— Велели нам приготовить еду на сто двадцать человек, а сколько их было, в точности не могу сказать. Я все время сидел взаперти в канцелярии.

Провожало нас все село. Тщетно уговаривал я людей вернуться. Полиция могла нагрянуть в любой момент, и если бы завязалась перестрелка, от этого могли бы пострадать жители. Но каменичане и слышать ни о чем не хотели.

Когда провожающие скрылись из виду, мы повернули на север. Через два часа показалось Смолско. Чтобы замести следы, мы решили остановиться здесь на сутки. Полиция наверняка должна была нас искать в более отдаленных местах.

Облюбовав одинокий, стоящий далеко в стороне дом, мы вошли во двор. Семья — муж, жена и двое детей — только что собралась ужинать. Мы объяснили, кто такие и чего хотим. Сначала они испугались, но потом успокоились и пригласили нас к ужину.

Выставив охрану, мы улеглись спать. На следующий день, после обеда, послали нашего хозяина в село выяснить обстановку. Вернулся он через час. Все говорили о нападении на Каменицу, о том, что партизан много, вроде бы целый батальон, и что они нагнали страху даже на начальника полиции в Пирдопе.

Мы поблагодарили хозяев дома и, как только смерклось, отправились в Байлово. Поздно вечером встретились с Георгием, техником на шахте. Новости были хуже, чем мы ожидали. Полиция схватила почти всех членов районного комитета партии, нескольких активных членов партии, секретаря ремсистской организации и еще десять человек из молодежи. Обыски и аресты продолжались.

Больше здесь нам нечего было делать. Мы поручили бай Георгию встретиться с Полицейским и заодно навестить товарищей, успевших укрыться.

— Полицейский тоже арестован, — сообщил нам Георгий.

Это был тяжелый удар. Георгий пообещал спрятать в шахте всех, кто успел скрыться от полиции. После этого разговора мы снова двинулись в путь.

В ту же ночь добрались до Осоиц. Там встретились у бай Райко с Цветаном и Митре. Наскоро обсудив обстановку, решили несколько дней пересидеть в Столнике, пока полицейские не уберутся из Байлово и окрестных сел.

На сеновале бай Йордана в Столнике мы провели только один день. Кто-то из его детишек увидел нас и закричал:

— Мама, какие-то оборванцы сидят на сеновале!

Родители заставили его замолчать, однако больше оставаться здесь мы не могли, нужно было искать другое убежище.

В тот же вечер присутствовали на собрании партийной организации у Столникской реки. Когда собрание закончилось, товарищи разошлись, а мы стали думать, где нам скоротать ночь. У нас был заведен такой порядок: никто из местных членов партии не должен знать, где остановились и сколько пробудем в том или ином месте. Поэтому на собрании не заводили речи о том, где провести ночь.

В конце концов нам пришлось провести ее под открытым небом. Тоне и Митре отправились в Локорский район, а остальные расположились в карьерах Балабаницы. На следующий вечер мы двинулись в село Саранцы.

Недалеко от Горна-Малины в десяти шагах от дороги находился небольшой постоялый двор, который зимой бездействовал. Мы обошли его кругом, осмотрели и решили: никто не догадается, что здесь спрятались партизаны. Вошли внутрь и расположились в двух комнатах. Выставили охрану на всю ночь, а когда рассвело, стали наблюдать за местностью с чердака.

В полдень один из наблюдателей озабоченно доложил:

— Товарищ командир, у Негушевской реки видны люди.

— Кто такие? Гражданские или полиция?

— Скорее всего, гражданские.

Это были члены общественной силы. Значит, нас обнаружили. Я поднял людей по тревоге. Разбившись на три группы, мы быстро выскочили из постоялого двора и бросились в атаку. Противники разбежались кто куда. В это время на шоссе со стороны Столника показалась моторизованная колонна. Я посмотрел в бинокль и насчитал шесть танкеток и несколько грузовиков, набитых солдатами.

В колонну по одному, на расстоянии двадцати шагов друг от друга, мы быстро двинулись в горы.

Вскоре танкетки и грузовики остановились у железной дороги. Солдаты развернулись в цепь, а танкетки, тоже развернувшись, открыли беглый огонь.

Расстояние, отделявшее нас от врага, не превышало двух километров, и если бы наводчики действовали умело, то не перебраться бы нам ни за что через гребень Негушевской высоты, за которым мы могли чувствовать себя в безопасности.

Я подал команду «Бегом!». Бежать по глубокому, по колено, снегу было трудно. Наконец первые партизаны миновали гребень. Еще несколько секунд — и все спасены!

— Быстрее, быстрее!

И вот уже последний боец перевалил через гребень. Стали спускаться вниз. Танкетки продолжали вести огонь, но нас это уже не пугало.

…После 9 сентября ко мне привели майора Стоянова, бывшего командира истребительно-противотанкового батальона, который преследовал нас у постоялого двора около Горна-Малины. Мне захотелось узнать, как нас тогда обнаружили.

В тот день, когда произошла перестрелка, хозяин постоялого двора шел по шоссе. Он поначалу не собирался заходить на постоялый двор, но по привычке решил проверить, все ли там в порядке, и вдруг заметил над трубой дым. Сразу же догадавшись, в чем дело, он бросился в общинную управу. Зазвонили телефоны. Из Софии последовал приказ: членам общественной силы и местной полиции идти следом за партизанами, но ни в коем случае не атаковать их, а только наблюдать за ними до тех пор, пока не прибудут солдаты.

Дивизион майора Стоянова был поднят по тревоге. Приказ он получил краткий: захватить или уничтожить партизан всех до единого! Предполагалось, что партизан не больше пятидесяти — шестидесяти и что вооружены они винтовками, пистолетами, одним или двумя тяжелыми пулеметами и несколькими автоматами.

То, что мы оторвались от преследователей, майор Стоянов воспринял как личную обиду, да и генерал Кочо Стоянов обрушился потом на него за то, что не смог захватить ни одного партизана.

— Сегодня вы, майор, лишились одной звездочки на ваших погонах! — кричал генерал. — Партизаны бесчинствуют, занимают села, болгары-патриоты их обнаруживают, сообщают о них, а вы с целым дивизионом, с шестью танкетками не сумели ничего с ними сделать!

Впервые за всю службу майор Стоянов нарушил офицерскую этику, прервав своего начальника:

— Разрешите доложить, господин генерал! Даю слово, что доставлю вам в три раза больше голов, чем сегодня убежало партизан.

В отношении количества обещанных голов майор Стоянов сдержал свое слово. Но это были не партизанские головы. Это были головы беззащитных наших ятаков и помощников, у которых не было оружия, чтобы защищаться.

…Оторвавшись от преследовавших нас танкеток майора Стоянова, мы решили провести два-три дня в горах. 28 февраля направились к Осоицам. Остановившись в сосновой роще, послали человека к связным узнать о положении в Софии.

Вскоре пришел Гере. Он ждал нас уже третий день. Калоян интересовался, как идет подготовка к конференции. Из штаба передали, что необходимо ее провести в середине марта.

Времени оставалось мало, а задач предстояло решить много. Мы разделились на несколько групп. Кочо в сопровождении одного партизана должен был отправиться в Новоселский район и через неделю вернуться в Осоицы. Станко с товарищами уходил в Байлово.

Чета уже построилась в походную колонну, и в это время Станко подошел ко мне и спросил:

— Что ты скажешь, взять ли мне жену с собой?

— Бери, — рассмеялся я. — Раз не можешь больше без нее.

Лицо Станко помрачнело.

— Я-то могу. Но ты же знаешь, какая сейчас обстановка в Байлово.

Прав был Станко, все могло случиться с его молодой женой.

— Я шучу, — хлопнул я его по плечу, — забирай ее с собой и сделай из нее хорошую партизанку.

Мы пожали друг другу руки на прощание. Это была наша последняя встреча с ним.

Его жена давно ожидала сигнала трогаться в путь и, не боясь, убежала из дома своего отца. Чета в ту ночь не могла остаться на квартирах в селе. Почти все ятаки были арестованы, и Станко повел ее в горы.