Или вообще не проснется.

Заржав, как дебил, Фриц заставил вздрогнуть шедших вдоль дороги паломников, и те проводили его осуждающими взглядами.

Так прошел путь до дома, в смеси черной тоски, холодных рассуждений и смеха на грани слез. К родовому замку Фриц подъехал измученным до крайности и думал лишь о том, как бы упасть в постель, чтобы не вставать неделю.

Шел проливной дождь: одежда вымокла и липла к телу, копыта лошади скользили по грязи. Прежде, чем пойти домой, Фриц отвел уставшую кобылу в конюшню, и только увидев пустые стойла, вспомнил, что вообще-то украл собственность Заксенштойфе.

Удивительно, что не было погони. Или герцог, разгневанный еще и тем, что Фриц немедленно не явился с сообщением о Рудольфе, предпочел отыграться на Ауэрбахе-старшем? Все же Заксенштойфе казался не тем человеком, который будет опускаться до мелочной мести.

«Надо будет поехать в Заксбург, доставить кобылу и принести извинения, — думал Фриц, шлепая по грязи к крыльцу дома. — Еще… рассказать о Руди».

Последнее хотелось оттянуть, но бегать от неприятных разговоров — недостойно мужчины. К тому же Заксенштойфе может и не захотеть слушать о нелюбимом сыне.

В любом случае, прежде чем говорить с родителем друга, следовало решить дела с собственным отцом. Фриц собирался наступить на горло гордыне и покаяться. Предстоящая выволочка (то, что отец устроит ему выволочку, Фриц был уверен) не пугала, даже скорее радовала. После укоров отца, извинений и примирения должно стать легче. Хотя бы чуть-чуть.

Поднявшись на крыльцо, Фриц забарабанил в дверь, однако Агата и отец не спешили открывать. Ушли что ли куда-то? В такую-то непогодь!

Наконец послышались шаркающие шаги, и настороженный голос Агаты спросил:

— Кого еще принесла нелегкая?

— Это я! — крикнул Фриц, перекрывая шум дождя, и добавил, потому что Агата молчала слишком уж долго:

— Фридрих-Вильгельм. Неужели успела забыть мой голос, тетушка?

Послышался сдавленный полувздох-полувсхлип и звук отодвигаемых засовов. Странно, что Агата так старательно закрыла дверь, обычно в доме запирались только на щеколду — вся округа знала: у Ауэрбахов нечем поживиться даже мышам.

Едва приоткрылась дверь, Фриц сразу почувствовал неладное: на Агате было глухое черное платье и темный платок, на фоне которого ее лицо казалось мертвенно-бледным.

Кто же умер? Неужто сын Агаты? Он трудился в мастерской то ли сапожника, то ли кузнеца в Заксбурге, пару раз навещал мать, но в последние несколько лет совсем не появлялся. Вроде бы других родственников, кроме него да почившего давным-давно мужа, у Агаты не было.

Единственный, по ком она еще могла носить траур, это…

— Герр Фридрих! — Бросившись Фрицу на шею, она зашлась в таком отчаянном плаче, что слова стали не нужны.

Несколько минут Фриц просто стоял, как истукан, не в силах даже обнять Агату в ответ. Горя не было, или после пережитого в Грайсере потрясения он просто потерял способность скорбеть. Но осталось полынно-горькое сожаление.

Отец ушел, так и не узнав, что сын осознал ошибки и понял, как глупо поступил, не слушая наставлений старших. Ушел, не услышав «Прости» и не сказав в ответ.

— Как это случилось? — глухо произнес Фриц.

— Поскользнулся на лестнице… ударился головой… почти мгновенно… он не мучился, о нет, Господь сжалился, — выдавила Агата в промежутках между всхлипываниями. — В последнее время он часто терял сознание, когда выпивал. Я говорила, надо спать внизу, но вы же знаете, какой герр Генрих упрямец… был. Хотел находиться наверху, в их с фрау Дагмар комнате. Словно думал, что так станет ближе к покойнице…

Что ж, теперь отец действительно отправился к матери. Они вместе пребывают там, где нет места земным заботам.

Задрав голову, Фриц уставился в серое небо: капли воды стекали по лицу вместо слез, которые бы не удалось выдавить, даже если очень постараться. Он не мог оплакивать отца, внутри что-то сгорело, оставив пепел, такой же серый, как это небо.

Да, отцу будет лучше в ином мире, куда он всегда так хотел уйти, но держался ради сына. Возможно, если бы Фриц больше старался, боролся с пагубной привычкой отца, остался бы дома, они смогли бы вернуть утраченное счастье. Или уже ничего нельзя было изменить?

На следующей день дождь закончился и Агата отвела Фрица на деревенское кладбище. Там, на плите, под которой покоилась Дагмар фон Ауэрбах, появилось имя ее мужа, который так и не расстался с ней ни на миг.

Фрицу вспомнились слова одной из рассказанных мамой легенд. Или то была настоящая история?

«Соколы выбирают себе пару лишь один раз. И верны ей до самой смерти».

Сам Фриц сделал неправильный выбор.

— Прости, батюшка, я думал лишь о себе, — произнес он, когда Агата отошла чуть подальше, оставляя его наедине с родителями. — Не знаю, получится ли у меня что-то исправить, но я буду стараться. Тебе и матушке больше не придется стыдиться за меня.

В этот миг он решил, как будет жить дальше.

Уже когда они вернулись с кладбища, Агата сказала:

— Его Светлость герцог был очень добр: оплатил все расходы на похороны и работу камнетеса. Вас за то, что вязли лошадь без спросу, он простил, хотя герр Фердинанд требовал наказания. Но Его Светлость заявил, что верит в вашу честность и знает: вы вернете кобылу в целости. Он велел передать, чтобы вы ехали в Заксбург.

Такая щедрость удивляла, но Фриц проглотил готовое сорваться с губ язвительное замечание. Агата продолжала возбужденно щебетать, видимо, пытаясь отвлечь Фрица от мрачных мыслей, он не прислушивался к ее болтовне, пока не раздался вопрос:

— Герр, как та… девица? Встретились вы с ней?

Агата смотрела на Фрица робко и немного виновато, но в то же время с затаенным жадным любопытством. Все-таки сплетницу в ней не способны были убить никакие жизненные перипетии. Фриц желчно ухмыльнулся, представив, как деревенские кумушки перемывали ему кости все эти годы.

— Нет, мадам Соланж слишком занята, чтобы иметь дело со всяким отребьем.

— У-у-у, змея! — возмутилась Агата и даже вскинула кулак, однако мгновенно стушевавшись, через пару минут напряженного молчания сказала неловко:

— Не печальтесь так, герр, вам просто не повезло, бывает. Но есть много хороших девушек, вы обязательно встретите ту, кто на самом деле предназначена вам Всевышним. А та девка была лишь соблазном от Лукавого!

— Конечно, — рассеянно обронил Фриц.

Агата погрузилась в воспоминания о том, как в юности за ней ухлестывал один порочный, но дюже красивый парень. Она же стойко обороняла крепость своей девственности.

Эх, если бы на чужих ошибках и вправду можно было бы чему-то научиться! Но каждый стремиться набить свои шишки. Видимо, это и называется взрослением.

Один из стражников у ворот заксбургского замка узнал Фрица и сказал довольно дружелюбно, видимо памятуя о семейном горе:

— Вам лучше поспешить вернуть лошадку, герр, а то конюх уже рвет и мечет. Того гляди в припадке забьется.

Благодарно кивнув, Фриц направился в конюшню, где передал поводья кобылы с рук на руки конюху. Злой как черт, тот явно едва сдерживался, чтобы не вцепиться «вору» в глотку, но страх перед герцогским гневом был сильнее жажды мщения.

Избавившись от тяготившего совесть груза, Фриц со спокойной душой последовал за явившимся слугой в покои Заксенштойфе. Теперь хотелось побыстрее со всем покончить и приступить к выполнению своего замысла.

Дивное дело, по пути Фрицу даже не попался Фердинанд, который вроде бы должен прибежать, теряя портки, чтобы позлорадствовать. Ну хотя бы этого испытания удалось избежать.

Заксенштойфе ждал гостя не в помпезном зале, а в небольшой уютной гостинной, где возле камина стояли два кресла с подушками и горящие дрова приятно пахли сосновой смолой.

Отпустив слугу, Заксенштойфе махнул рукой на кресло напротив своего:

— Садись, мой мальчик, ты наверняка устал с дороги. Не стесняйся угощаться.