вот уже не видно ни ресторана, ни домиков — все ушло куда-то вниз. Из придорожных скал бьют холодные родники. В тени дубов ребята собирают в корзины желуди. Много диких яблонь и груш, плоды их здесь солят на зиму. На уступах горных пастбищ пасутся коровы — кто их знает, как они туда взбираются. У въезда в Семеновку молотят хлеб. По улице движется свадьба с гармошкой, впереди молодые, за ними приплясывают дружки, позади галдят ребятишки. Это русское село среди армянских нагорий; не знаю точно происхождения, то ли сосланные молокане-сектанты, то ли отставные солдаты Семеновского полка.

От высоты закладывает уши — две тысячи двести метров над уровнем моря. Еще несколько минут, и впереди — внизу — открывается другая Армения: зелено-синяя удлиненная чаша Севана, плывущие тени облаков на обнаженных горах; справа среди облачной мягкой белизны угадывается твердая белизна вершин Арагаца, а прямо — чуть темнеющий в мареве Арарат.

Мы спускаемся, постепенно набирая скорость; остановка — у Севана. Это второе по величине высокогорное озеро мира (первое, с неаппетитным на русское ухо названием Титикака, находится в Южной Америке). Бирюзовый Севан заключен в оправу серого камня. У северо-западной оконечности был когда-то куполообразный каменный остров, на нем монастырь. Я говорю «был» — теперь это уже не остров, а полуостров; изменение произошло потому, что за последние полтора десятка лет Севан отступил от берегов по всему периметру более чем на пятнадцать метров.

О том, что произошло и происходит с Севаном, говорилось не раз; и все же невозможно молчать об этом, когда увидишь сам, как беловатые полосы на прибрежных скалах ярус за ярусом отмечают неуклонный ход снижения уровня вод. Отметины природы звучат серьезным упреком людям, так неосмотрительно обошедшимся с ее редкостным даром.

Идея Севано-Разданского каскада гидроэлектростанций была эффектна, звучала громко, но в конечном счете не выдержала испытания временем. Это, на мой взгляд, один из примеров так называемых «волевых решений», принимаемых без глубокого анализа и всестороннего взвешивания доводов «за» и «против». Имея рядом, в Грузии и Азербайджане, неисчерпаемые ресурсы топлива и гидроэнергии, не разумнее ли было бы вложить средства там? Время показало выгоду и необходимость более тесных экономических связей между республиками Закавказья. Армения теперь — после слияния энергосистем всех трех республик — может получать достаточное количество недорогой энергии через кольцевые линии передач. Больно смотреть, как прозрачные воды Севана утекают к турбинному залу верхней станции каскада (он расположен на глубине ста десяти метров под землей — нет, не под землей, а в толще камня). Бездна технического мастерства и труда вложена здесь в строительство, и вот приходится думать, как восполнить бедственное падение уровня Севана. Есть замысел — соединить озеро с рекой Арпа подземным — вернее, подкаменным — туннелем; на это потребуются немалые средства, и кто знает, останется ли Севан таким же полноводным, чистым, смарагдово-синим, каким он был прежде.

А за Севаном — к юго-западу — нагие горы в рубцах и складках, сухие и серые, будто слоновья кожа. Опускаемся вниз между Памбакским и Гегамским хребтами. Линии гор постепенно смягчаются. Невдалеке от дороги — механизированный карьер, здесь добывают беловатый камень, из которого делают необыкновенно прочное волокно, годное для различных тканей. Даже для тонких костюмных. Говорят, в павильоне Армении на ВДНХ можно увидеть такие ткани, но в магазинах пока еще не найдешь. Долог путь от изобретения до так называемого внедрения.

Навстречу, громыхая, мчатся машины с арматурным железом, досками. У дороги появились деревья, они выстраиваются двумя шеренгами. Ереван встречает — как большинство городов теперь — поднятыми приветственно стрелами башенных кранов.

В Киеве перед отъездом я встретился с главным архитектором Еревана Эдуардом Аветовичем Сарапяном и теперь позвонил ему. «Очень хорошо, — сказал он, — есть удобный повод для общего взгляда на интересующий вас предмет. Приходите завтра на лекцию в городской музей».

Было воскресенье; к двенадцати часам в лекционном зале музея собралось десятка три-четыре слушателей, — вероятно, очень малая часть «болельщиков», интересующихся перспективами городского строительства в Ереване. Впрочем, лекционный зал и не вместил бы больше; это одно из помещений «худжры», проще говоря — один из классов мусульманской духовной школы, находившейся при мечети. Мечеть, память недобрых времен сардарского владычества (теперь здесь разместились музеи — истории города и краеведческий), стоит на проспекте Ленина, напротив крытого рынка, законченного в 1952 году.

Мой друг — он побывал в Ереване тогда — очень хвалил это здание. Оно действительно эффектно и могло понравиться; но за прошедшее десятилетие многое изменилось, мы стали видеть иначе, и теперь крытый рынок представляется громоздким, тяжеловатым. Я побывал там по дороге на лекцию, и мне куда больше понравились горы винограда, яблок, дынь и персиков на прилавках, чем чугунные изображения этих плодов и всякой живности на отлично исполненных литых решетках-витражах.

По пути сюда я успел посмотреть еще кое-что, и прежде всего, конечно, гордость нового Еревана — площадь имени Ленина.

Армении повезло. У ее строителей есть два сокровища: туф и наследие Таманяна.

Зданий, построенных А. И. Таманяном, не так уж много в Ереване. Но все, что он сделал здесь, было как бы ударом камертона. Однажды взятая сильная нота звучит и сегодня, когда Таманяна давно нет.

Широко образованный архитектор, вице-президент Петербургской Академии художеств, он очутился после революции в Тегеране, куда его занесли события и собственные сомнения, и вернулся на родину, чтобы строить. Он приехал в город, куда больше похожий на пыльную большую деревню, беспорядочно слепленную из камня, глины и сырцового кирпича. На тесных немощеных улочках позванивали колокольцами верблюды; женщины с ведрами толпились вокруг луж у водоразборных кранов. Благоустроенные дома можно было пересчитать по пальцам.

Александр Иванович Таманян был автором первого генплана реконструкции Еревана. Этот план, разработанный в 1924 году, оказался первым социалистическим градостроительным планом в нашей стране.