Многим же не повезло гораздо больше — теперь они лежали в усыпальнице обители.

Зато выкупленная по просьбе Магды из борделя девчонка, похоже, родилась с серебряной ложкой во рту. Она единственная выжила из всех обитателей дома фару Хильды. Пошла по хозяйскому приказу в лес за грибами и пересидела все страшные события в чаще. Правда, подхватила холодной осенней ночью кашель, но Людвиг под шумок протолкнул ее в лазарет к Манфреду, который слишком устал, чтобы разбираться, кто богатый, кто знатный, а кто — нищая прислуга.

Какие бы ужасные события ни происходили, жизнь всегда возвращается в прежнюю колею. Монахи-воины с помощью жителей окрестностей хоронили мертвецов и проводили ритуалы, очищающие местность от остатков злой ауры. Люди, окропив тела родных и друзей слезами, постепенно потеряют свежесть воспоминаний о произошедшем в повседневной рутине.

Бог милостиво даровал человеку способность забывать.

Вот только если бы Филипп не прибыл так скоро на помощь обители, сейчас не нужно было бы ни о чем забывать. Потому что некому стало бы это делать.

Выяснилось, что посланец монастыря добрался до резиденции епископа без приключений и тот уже начал собираться в дорогу, когда пришли тревожные вести из Йоханштадта. Тогда Филипп срочно созвал отряд рыцарей михаэлитов, двинувшись к городу, и уже по пути к ним присоединились другие воины.

Забавно вышло: разбирательство дела о проступке Фрица отчасти спасло все графство. Интересно, понимает ли Дитрих, что если бы настоял на суде внутри монастыря, никакой посланец бы никуда не поехал и помощь от епископа вполне могла опоздать. Наверняка понимает. И бесится.

О Филиппе Фриц много слышал, но вблизи видел впервые. Тот произвел приятное впечатление: выглядит на свои сорок восемь лет — у ярко-синих глаз и губ уже собрались лучики морщинок. Лицо доброе, но не слабовольное. Держится с достоинством, без высокомерия, свойственного многим прелатам.

Хотелось верить, что все это не искусная маска.

Сперва Филипп произнес небольшую речь, хваля братьев за проявленную доблесть и поминая добрым словом павших.

— Хвала Всевышнему, ваш гонец успел ко мне вовремя, — сказал Филипп под конец. — Я бы хотел увидеть того юношу, о деле которого сообщил мне посланец. Слышал, сей брат, несмотря на связанную с его имением неприятную тяжбу, мужественно проявил себя в недавних событиях.

Фриц не ожидал, что его дело будет разбираться прямо сейчас, похоже, Филипп предпочитал брать быка за рога. Что ж, ничего не оставалось, Фриц, подчиняясь едва заметному кивку Дитриха, вышел на открытое пространство перед креслами и почтительно поцеловал перстень на протянутой руке Филиппа.

— Ваша похвала большая честь для меня, Ваше Преосвященство.

— Безусловно, брат Фридрих-Вильгельм показал себя смелым воином Сына и без его помощи мы бы не смогли продержаться так долго, — медленно заговорил Дитрих. — Сражаясь с ним бок о бок, я понял, что его сила — от Господа. Однако невзирая на его заслуги в обороне обители, я требую наказания за то, что брат долго скрывал свои способности. Невозможно, чтобы дар пришел к нему внезапно.

«Ах, спасибо, что больше не предлагаешь меня сжечь, уважаемый старший брат. Я та-а-ак признателен», — ядовито процедил Фриц про себя.

Бенедикт не пытался возражать, явно показывая, что скоро перстень настоятеля поменяет владельца. Дитрих же был только рад стараться продавить свое решение и продемонстрировать братии власть.

Опершись рукой на подлокотник и подперев подбородок, Филипп окинул Фрица острым взглядом, словно пытался прочесть мысли. Потом сказал раздумчиво:

— Полагаю, следует выслушать, что скажет сам брат Фридрих-Вильгельм. Прошу тебя, сын мой, не робей.

Фриц робеть точно не собирался и спокойно заговорил. В своей речи он всячески подчеркивал, что лишь смиренно просил Господа помочь страдающему дитя, а не желал прославления для себя. Смотрел Филиппу в глаза самым-пресамым честным взглядом, пытаясь прикинуться невинным простачком. Вряд ли это обманет Филиппа, дураки не добиваются таких высоких постов в столь молодом по меркам церковных иерархов возрасте. Однако Фриц надеялся, что Филипп все же достаточно разумен, чтобы понимать: для Церкви важен каждый обладатель дара, особенно сейчас, когда идет война на севере. И жертвовать святым магом ради амбиций Дитриха — не лучшая идея.

Под конец речи Фриц осторожно упомянул о полученной расписке, сетуя с приторной умильностью, что пришлось к ней прибегнуть.

Пожалуй, не стоило вытаскивать козырь раньше времени: Дитрих тут же взбеленился.

— Из уважения к твоим заслугам, брат, я собирался скрыть сей позорный документ, — начал он с видом оскорбленной невинности. — Но раз ты сам вспоминаешь о нем, я вынужден рассказать. Ваше Преосвященство, с прискорбием признаю, что был слишком добр к брату Фридриху-Вильгельму, в то время как он заставил меня и отца Бенедикта подписать себе нечто вроде индульгенции. И без той грамотки отказывался идти в бой!

— Как видите, грамотка мне действительно пригодилась. — Фриц не удержался от едкого замечания.

Задохнувшись от возмущения, Дитрих всем корпусом повернулся к Филиппу, как бы спрашивая: «Вы слышали сие непотребство?».

Тут вмешался Людвиг, выступив вперед и поклонившись епископу.

— Ваше Преосвященство, скоро минует два года как я наставляю брата Фридриха-Вильгельма, позвольте и мне высказаться.

Филипп махнул рукой, все еще не спеша открывать рот.

— Я достаточно пристально наблюдал за братом Фридрихом-Вильгельмом, — размеренно заговорил Людвиг. — Мы много времени проводили за работой и в беседах: у меня ни разу не возникло даже тени подозрения, что он скрывает владение святым даром. Безусловно, ему свойственна горячность юности да некоторая резкость суждений, но он достойный служитель Господа. Честный, искренний и бескорыстный… Собственно, почему Всевышний не может наградить силой своего верного слугу? Да, такое позднее обретение дара не случалось уже несколько веков, однако все меняется.

Пока Людвиг говорил, Дитрих сохранял на лице брезгливо-насмешливое выражение, как бы давая всем понять, что слышит полную чушь. Бенедикт выглядел отсутствующим и ушедшим в себя.

«Как его подкосила смерть Хильды, — с несвоевременной жалостью подумал Фриц. — Неужели он настолько сильно ее любил?»

По лицу Филиппа трудно было что-то прочесть, он казался все таким же сдержанно-доброжелательным.

— Как видите, брат Фридрих-Вильгельм еще и упорствует в своих заблуждениях, являя типичный для себя пример вопиющего неповиновения, — с апломбом заявил Дитрих. — Бедный брат Людвиг уже не молод, чтобы здраво судить…

— Попрошу без оскорблений, уважаемый старший брат, — с нажимом произнес Людвиг. — Или, по-твоему, я достаточно молод, чтобы заведовать переписной мастерской, но недостаточно для верной оценки своих подчиненных?

Дитрих собрался ответить, но одного движения брови Филиппа хватило, чтобы погасить ссору в зародыше.

— Я благодарен брату Дитриху за проявленную бдительность, безусловно, когда рядом с нами по земле ходят столь мерзкие существа, как некроманты, стоит внимательнее присматриваться к ближнему. Однако очень важно помнить о балансе и не перегибать палку. Полагаю, в данном случае вы были излишне суровы, дорогой брат.

У Дитриха, явно ожидавшего иного, вытянулось лицо. Фриц не поверил своим ушам.

— Вы ведь тоже благословлены Господом, брат, значит, не хуже меня знаете: скрывать святой дар очень трудно. — Вдруг взгляд Филиппа стал жестким. — Таят свои силы лишь посланцы тьмы. Надобно раз и навсегда убедиться в чистоте брата Фридриха-Вильгельма… Подойти, сын мой, и как только я возьму тебя за руку, используй святую силу. Любым способом. Конечно, молнию или огонь лучше не призывать, еще попадешь случайно по кому-то из нас.

Филипп тонко улыбнулся и все подобострастно рассмеялись высочайшей остроте.

Подойдя к нему, Фриц вложил свои мозолистые ладони в прохладные руки с бледной кожей и аккуратными ногтями. Ощутил привычное по взаимодействию с Дитрихом и Бенедиктом покалывание на коже, но в этот раз оно было более… резким что ли? Фриц бы не смог его описать.